Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Бруно убрал брошюру в карман.
— В общем, ты большой человек. Если будешь держать нервы в узде, тебя никто не заподозрит.
Гай посмотрел на него сверху вниз.
— И все-таки зачем ты сюда явился?
Впрочем, он знал ответ. Их жизнь с Анной вызывала у Бруно восхищенное любопытство. А для него самого общество Бруно было пыткой, в которой он находил извращенное утешение.
Бруно будто прочел его мысли.
— Ты мне нравишься, Гай. Но помни, улик против тебя у них гораздо больше, чем против меня. Если пойдешь в полицию, я выкручусь, а вот ты уже нет. Герберт тебя узнает. Анна вспомнит, что ты как-то странно себя вел. Царапины, шрам, еще куча мелочей, которые тебе предъявят всем скопом. Револьвер, обрывки перчаток… — Бруно перечислял не спеша и с нежностью, как любовно хранимые воспоминания. — Если и я буду против тебя…
37
Гай сразу понял по голосу Анны, что она заметила вмятину. Вообще-то он собирался ее выправить и забыл. Сначала он попробовал сделать вид, что ничего не знает о вмятине, потом сдался. Сказал, что выходил в море на прошлой неделе и наткнулся на буй.
— Не надо «очень извиняться», — передразнила Анна и взяла его за руку. — Это ерунда. Эгон сказал, что ты брал яхту. И скрыл это от меня из-за дурацкой вмятины?
— Ну да…
— И что же, ты выходил в море один? — Анна чуть улыбнулась.
Она знала, что Гай не достаточно хорошо управляется с яхтой для морских прогулок в одиночку.
На самом деле Гаю тогда позвонил Бруно и настоял, чтобы они прокатились. Джерард зашел в тупик с Мэттом Левайном, его повсюду поджидали тупики, и Бруно хотел отпраздновать.
— Нет, не один. С Чарльзом Бруно.
С Чарльзом Бруно и револьвером…
— Я не сержусь. Только не понимаю, зачем ты решил с ним встретиться. Он ведь тебя раздражает.
— Сам не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Гай. — Два дня сидел дома за работой, захотелось голову проветрить…
Конечно, она сердится. Анна всегда содержала «Индию» в безукоризненном порядке. Яхта сияла начищенной медью и белизной крашеного дерева, словно ее изваяли из золота и слоновой кости. Да еще Бруно! Анна теперь опасается Бруно.
— Гай, а помнишь, к нам зимой привязался какой-то человек возле твоего дома? — Анна шла за ним по палубе. — Это случайно был не Чарльз?
— Да, это был он. — Пальцы Гая бессильно сжались на лежащем в кармане револьвере.
— Что ему от тебя нужно? Он не особенно интересуется архитектурой. Мы говорили с ним тогда, на новоселье.
— Да ничего ему от меня не нужно. Он просто не знает, чем себя занять.
Гай думал лишь о том, как поскорее избавиться от револьвера. Тогда он сможет болтать с ней сколько угодно.
— И вы познакомились в институте?
— Ну да. Просто в коридоре столкнулись.
Однажды он запутается в щупальцах лжи, скажет что-то не то и потеряет Анну. Возможно, уже потерял. Вот она стоит у грот-мачты и наблюдает за ним. Гай закурил. Вес револьвера в кармане становился неподъемным. Собрав волю в кулак, Гай направился к носу яхты. За спиной послышались легкие шаги — Анна ушла в кубрик.
Низкое серое небо обещало пролиться дождем. «Индия» лениво покачивалась на волнах и за час как будто ничуть не отдалилась от берега. Опершись на бушприт, Гай взглянул на свои ноги в белых брюках, на синий китель с золочеными пуговицами, найденный им в рундуке на борту и, видимо, принадлежавший отцу Анны. А ведь он мог бы стать не архитектором, а моряком. В четырнадцать он просто бредил морем. И что же ему помешало? Какой была бы его жизнь без… Без кого? Конечно, без Мириам. Он нервно расправил плечи и достал револьвер.
Держа его на вытянутых руках над водой, Гай думал о том, как невинно это драгоценное творение человеческого разума. Он же, напротив… Гай разжал пальцы. С неизменной готовностью повиноваться, револьвер сделал один идеально сбалансированный оборот в воздухе и ушел под воду.
— Что ты туда бросил?
Гай обернулся. Анна стояла на палубе метрах в трех от него. И он не знал, совсем не знал, что ей ответить.
38
Бруно смотрел на стакан и колебался. Выпить или не стоит? Его не покидало ощущение, что стены ванной вот-вот разлетятся на тысячу осколков, словно они ненастоящие, или сам он ненастоящий.
— Ма! — позвал Бруно, устыдился своего жалкого блеяния и опрокинул в себя стакан.
