Леонид Словин - Ночь, прожитая трижды
— Полный бардак…
Старший опер продолжил:
— У меня там друг сегодня на подхвате, я связался. «Что? Почему?» Он объяснил: дежурному позвонил начальник Главка. Из дома. Представляешь? Снял трубку ночью и позвонил! «Кто у тебя сейчас на Варсонофьевском? Срочно дай отбой!..» Вот и все! А уж кто там поднял на ноги генерала ни свет, ни заря, можно только догадываться.
— Президент, что ли?!
— Звонилто? Не президент, конечно. Но кто-то из его прежних коллег.
Это точно. Так что… — Самарский развел руками. — Мы снимаемся, Игумнов. Успеха! Надо уносить ноги…
Игумнов с секунду молчал. Это было серьезное предупреждение.
Менты с железки вторглись на территорию чужой грозной епархии.
Поэтому кто-то, имеющий власть, поднял с кровати начальника Московского Главка, и тот отдал приказ — не оказывать помощи тем, кто атаковал генеральскую фирму «Освальд».
«Спустить все на тормозах…»
«Следствие закончено: забудьте»… — так назывался старый итальянский фильм. Там комиссар полиции тоже пассовал перед мафией, связанной с политиканами…
Игумнов спросил все же:
— А как же Коржаков?! Наркомафия?!
— Комментариев не будет, Игумнов. Если прикажут- мы снова его найдем. Будь здоров…
Игумнов взглянул в глубь двора. Опергруппа Самарского уже снялась.
— Вы давно подъехали?
Старший опер взглянул на часы.
— Минут двадцать назад. Ты остаешься?
— Да.
Получалось, что опергруппа МУРа была во дворе, когда Коржаков и Мосул Авье выскочили из квартиры через вторую дверь…
— Можешь дать мне фонарик?
— Держи…
— Спасибо. Я верну.
Под ногами хрустело раздавленное стекло.
Черный ход оказался действительно черным: на лестницах все лампочки были или перебиты, или вывернуты.
Света не было. Подъезд не убирался. Игумнов и Качан поднимались, освещая дорогу фонариком.
Каждый из них служил сейчас отличной мишенью для стрельбы на поражение. Длинные тени ползли по стенам. Но выхода не было. Выключив фонарик — они становились еще более беспомощными и уязвимыми…
Качан дергал ручки дверей. Все они оказывались заперты. Все ближе был последний этаж. Дальше воспользовавшимся черным ходом отступать было некуда. Внизу выход перекрывали люди Самарского, еще не получившие приказ уходить. Коржакову представлялся жесткий набор дальнейших действий…
Шальной выстрел сверху мог оказаться роковым…
Ближе к последнему этажу Игумнов поднял пистолет.
— Милиция! Руки!
Неяркий светлячок побежал вверх, к чердаку. Десятки лет не знавшие ремонта стены были расписаны названиями модных групп…
— Кладите оружие!
Свет фонарика сместился ниже. И вдруг:
«Руки…»
Двое стояли с поднятыми руками. Белый и черный…
«Коржаков и Мосул Авье…»
— Лицом к стене! Быстро!
Повторять не пришлось.
Оба задержанных придвинулись вплотную к стенам.
Игумнов кивнул Качану:
— Посмотри их!
Качан переступая через ступени рванулся вверх.
В любую секунду он готов был ощутить конфигурацию и тяжесть родного «макарова». Качан ощупал одежду каждого, провел руками вдоль тел. Увы!..
— Ничего нет…
Игумнов показал Коржакову пистолетом:
— Спускайся. Жди нас внизу…
Ему нужен был африканец.
— Есть…
Коржаков испытал облегчение: на темной лестнице, в отсутствии свидетелей, когда один из противников вооружен, у него свободно может возникнет соблазн посчитаться физически.
Он начал быстро спускаться.
Игумнов подождал, пока под тяжелыми шагами внизу замер скрип раздавленного стекла.
Теперь они остались на лестнице втроем.
Мосул Авье оказался похожим на свою фотографию из ориентировки: низкие брови, широкие скулы, уплощенные крупные крылья носа… Игумнов всмотрелся в темное лицо: Чужой тип внешности не давал никаких подсказок для характеристики…
«Как с ним говорить?!»
Был, конечно, и верный способ результативного и быстрого допроса — ему обучали ребят из диверсинных групп.
Красивого этого породистого нигерийца ничего не стоило превратить в комок дикой боли и страха…
«Сломать кость и чуть постучать по ней…»- говорили те, кому приходилось к этому прибегать.
— Мосул Авье?
— Да, сэр… — Нигериец сверкнул белыми крупными зубами. — Это я.
