Наталья Борохова - Весенний детектив
Он вскочил, обошел Безинскую и направился к двери.
— Боже, какая зловонная куча комплексов, — брезгливо заметила ему вслед Репьева.
— Анатолий Иванович… — прошептала под нос потрясенная Оля Земко. — Ну как же так…
— Наполеон, говорят, такой же был! — сообщила Людочка. — Мстил всем знакомым женщинам, которые выше его.
«Новый год… начало марта… — быстро подсчитывал Илюшин. — Два с половиной месяца! Злопамятен оказался господин Горошин. Или же…»
— Сдается мне, что дело не только в оскорблении, — вслух сказал он, и невысокий полный человечек резко обернулся к нему. — Одного оскорбления было бы недостаточно для составления такого плана. Вы, конечно, затаили обиду, но есть и еще кое-что, о чем вы деликатно умолчали, Анатолий Иванович. Наверное, потому, что стремление убрать конкурента не вписывается в образ оскорбленного мужчины.
— Какого конкурента? — фыркнула Репьева. — Макар, вы плохо представляете специфику нашей работы: у каждого свои клиенты, мы их не делим.
— Да, — согласился Илюшин, — я не очень хорошо представляю специфику вашей работы. Она мне и не нужна. Потому что дело вовсе не в дележке клиентов, не так ли, Анатолий Иванович?
— Расширение отдела… — вдруг догадалась Оля Земко. — Ну конечно!
— Вот именно. Об этом знаю даже я, хотя работаю в фирме не так давно. Значит, вы, господин Горошин, и подавно были осведомлены о предстоящем повышении одного из вас. Или одной.
— Одной, — тяжело бросил Вересаев. — Начальником отдела была бы назначена Безинская.
— Спасибо, я так и предполагал, — обернулся к нему Макар. — А если бы Маргарита Анатольевна по каким-то причинам ушла из фирмы?
— Тогда я назначил бы Горошина.
— Одним красивым выстрелом убить двух зайцев — и отомстить за обиду, и убрать претендента на стул начальника отдела… Вы можете собой гордиться, Анатолий Иванович.
Горошин ощерил зубы в улыбке, больше напоминающей оскал хорька.
— Могу, — подтвердил он. — Жаль только, что этого не оценили раньше. И жаль, что я чуть-чуть недооценил тебя, мелкий засранец, иначе быть бы тебе выставленным за дверь вместе с ней, — он кивнул на Безинскую, а затем сделал неприличный жест, который дико контрастировал с привычным всем обликом низенького безвредного недотепы. Сделал несколько шагов, пошел к двери и окрысился на стоявшего на пути Валеру, отчего охранник брезгливо скривился и отошел в сторону.
— А знаете, что еще я забыл вам сказать? — Голос Макара догнал Горошина у самой двери.
Тот остановился.
— Зря вы считали свой план хорошим, — покачал головой парень. — У него было одно слабое звено — вы сами. Потому что вы постоянно переигрывали, Анатолий Иванович, и очень сильно. Скажем, зачем нужно было каждый раз спотыкаться на пороге всех кабинетов? Ведь там нет ничего, обо что можно споткнуться, правда? А очки в фикусе? Убедительная деталь, но только на первый взгляд. А если подумать, при каких обстоятельствах можно забыть очки в цветочном горшке… Ни при каких, правда? Когда я вспомнил про цветочный горшок и сопоставил его с цитатой из Честертона, все встало на свои места.
Лицо Горошина исказилось, он прошипел что-то невнятное и вышел из кабинета, сильно хлопнув дверью.
Когда гул голосов после его ухода стих, а расцелованный дамами Макар покраснел так, что стал похож на вареную креветку, Безинская сделала неожиданную вещь: подошла к Инге Андреевне и крепко обняла ее.
— С ума сошли?! — возмутилась Репьева, выдираясь из ее объятий. — Что за вольности? Обнимайтесь, пожалуйста, с кем-нибудь другим. Вот хоть с ним. — Она ткнула пальцем в Вересаева.
Задержав взгляд темно-серых глаз на генеральном директоре, Безинская чуть улыбнулась и покачала головой.
— Товарищи, товарищи! — вдруг пробасил Рекуров, ошеломленно молчавший последние двадцать минут. — Подарки так и не вручили! Все нас ждут в банкетном зале! Нехорошо, в конце концов!
— Нехорошо, — согласился Степан Степанович. — Пожалуйста, спускайтесь все вниз, а я сейчас подойду. Вить, я думаю, можно не скрывать произошедшее от сотрудников. Не вижу причин выгораживать Горошина.
— Понял, — кивнул Рекуров. — Жду внизу.
Толпясь в дверях, все, кроме Безинской, вышли из кабинета, и Вересаев некоторое время прислушивался к шагам в коридоре. Маргарита Анатольевна подошла к окну и разглядела внизу Горошина, торопливо удаляющегося от здания. На улице стемнело, и подтаявшие лужи казались черными следами, оставленными кем-то очень большим и неуклюжим.
— Мне было совершенно все равно, виноваты вы в краже или нет, — непонятно к чему сказал Вересаев. — Я хочу, чтобы вы мне верили.
Безинская повернулась к нему, не говоря ни слова.