Потом на цыпочках прокрался в комнату матери и разбудил ее, нажав кнопку звонка для прислуги. Этим звонком мать оповещала Герберта, что проснулась и готова позавтракать.
— О-о… — Она зевнула и улыбнулась. — С добрым утром.
Она похлопала сына по руке и пошла в ванную умываться.
Бруно молча сидел на ее постели, пока она не вернулась и не юркнула под одеяло.
— У нас сегодня встреча с турагентом. Как его там, Сондерс? Надеюсь, ты не отправишь меня к нему одну.
Бруно помотал головой. Они собирались в путешествие — сначала по Европе, а там, глядишь, и в кругосветное. Но сейчас эта идея утратила для него всю привлекательность. Вот если бы поехать вокруг света с Гаем… Бруно поднялся, раздумывая, не выпить ли еще.
— Как самочувствие?
Мать умела спросить не вовремя.
— Ничего. — Бруно опять сел.
Раздался стук в дверь, и вошел Герберт.
— Доброе утро, мадам. Доброе утро, сэр, — произнес он, глядя мимо них.
Подперев рукой подбородок, Бруно мрачно уставился на щегольские, до блеска начищенные ботинки Герберта. Заносчивость дворецкого в последнее время стала невыносимой! С подачи Джерарда возомнил себя главным человеком в деле — он, конечно, мигом найдет убийцу, если перед ним выставят подозреваемых. Все восхищались его храбростью — надо же, бросился вдогонку за убийцей! А папаша отписал ему двадцать тысяч в завещании. Герберт теперь и сам может позволить себе путешествие!
— Ужин подавать на шесть или семь персон, мадам?
Бруно смотрел на его острый розовый подбородок и думал: «Вот куда тебе двинул Гай, и ты завалился на лопатки».
— Ох, я еще никому не звонила… Но, скорее всего, на семь.
— Хорошо, мадам.
Значит, придет Рутледж Овербек Второй. Бруно так и знал, что мать в итоге пригласит его, хотя она и делала вид, что сомневается — мол, тогда гостей будет нечетное число. Рутледж Овербек питал к ней безумную любовь или просто хорошо притворялся. Бруно хотел пожаловаться матери, что Герберт за полтора месяца ни разу не отправил его одежду в глажку, но его мутило, и не было сил даже начать.
— Знаешь, я умираю как хочу посмотреть на Австралию. — Мать с аппетитом жевала тост, изучая карту, разложенную на кофейнике.
Бруно ощутил странное покалывание ниже спины.
— Ма, мне нехорошо.
Ее обеспокоенный взгляд напугал его еще больше — он вдруг понял, что она ничем не сможет ему помочь.
— Что такое, милый? Что мне сделать?
Бруно метнулся к двери, тошнота подкатывала к горлу. В ванной у него потемнело в глазах. Он ввалился к себе, выронил закупоренную бутылку виски на кровать.
— Чарли, что с тобой?
— Мне надо прилечь.
Он завалился на кровать, однако легче не стало. Отмахнулся от матери, сел, тут же захотел снова лечь и поэтому вскочил на ноги.
— Кажется, я умираю!
— Ляг, милый! Давай я принесу тебе… давай принесу горячего чаю?
Бруно сорвал с себя смокинг, затем пижамную рубаху. Он задыхался, хватал ртом воздух. Он на самом деле чувствовал, что умирает!
Мать прибежала с мокрым полотенцем.
— Что болит? Живот?
— Все болит!
Он сбросил тапки, хотел распахнуть окно и обнаружил, что оно уже открыто.
— Ма, я умираю! — воскликнул он, обливаясь потом. — Я умираю?
— Я принесу тебе выпить!
— Нет! — взвизгнул Бруно. — Врача мне! И выпить!
Негнущимися пальцами он развязал веревочку и стянул с себя пижамные штаны. Что с ним происходит? Это не обычная утренняя трясучка. Он слишком слаб, чтобы его трясло. Бессильно повисшие руки покалывало, как иголочками. Бруно поднял их к лицу. Пальцы у него скрючились, и он никак не мог заставить их разжаться.
— Ма! У меня что-то с руками! Ма, смотри! Что это? Что это?
— Вот, выпей!
Горлышко бутылки зазвенело о край стакана. Бруно не мог ждать. Он выскочил в коридор, сгорбившись, в ужасе разглядывая свои безвольные, скрюченные руки. Средние и безымянные пальцы помимо его желания согнулись так, что почти касались ладоней.
— Милый, надень халат! — прошептала мать.
— Зови врача!
Халат! Нашла о чем волноваться! Ну да, он голый, что с того? Мать набирала номер, а он вертелся вокруг, причитая:
— Только не давай им меня увезти! Запри все двери! А то знаешь, что со мной сделают?
Он тараторил заговорщицким шепотом, потому что по телу расползалось онемение, и он уже понимал, что происходит. Он сошел с ума! Он таким останется на всю жизнь!
