Павел Генералов - PRосто быть богом: ВВП
Неслышно встал и подошёл к окну Игнатьев.
— А я‑то подумал, с чего вдруг в моём сне колокола? — тихо сказал он. — А это не во сне. Знаешь, Вадим, я был уверен, что глухонемые не храпят.
— Интересно, по ком звонит колокол? — процитировал Шаров. — Чур, не по мне.
— А по мне — так пусть по мне, — неловко скаламбурил Игнатьев. Похоже, он не вполне еще проснулся.
— Храп глухонемого, звон колоколов, — речитативом произнёс Шаров.
— Бедная Россия! — прозой закончил Игнатьев и зевнул.
Колокольный звон становился всё громче. Хотелось куда–то бежать и что–то делать. Сейчас, немедленно.
Наконец начался настоящий ливень.
***Больше всего на свете Чубайс любил и, что немаловажно, умел любить женщин. Поэтому в Великоволжске преобладали коты и кошки рыжей масти. Это были дети Чубайса.
Когда–то хозяин не дал жене кастрировать молодого и борзого кота. Под угрозой развода — то есть вопрос стоял ребром, да ещё каким! За это кот был чрезвычайно благодарен хозяину. И два основных мужских недостатка они делили пополам. Чубайс гулял, хозяин выпивал. Хозяин оставлял Чубайсу открытое окно и даже сделал специальный трап–подъёмник. Доска с набитыми поперёк перекладинами шла от газона на их второй этаж, чтобы в любое время гуляка мог вернуться домой. Чубайсово алаверды — он ни намёком не показывал хозяйке, где Вован прячет свои маленькие заначки.
Вечером, несмотря на сгущающиеся тучи, кот ушел на свидание. Не к конкретной барышне, а так, наудачу. Удача оказалась серой тощей кошкой из соседнего района с тремя одновременно поклонниками. Одного Чубайс как следует потрепал, остальные убежали сами.
В небе погромыхивало, будто где–то далеко роняли на асфальт раз за разом лист железа. Песне любви такие мелочи помешать не могли. Чубайс и серая, вдоволь наоравшись, уже перешли к петтингу, когда на землю упали первые капли дождя. И дождь тоже любви не помеха — пара влюблённых переместилась с открытого пространства под кусты вонючего жасмина.
Увы, счастью не суждено было сбыться в эту грозовую ночь. Испуганно вскрикнув, серая насторожилась и, сделала стойку, будто была она не кошка, а сурок. И — пырскнула прочь, не разбирая дороги. Что за дела? Чубайс возмущенно погнался было за серой, но вдруг чувство неясной тревоги охватило и его. Что–то звенело в ушах и непонятный этот звон становился всё громче, сводя с ума. Уже не думая о коварстве серой, он что было сил погнал к дому. Ливень усиливался, но это было сущей ерундой по сравнению с выворачивающим душу звоном.
Вован стоял у окна и удивлялся, отчего это колокольня без колокола, а звонит?
— Надь, у тебя в ушах звенит? — спросил он у жены.
— Пить надо меньше, — очень логично ответила жена и приглушила телевизор. — И правда — звонят, что ли? Чего это они ночью–то? — удивилась она, но с дивана не встала.
Очень уж любила Надежда эту передачу с Якубовичем. Сколько же всего ему люди везут! Вон, даже костюм милиционера надели, а в руках–то — свисток! Ну, умора!
— О! Какие люди! Надюх, смотри! Ну–ка, тащи полотенце!
Вован перехватил за пузо и втащил в окно едва дышащего, насквозь промокшего Чубайса. Вряд ли сейчас серая признала бы в нём того бравого кавалера, что фигурял перед нею совсем недавно. Чубайс дрожал и жалко мяукал. Рыжая шерсть клочками липла к рёбрам, сквозь проталины проглядывало беззащитное розовое тельце, а хвост напоминал отслужившее своё бельевую верёвку.
Бом–бом! — тревожно и гулко звучало над городом. — Бом–бом!
***Степанов спал как убитый. На столе стояла почти пустая бутылка коньяка и одна рюмка. Юрий Аркадьевич в неудобном позе лежал на диване и тихо посапывал. Уснул он, не раздеваясь и при свете настольной лампы.
Слишком уж тяжелыми выдались у него предыдущая ночь и день. И даже возвращение в лоно музея Золотой Пчелы его совсем не порадовало. Расследование исчезновения мэра города Великоволжска Георгия Петровича Жарского надо было начинать заново. Причём не с чистого листа, а снова и снова прорабатывая все первоначальные версии. Бедная Ольга!