— И я бы не дал тебе уйти, — прибавил Вересаев.
Спустя пять минут Макар Илюшин, вспомнивший, что в суматохе забыл на подоконнике карточку от своего кабинета, постучал в дверь и, не услышав ответа, приоткрыл ее и заглянул внутрь. То, что он увидел, заставило его покраснеть, закрыть дверь и забыть о карточке: генеральный директор фирмы «Вересаев и компания» Степан Степанович и Маргарита Анатольевна Безинская целовались так, будто были подростками, которых хулиганские игры одноклассников вынудили уединиться в темной комнате.
«Завтра попрошу у охраны запасную карточку, — размышлял Макар, спускаясь по лестнице на первый этаж. — Четыре мужа… подумаешь, будет пятый! Зато его не нужно выводить в люди».
— К тому же у меня остался редкий Честертон, — подвел он итог выгодам сегодняшнего происшествия, рассмеялся и пошел туда, откуда доносились оживленные голоса.
Лариса Соболева
В постели с убийцей
В доме труп. Два часа назад он ходил, хамил, приставал, пил коньяк. Все жильцы дома, а их немного, видели его, когда он был живым…
Леся не притронулась к ужину, который подала до страшного известия, потом на автопилоте зачем-то разогрела. Ничего не съел и Юра. Оба сидели молча друг напротив друга, Юра сцепил пальцы в замок и подпер ими подбородок. Она держала руки на коленях, смотрела в стол, мимо тарелки, тем не менее заметила, как муж бросал на нее мимолетные взгляды, затем тут же отводил глаза.
Дом старый, его построил купец в каком-то там столетии. Со стороны улицы огорожен высокой оградой, дверь которой очень сложно открыть — нужно знать секрет в кнопочке. Почтальонша знает его, остальные пользуются звонком. Ключ от больших ворот только у тех, у кого есть автомобили, — у Юры и у трупа. С боков дома глухие стены таких же старинных зданий, а сзади выстроена стена из кирпича, тоже лет сто назад.
Значит, во двор никто не входил. А если б вошел, то две маленькие агрессивные шавки, которых Леся до сих пор боится, подняли бы такой лай, что никому мало не показалось бы. Между прочим, они имеют подлую привычку нападать сзади, норовят цапнуть за ногу. Особенно достается почтальонше — шавки ее почему-то не любят, но почтовые ящики висят сразу у входа на глухой стене соседнего дома. Следовательно, посторонних не было…
А труп есть. И умер он не своей смертью, это очевидно. Естественно, на жильцов напал страх, что их будут подозревать в убийстве, все начали бессмысленно орать, сопровождая крики угрозами и дурацкими обвинениями. Поэтому милицию не вызвали. Пока не вызвали.
— Да пусть ночку полежит, никуда не денется. Ему уже все равно, а мы хоть в себя придем, — предложил Лобзень, сосед из породы приматов, полагающих, что они высшие создания божьи.
С ним согласился Юра, ведь главное обвинение Полынь (соседка Полынина Марья Петровна, естественно, из породы сорняков) бросила его жене, то есть Лесе. Конечно, надо подумать и придумать, как защищаться, а то менты долго разбираться не станут. Напуганные и отчего-то неуверенные жильцы разбрелись по квартирам, решив вызвать милицию завтра утром.
— Зачем ты ходила к нему? — внезапно задал вопрос Юра.
Леся вздрогнула. Этого вопроса она боялась. Заложила ее Полынь. Ей лет шестьдесят, а выглядит на сто девяносто. Ну и, конечно, все про всех знает и обязательно поделится знаниями. С нею живет сынок лет тридцати пяти. Она — образец дряхлого антиквариата, он — бессмысленного существования, на какие шиши живет — неизвестно, наверное, на пенсию мамочки. Кстати, сынок Алик не увлечен ни алкоголем, ни наркотиками, он запоем читает, причем только умные книжки. А в квартире беспорядок просто редкостный, туда страшно заходить.
— Я… — начала Леся с трудом, откашлялась. — Я отнесла Борису платежку, ее бросили в наш почтовый ящик.
— Не могла меня дождаться? — раздраженно бросил Юра. — Или кинула бы в его почтовый ящик.
— Я только дома обнаружила платежку вот и решила…
Они женаты три месяца, и пока у них не только ни одной ссоры не было, но даже повышенного тона не прозвучало. Видимо, потому, что оба уже взрослые — Юре тридцать три, ей тридцать, — брак у них первый, осознанный… Впрочем, о каком осознании может идти речь, когда есть главное — любовь? Она, только она сделала их жизнь праздником. Леся потеряла всякую надежду найти свою вторую половину, хотя она красивая, умная, образованная. Но замуж почему-то выходили дурнушки, не шибко умные, с сомнительным образованием. И вдруг удар в преддверии весны, когда в воздухе запахло чем-то новым, обещающим большие перемены (Леся и жила с ожиданием чего-то исключительного). Они встретились случайно у общих друзей. Юра пришел с девушкой, а ушел с Лесей. В первый же день переспали, на второй день он приехал за ней, представился родителям и заявил, что женится на Лесе. Она собрала вещи и переехала к нему, потом была скромная свадьба…
