Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
Он извиняется? Анечка обняла колени.
– Чем твоя сестра заболела?
– Ничего особенного. Аппендицит приключился, вот только молчала, что болит. А потом еще в больнице потянули, вот и дотянули до гнойного… а там перитонит. И больница пустая, лекарств нет, перевязочных нет… ничего нет. Точнее есть, но стоит денег. Каждый выживает, как умеет… отец требовал, стучал кулаком, грозился… а плевать было на его угрозы.
– Он пришел к тебе?
– Мама. Мы снимали хазу, такая квартирка, которая нам казалась верхом роскоши. Там бухали, курили и с бабами тоже… вечно крутились. Знаешь, девки деньги чуют, примерно как акулы кровь. Только появляются, и рядом уже хищница, скалится, ресничками хлопает…
– Мне от тебя не деньги нужны были, – обиделась Аня.
…И деньги тоже. Но что плохого в том, чтобы твой поклонник не был нищебродом? Мама ведь говорила, что мужчина должен заботиться о семье, а если он и себя содержать не в состоянии, то о какой семье речь идет? Но свои соображения Аня благоразумно не стала озвучивать. А Минотавр ее замечание пропустил мимо ушей.
– Она появилась и стала плакать. Я добиться не мог, что произошло, Аська же… мою сестру Анастасией назвали, Стасей, но ей Стасей быть не нравилось, она только на Асю отзывалась… она умирала. Прикинь? Я к тому времени успел повидать… всякого. И умиравших тоже. Но вот чтобы она… а все из-за отцовского упрямства. Дескать, должны лечить бесплатно… в той стране ничего уже не делалось бесплатно, только таким реликтам, как папаша, разве докажешь?
– Ты помог?
– Конечно, – он пожал плечами, словно удивляясь, что Аня могла подумать иначе. – Подхватился. Было бы бабло… и сразу нашлась палата приличная, а то положили в коридоре. И антибиотики, и доктор, который взялся операцию повторить. У Аськи осложнения пошли… месяц в той больничке проторчала. Я платил. Навещал. Не часто, конечно… тогда лучше было семью не светить, а все знали, что я со своими порвал… и так оно безопасней.
Странная жизнь, далекая и непонятная. Неужели такая бывает на самом-то деле? Бывает. Но и в прошлый раз Аня поверила. Хотя… какая ей разница, лжет ее пленитель или нет? Главное, чтобы не убивал.
– С отцом мы встречались. Он делал вид, что меня не замечает, отворачивался, но терпел. Наверняка мама постаралась, она вроде и тихой была, но когда допекали, то… – Минотавр махнул рукой. – Ее убили в девяносто седьмом… под самый конец уже… знаешь, я ведь не сразу понял, что все опять меняется. Конец дикому времени. Ведь все казалось таким… вечным почти. Торгаши. Рынок… китайцы, которые появились, сначала один, потом два… десять… хорошие клиенты, тихие, всех боятся, всем платят… и мы заросли жирком. Как же, мы самые сильные, круче только горы.
Он хмыкнул и потер грудь сквозь свитер, потом наклонился и, схватив Аню за руку, рывком к себе притянул, прижал ладонь.
– Чувствуешь?
Свитер. Мягкий, застиранный. И майку под ним. И кожу, наверное, тоже чувствует, горячую, влажноватую. Вот только Минотавр вовсе не о том спрашивает.
– Шрам. Пуля прошла выше… полсантиметра, и мы бы с тобой не разговаривали.
Как странно. Теперь она, казалось, и вправду ощутила там, под свитером и майкой, тонкую нить шрама. Полсантиметра всего. И не разговаривали бы… Анечка, выйдя на сайт знакомств, не повстречала бы человека с ником Минотавр. А он не отправил бы ей те стихи…
…И не завязался бы разговор.
Не возникло бы ощущения, что только этот человек и способен Анечку понять.
И встречи не было бы.
В парке.
Прогулки. Руки на шее. Пробуждения в подвале. Самого подвала, с белым кафелем, холодом и глазами видеокамер.
– Тоже думаешь, как бы все сложилось? – он не спешил отпускать Анечкину руку, и она терпела.
Кивнула: думает.
– Иначе.
С этим сложно было спорить. И когда Минотавр разжал пальцы, Анечка не отстранилась, спросила:
– Как ты его получил. Расскажи… пожалуйста.
А глаза его рассмотреть не получается, то ли серые, то ли синие… а может и вовсе карие?
– Девяносто седьмой… мы расслабились, как я уже сказал, – он говорит, не сводя настороженного взгляда. – А это недопустимо… знаешь, что когда идет косяк жирной рыбы, то следом непременно тянутся хищники. Я уже говорил, что в городе объявились китайцы? Говорил… приграничье все-таки… а граница стала едва ли не формальностью. Вот следом за торгашами и подтянулись те, кто с торговли кормится. Поначалу пытались договориться. И мы поддались. Не хотелось воевать. К тому времени мы уже не пацанами были, опытными себя считали. И богатыми. Не считали, реально богатыми были… я вот дом построил. И кабак купил. Казалось верхом предпринимательской мысли – кабак держать… а потом еще фирму, которая техникой занялась. Компьютерами… ну да не суть важно. Главное, что про спортивные штаны забыл уже. И рисковать не хотелось, вот и дали китайцам на откуп рынок. С другого-то жили большей частью. А когда живешь, да хорошо живешь, то к чему в старое дерьмо лезть?