Игумнову не пришлось вспоминать уроки английского, нигериец знал русский. Можно было приступить сразу.
— Мы тут трое. Я и мой друг. У нас личный вопрос… Чтобы задать его, мы искали тебя всю ночь. Тебе придется нам ответить. Как ты хочешь говорить? Похорошему? Поплохому?
Голова в шапкеушанке с опушенными наушниками качнулась:
— Да, сэр… Похорошему.
Игумнов направил свет на Качана.
— Ты видел его ночью?
Он отвел фонарь чуть в сторону, чтобы свет не бил африканцу в глаза. Скуластое большелобое лицо нигерийца теперь ему было хорошо видно. Мосул Авье несколько секунд вглядывался в Качана, потом покачал головой. Он нервничал.
— Нет!
— Смотри еще раз! — Игумнов снова повел фонарем.
Качан присел на ступеньку, раскинул руки по сторонам. Закрыл глаза.
Потом, подумав, расстегнул куртку…
Игумнов подсказал:
— Домодедово. Платформа…
Мосул Авье уже кивал: он вспомнил.
— Да, да. Видел.
— Он сидел?
— Да. На платформе
— Спал?
— Спал.
— Твои друзья подошли к нему, обыскали… Они осмотрели его карманы!
Нигериец живо мотнул головой:
— Нет, сэр! Это не мои друзья…
— А чьи? Коржакова?!
— Не знаю. Двое. Высокие, безкэпи… В куртках… Они стали его трясти. Потом расстегнули куртку. Обыскали…
— И…
— Сразу уехали.
— Марку машины запомнил?
— Это не машина. Электричка. Они уехали на последней электричке. Когда они садились, она уже отправлялась….
— На Москву?
— Нет, сэр… — Африканец был сама покорность.
«Прямо роман. „Хижина дяди Тома…“»
Нигериец покосился на пистолет, который Игумнов все держал в руке.
— Электричка была из Москвы…
— Ты хочешь сказать… Уехали в сторону Каширы?!
— Да, сэр…
Этому не было объяснений.
Все вернулось на круги своя.
Мосул Авье обрисовал все так же, как и уборщик- отставник. Только тот не заметил, что похитители сели в поезд.
Они второй раз за эту ночь добрались до того же истока.
Игумнов убрал пистолет.
Видимо, все было так, как как говорил нигериец.
Во двор спустились вместе. Все трое. Внизу их ждал Коржаков.
Он никуда не ушел, с ним рядом стоял вооруженный Карпец.
— Уезжаем…
Игумнов, за ним Качан направились к машине. Мосул Авье и Коржаков двинулись следом в сопровождении Карпеца.
У машины Игумнов обернулся к задержанным.
— Свободны…
Он включил мобильник.
Все это время — пока они врывались в квартиру и потом, когда казалось — «вотвот прорвемся!» — сотовый его оставался отключенным.
Установившуюся во дворе тишину сразу нарушил звонок.
— Слушаю…
Непонятно, кто, кроме дежурного, мог его сейчас разыскивать.
О доме он не подумал — звонить в этот час там было некому. Другие, кто работал с ним ночью, — Качан, Карпец, Цуканов — все были тут, рядом.
У телефона был советник генерала Ткачука полковник Холин.
— Доброе утро…
Он предпочел не называть ни имен, ни фамилий.
— Если позволите, я сразу перейду к делу…
— Да, так лучше… — Игумнов был весь внимание.
Разговор состоялся странный — повидимому, в санатории предполагали воззможное развитие событий и даже сделали единственный логически напрашивавшийся вывод.
— Я насчет пистолета Качана, который вы сейчас тихо разыскиваете…
Советник помолчал, выжидая ответную реакцию. Игумнов промолчал и Холин понял, что не ошибся.
— Хотим подружески предупредить. Его использовали в сегодняшней разборке. Из него застрелили лидера Видновской группировки. Никто пока об этом не знает… — Советник снова прислушался, Игумнов никак не реагировал. — Вы слушаете?
— Да.
— Все между нами. Просто хотели предупредить…
Игумнов не ответил. Это было бы настоящей бедой для Качана, для него самого.
Советник главы «Освальда» присовокупил пару ничего не значащих фраз. Закончил главным — для чего звонил:
— Мы надеемся на ответный жест и сотрудничество. Кстати, меня просят напомнить. Все обещанное за столом остается в силе, товарищ майор. Прощаюсь…
И сразу раздался второй звонок.
Звонил дежурный. Он сообщал последние новости:
— Генерал Скубилин присылал на вокзал своего человека. Толькотолько спровадил…
— И чего он?!
— Не знаю. Чегото выспрашивал насчет старшего инспектора МВД. Я и не слыхал такого…
