Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
— Может Черныха?
— Точно.
— И что там?
Дежурный почувствовал интерес, припомнил:
— Пристал: «Был ли ночью Черных на вокзале?»
— И что ты?
— «Не видел, не знаю!»
Игумнов чувствовал непонятную пока чужую интригу. Он машинально коснулся кармана, в котором лежали компроматы на Черныха — министерское планзадание, заведомо ложное заявление о придуманном разбое, расписка о получении удостоверения…
Все это следовало обдумать.
«Но не сейчас…»
— Мне никто не звонил?
— Звонили Качану. С линии. Но это без меня…
— А в связи с чем? Кто?
— Ничего не знаю. Может перезвонят…
— Может… — Игумнов почувствовал досаду.
«Закон подлости… Снова звонок Качану. Снова с линии. Неизвестно чей, неизвестно о чем. И этот тоже исчез в сливе…»
— Из Домодедова было что-нибудь?.
— Да. Они уточнили приметы…
— Нашлись свидетели?
— Преступник угрожал пистолетом Кириллычу. Бывшему нашему начальнику службы. Ты его помнишь. Он сейчас уборщиком…
— А приметы?
— Не ахти! За сорок, среднего роста. В пальто. Уголовник. В глаза не смотрит… Домодедовцы задействовали план «Перехват». У нас весь наряд уже в курсе. Закрыли платформы прибытия. Метро…
— Что за пистолет у него был?
— Кириллыч видел близко. «Макаров»…
Игумнов достал сигареты. Дежурный только то, о чем ему звонил советник генерала Ткачука. Мосул Авье либо со своим сообщением о двоих безкэпи уехавших в электричке, что-то либо напутал, либо обманул.
«Пистолет попал в руки кого-то из участников разборки. И тот пустил его в дело…»
В этом случае в действиях Качана был состав преступления:
«Небрежное хранение, создавшее условия для использования другим лицом, если это повлекло тяжкие последствия…»
При таком раскладе, даже если пистолет найдется до утра, просто так поставить его на место, в пирамиду, уже не придется.
Дежурный мягко продолжил без перехода:
— Слушай, Игумнов…
Его занимало другое, близко касавшееся, — он потому и звонил Игумнову каждые несколько минут.
— Скоро мне передавать суточную сводку. Не забыл?
— Все будет. — Игумнов думал об этом не меньше, чем он сам.
— Да, Игумнов! Еще тебе звонила твоя…
Речь зашла о Ксении.
— Она будет ждать в проходной на заводе. Ты в курсе?
— Знаю…
«Витенькины поминки…»
Игумнов посмотрел на часы.
Ночь закончилась. А с ней и погоня, и версии. Преследовать было некого.
«Все свободны. „Следствие закончено: забудьте…“»
Почти не менявшаяся с годами, витькина мама — грубо размалеванная крупная блеклая женщина в пестром платье, с тонкими палкаминогами была уже на взводе. Душе ее хотелось плакать, а хмель привычно тянул на средину — то ли дробить, то ли петь…
Ксения опаздывала.
— Пейтеешьте, гости дорогие…
Как Игумнов и предполагал, за столом собралась разношерстная компания. Вахтершасменщица, дежурный электрик. Охранник из соседней проходной. К утру, как обычно, заехали несколько патрульных ментовских экипажей — молодые парни, постоянные ночные гости заводских проходных.
У сторожей и вахтеров для них наготове всегда был горячий чаек и продавленное кресло, чтобы подремать…
— Царствие ему небесное…
Игумнов выпил, не чокаясь.
По дороге они завезли Цуканова с африканцем в Склиф и там оставили.
Пока его заместитель объяснялся с токситологом, он и Качан прошли к знакомому врачу. Тот зарегистрировал их в реестре обратившихся в Институт Скорой помощи имени Склифосовского и прошедших тест. Теперь у обоих на руках были официальные справки. В них оба они значились абсолютно трезвыми.
Игумнов знал порядок: утром первым делом начнут с их проверки на наличие алкоголя…
— Пусть Земля будет ему пухом…
Из помнивших Витьку приехал только он и еще Качан.
Да и кто, кроме них, знал, кто он был, Витька, на самом деле…
Для соседей — блатняк, ворина. Сидел за кражи, что совершал попьянке. Освобождался всегда «по половинкам» за примерное поведение.
Так все выглядело со стороны.
В действительности, с тех пор, как Игумнов положил на него глаз, Витька давно уже резко изменил жизненный маршрут.
Помогал ментам.