Аня кивнула. Она поймала себя на мысли, что ей нравится слушать Минотавра. Голос у него низкий, с хрипотцой. И рассказывает он интересно. Мама о таком молчала. Она вообще не любила вспоминать ни то странное время, которое называла безумным, ни Анечкиного отца…
– А уступка, дорогая, это проявление слабости. Нас и сочли слабыми. Мама с Аськой у меня в доме жили, потому что устали нищенствовать… Аська готовилась в Англию ехать… учиться… она и поехала, кстати. Мама хозяйством занималась… Ленка еще была, моя подруга… мы пожениться собирались. Знаешь, я в ней не видел хищницы. Напротив, казалось, поймал птицу счастья, редкую, певчую. Профессорская дочка, интеллигентная от макушки до розовых пяток своих. И говорит она правильно, и мат не употребляет… не курит, не пьет… держится королевой. Я на нее надышаться не мог, баловал, а она только улыбалась. Идиот.
– Она тебя бросила?
– Не спеши, Аня. Мы ж по порядку… знаешь, я, наверное, никогда ни с кем не разговаривал вот так, откровенно. Ты умеешь слушать.
А что ей еще остается?
Слушать. И задавать вопросы, привязывая его нитями слов, к сожалению, не настолько прочными, чтобы удержать от убийства. Но хотя бы время… время и надежда на чудо.
– Мы поехали выбирать декорации для ресторана… я за рулем, мама рядом. Ее в машине, даже в хорошей машине, а у меня, поверь, была лучшая в городе, укачивало. На заднем сиденье – Ленка и Аська, почти подружки, хотя Аська Ленку недолюбливала, эти ваши бабьи дрязги на пустом месте.
– Или твоя сестра чувствовала, что твоей невесте нельзя доверять.
Не услышал, отмахнулся…
– Бомбу на дороге заложили… рвануло перед самой машиной. Осколки веером, но… повезло, мы перевернулись, и только. А они с двух сторон, автоматами. Пули цокали… пахло паленым… я кричал, чтобы лежали, не смели вставать… охрана сзади отстреливается, но понимаю, что не сдюжат. Хотя и эти задерживаться не будут, не самоубийцы же. Паленым пахнет и еще кровью. Я-то к запахам привычный, Аська повизгивает… ей случалось на стрельбище бывать. Потом, когда все закончилось, сказали, что маму сразу убило, что не мучилась она… Аська три пули получила, но ничего, вырезали… крови вот много потеряла… но она сильная, выкарабкалась. У меня от осколка шрам… много шрамов… и еще в кишках пуля застряла, думал, отойду на тот свет… но задержался. В больницу вот надолго загремел… а как выполз, то и выяснилось, что от бизнеса моего остались рожки да ножки… дом вот сохранился, потому как на Аську оформлен был. И груз компьютеров в подвале, контрабанда, которую в фирму кинуть не успел.
Минотавр поднялся, двигался он легко, плавно, и проскальзывало в облике его, в движениях, что-то донельзя хищное. Он прошелся вдоль стены, остановился, повернувшись к Ане спиной, руки скрестил.
– Я еще в больнице стал думать, откуда они… чтобы засаду организовать, нужно знать маршрут. А мы ведь не собирались в тот день никуда… но Ленке позвонили, дескать, хрень какая-то прибыла… из Италии… дизайнерская… и как ей было отказать?
– Она…
– Сдала меня. И не только меня, себя я бы ей еще простил, – он сунул руку под маску и потер глаза. – Я ведь нашел ее, шалаву этакую… пять лет потратил, а нашел… многое вскрылось о моей певчей птичке… еще та тварь, пробы ставить негде. Я спросить хотел, за что? Что я ей сделал? А мама? Аська? У Аськи с той поры шрамы… и машин она боится. Лучшие доктора лечили, а она все равно… и звуков громких. Последствия пережитого стресса. Знаешь, что мне Ленка ответила?
– Нет.
– Что она меня ненавидела. Не лично меня, но таких, как я, скороспелых, думающих, будто весь мир у них в кармане. Ее отец работу потерял. А мать никогда-то толком и не трудилась… и бывший жених из перспективного стал вдруг ненужным… а тут я, при деньгах… грязных деньгах. Только те, которые она за свою подставу получила, ничуть не чище.
Он выдохнул.
– И нет, эту тварь я не тронул… уже перекипел. Притерпелся. Знаешь, работа спасла. Когда из больнички выполз, огляделся и понял, что мир уже другой. В нем теперь не пистолеты правят, а бабки. И если хочу и дальше сидеть на вершине, то должен научиться эти бабки зарабатывать.