За окнами хлестал дождь. Но и сквозь шум небесных струй через окно, вместе с дождевыми брызгами в номер Степанова всё громче и мощнее пробивались удары колокола. Этот звон разбудил бы и мёртвого!
Степанов зашевелился. Сжал ладонью лоб. И только после этого открыл глаза. Прислушался. Над переносицей образовалась крупная мыслительная складка.
Не без труда Степанов поднялся. Проследовал медленно в спальню. Подошёл к окну. Снова прислушался.
Звон колоколов шёл со стороны колокольни Крестовоздвиженского собора. Но ведь Степанов доподлинно знал, что никаких колоколов там не было. Он лично пару раз поднимался на её верхний ярус и наблюдал там пустоту и запустение — только голубиные перья и помёт, да голые деревянные станины, на которых когда–то висели эти самые колокола.
Степанов потряс головой. Теперь зазвенело и в голове.
Юрий Аркадьевич медленно, шаркая тапочками по ковру, дошёл на ванной комнаты. Посмотрел в зеркало на своё лицо. Лицо ему не понравилось.
Он открыл кран. Зачерпнул воды. Провёл ладонью по лицу и вздрогнул. Капли, стекавшие по лбу и небритым щекам, были кроваво–красного цвета. Степанов опустил глаза.
Из крана текла кровь. Свежая, ещё не успевшая свернуться.
Часть третья
Тень победы
Глава первая. Больная аура
Всё смешалось в головах великоволжцев. Участились случаи добровольного обращения к психиатрам. Некоторых после этого даже госпитализировали — уже в принудительном порядке. А в психиатрической больнице N2 вспыхнул короткий бунт, жёстко подавленной администрацией. Психи требовали прекратить дождь, от которого у них — через одного — раскалывались головы. Здоровые люди тоже жаловались друг другу на резкое ухудшение самочувствия. И обсуждали между собой создавшееся положение.
По поводу ночного кошмара со звоном несуществующих колоколов и кровавой водой из кранов рождались и расходились всё более недостоверные и жуткие слухи. Даже самые здравомыслящие граждане склонны были видеть некую мистическую подоплеку во всём происходящем.
Дождь и вправду всех достал. Он лил не переставая, переполнив не только чашу терпения бедных жителей, но и Великоволжское море, уровень которого поднялся до критической отметки. По подсчётам метеорологов, за двое неполных суток с небес пролилась полуторамесячная норма осадков. Судоходство замерло, а Великоволжской ГЭС пришлось открыть все задвижки и максимально усилить сброс воды.
Волжская вода быстро затопила городские пляжи и кое–где выплёскивалась уже на замощённые дорожки набережной. На окраинах, в частном секторе, оказались подтоплены огороды и надворные постройки. Жителей пока не эвакуировали, но спасатели МЧС находились в полной боевой готовности. Ситуацию в городе взял под личный контроль сам министр Шойгу.
Кто–то якобы уже видел всадника на белом коне, проскакавшего по хребту плотины. Священнослужители как могли успокаивали свою паству в ежедневных проповедях.
В те редкие моменты, когда дождь ненадолго затихал, город одолевали тучи кровожадных комаров, поднимавшихся серыми тучами со стороны заболоченных лугов. Весь городской запас фумигаторов и прочих антикомариных средств был распродан в мгновение ока. Та же участь постигла зонтики и водоотталкивающие дождевики. Предприимчивые граждане из предместий накроили из прозрачной плёнки для теплиц плащи с капюшонами. Эти самодельные средства защиты пользовались ажиотажном спросом.
На рынке, казалось, в дневные часы собирался весь город. Люди тянулись друг к другу в надежде найти утешение от обрушившихся бед.
Прямо под крышей главного рыночного здания развернули свою сцену–ширму московские кукольники. В день они давали по полторы дюжины представлений, зримо воплощая весь свод великоволжских легенд, приправленных острыми мгновенными импровизациями на самую злобу дня. Красной нитью звучали мотивы о поссорившихся братьях, каре небесной, большой беде и спасителе–всаднике на белом коне. После каждого представления Шаров и Игнатьев собирали по две шапки денег. Тема будущей всемирной Олимпиады, которую столь убедительно пообещала жителям Ольга Жарская, больше никого не волновала. Не верили теперь и её словам об отмене на уровне правительства грядущего потопа, столь буднично и грозно воплощавшегося в реальность.
У следователя Степанова тоже болела голова. И на душе у него было мерзко, несмотря на то, что последствия затяжного алкогольного отравления он смог уже преодолеть. И хотя ему сейчас меньше всего хотелось покидать свой тёплый и относительно сухой номер, профессиональный долг пересилил.