Валялся на нарах в КПЗ, а потом в ИВаСи, вслушивался, хитрил. Менты ставили перед ним серьезные задания. «Установить, куда выбросили пушку, кому сдали темное…»Витька жил с чужими документами, неделями гнил в притонах, ставил на карту жизнь…
Свой грех перед обществом, если такой действительно был тяжелее, чем вина общества перед малолеткой, он давно искупил.
С Витькиной помощью менты размотали десятки нераскрытых убийств, разбоев, изнасилований, давно списанных в архив, признанных прокуратурой заведомо бесперспективными…
«Источнику стало известно… — писал он. — о том, что убийство на перроне совершил имярек…»
«Безымянный источник»!
В конце листа псевдоним — фамилия, взятая в кавычки.
Вот только похоронили его под настоящим именем, в точности неизвестным, никому, кроме матери и нескольких старших оперов, знавших его личное дело. Да еще жене, курве, которая его бросила, не выдержав их сумасшедшей жизни.
«Источник». Жил и не жил…
Игумнову стало тоскливо.
«В вечной командировке. Без биографии. В папке под грифом „совершенно секретно“»…
Без друзей, всегда один. Приговоренный к смерти строгим законом Тюрьмы. Вынужденный молчальник, пивший в одиночку в четырех стенах, запершись на ключ; обходивший стороной всех, чтобы не быть случайно опознанным; неотблагодаренный ни одним из потерпевших — для которых старался.
«А что дальше?!»
Жизнь, как шла так и идет.
Вместо раскрытых Витькой убийств и разбоев давно уже совершены новые. В сейфах полно таких же «висяков». И те братки, кого Витька сдал, давно уж либо полегли в непрекращающихся воровских разборках, либо отсидели срока и снова подсели поновой…
Вопрос этот был к ним ко всем — и к ментам, и к агентам.
Стоило ли все того, чтобы коверкать свои жизни, мотаться ночами, не спать, рисковать, жить в состоянии непроходящего напряжения?!
«Сейчас вот Качан…»
Все, что было сделано этой ночью, чтобы найти пистолет, все коту под хвост…
«Фактически, все время раскрывали обстоятельства убийства Сохи на переходном мосту в Домодедово. Роль фирмы „Освальд“ в предшествовавшем похищении Мосула Авье….»
— Давайте, ребята, еще по граммулечке, — витькина мать держала стопку косо, расплескивая водку. — Помянем его…
На нее нахлынули воспоминания.
— В детстве пришел раз из школы. Говорит, больше, мам, не пойду. Всем учителька дала лыжи на физкультуре, а у него лыжи с креплениями отобрала, отдала другому ребятенку — у того отец где-то. Большая шишка… И так и не ходил. Не могла заставить…
Дверь громко хлопнула.
Помощница, наконец, появилась.
— Привет…
Ксения прошла к столу, на ходу показала длинные, меж полами распахнувшейся дорогой шубы, стройные ноги. Села рядом с Игумновым — он держал ей место — откинула на плечи волосы. Она знала Витеньку. Платник начальника розыска приглядывал за нею, когда им обоим приходилось работать в транзитных залах на вокзале.
Витькина мать тоже ее знала.
— Милая, не забыла!..
Она не связывала приезд Ксении с Игумновым. Впрочем, и должность его она все равно не знала. Как и название предприятия, на котором работал сын. Витька говорил, да она забыла:
«Какойто почтовый ящик…»
— Небось набегалась за день, Ксения. Садись. Помянем светлую душу Витеньки. Царствие ему небесное…
— Спасибочки…
Ксения знала, как себя вести. Кивнула ментам, Качану. В прошлый раз она тоже сидела на том же месте. Подвинула тарелку.
Улучив минуту, когда ее оставили без внимния. быстро шепнула:
— Мосул вернулся в общежитие. В курсе? Ему заказали билеты на ближайший рейс в Лагос. Днем он улетит…
— Вполне объяснимо…
— Сейчас ищут курьера с «начинкой». Никак не найдут. У него скоро критический срок. Он у вас?
— Его завезли в Склиф. Как ты сама?
— Perfect! Совершенно!
Она вернулась из общежития в отличном настроении. Ей можно было позавидовать: впереди вся жизнь и каждый день — новые надежды и свежие впечатления. Фортуна к ней пока благоволила.
— Молодец…
Ксения благодарно прижалась к нему коленом. Потом и вовсе заплела Его ногу. Так уже бывало.
— На тебя не накатили, когда ты звонила?
— Нет, никто даже не обратил внимания…
Витькина мама наполнила стопки. Все снова пригубили.
— Ты чего? Завязал? — Ксения обратила внимание — Качан поставил рюмку нетронутой.
— Да нет. — Он улыбнулся. — Просто завтра меня кинут…
