Виктория Платова - Тингль-Тангль
Возможно, это всего лишь последствия приема наркотиков.
В «Ноле» поговаривают, что Ральф баловался ими еще в Германии и даже отсидел в тамошней тюрьме какой-то микроскопический срок, но теперь вроде бы завязал и переключился на кулинарные изыски шеф-повара их ресторана.
Лучше бы уж продолжал ширяться, курить крэк и жрать экстази – так, во всяком случае, думает Васька.
Ральф относится к ней с большой симпатией, если не сказать – почтением; даже странно, что ведьма не рассказала о сложностях и противоречиях в их семье… семье, ха! —
Они никогда не были семьей.
Иногда (не очень часто) Ральф принимается причитать и жаловаться Ваське на холодность паука, и просить содействия в разрешении этой проблемы. Он рисует радужные картины будущего, которое никогда не наступит. В этом будущем Ральф выкупает «Ноль» у своих подельников (отставного попа и двух педиков) и открывает целую сеть других ресторанов, и даже не в России, а в Германии или на Таити. Бизнес нисколько не мешает личной жизни, и они с liebe Мика становятся счастливыми Jungverheirateten[31], а потом – счастливыми Ehepartner[32], а потом – счастливыми Eltern[33] троих здоровеньких, толстощеких и толстоногих киндеров.
А лучше – четверых.
В этом месте Ральфова бреда Васька всегда мысленно показывает ему «фак».
Мы не оставим и вас,liebeВаска (Ральф так и произносит – «Васка», вот умора!). Вы непременно будете жить с нами, и мы конечно же постараемся устроить вашу жизнь ко всеобщей радости и благополучию.
В этом месте Ральфова бреда Васька всегда мысленно показывает ему пять «факов».
В самое последнее время она стала замечать, что распад личности Ральфа Норбе вышел за пределы чистой психологии и перенесся на внешний облик. Уже несколько раз она становилась свидетельницей тому, что у сидящего в своем темном закутке Ральфа меняется лицо.
Вернее – черты лица.
Вернее – отдельные его детали.
Куски отбивных вместо щек, креветки вместо глаз, куриное крылышко вместо носа; на губах можно заметить устриц (устрицы пищат); изменения нестойки и мимолетны, появившись на мгновение они тут же исчезают – но они есть.
Это все ведьма, ее проделки.
Пора бы Ральфу перестать так сильно увлекаться кухней «Ноля». Васька все время хочет сказать ему об этом, и о креветочных глазах, и о пищащих устрицах, но как-то не подворачивалось случая. Да и разве Ральф ей поверит?
Люди никогда не видят себя со стороны.
Она находит медитирующего Ральфа там, где он и должен быть: на барном стуле. С лицом Ральфа, слава богу, все в порядке.
– Здравствуйте, Ральф.
– Здравствуйте, Васка… – Ральф даже не смотрит в Васькину сторону. – Ваша божественная сестра готовит божественных каплунов, божественный окорок с инжиром и божественный земляничный крем.
– Обалдеть. У меня к вам просьба, Ральф.
– Слушаю.
– Здесь слишком мало света…
– Для чего?
– Для моей просьбы. Давайте выйдем туда, где можно что-то разглядеть.
Васька бесцеремонно тянет Ральфа за рукав – иначе, чем бесцеремонностью, его в такие божественные моменты не проймешь.
– Вот, взгляните, – она протягивает ему календарь, едва оказавшись в светлом нешироком коридоре, отделяющем ресторанный зал от кухни с предбанником.
– Что это?
– Надо полагать, схема метро какого-то немецкого города. И мне бы очень хотелось знать какого.
Некоторое время Ральф рассматривает календарь и даже шевелит губами от усердия.
– Ну? – не выдерживает Васька.
– Кто вам сказал про немецкий город? Он совсем не немецкий. Это испанский город.
– Что значит – испанский? – Васька начинает злиться.
– Названия всех станций указаны на испанском. Я думаю, это Барселона.
– Спасибо, вы мне очень помогли.
– Я всегда готов вам помочь, вы же знаете, liebe Васка. Жду не дождусь, когда мы станем родственниками. Уговорите свою божественную сестру.
Почти родственная непристойность в стиле Ральфа: приложить два пальца ко рту и развернуть их, имитируя воздушный поцелуй.
– Сделаю все, что в моих силах, – Васька мысленно посылает пришибленному немцу десять «факов» подряд.
– Что-нибудь еще?
– Год. Меня интересует год, который указан на календаре.
Ральф снова начинает шевелить губами и, спустя пару секунд, выносит вердикт:
– Текущий.
Последующие четыре часа проходят в страшных мучениях. Фирменный омерзительный эспрессо, который обычно готовит Васька, оказывается еще более омерзительным, чем когда-либо. И у каждого, кто имеет несчастье подойти к барной стойке, она пытается выведать, какому же, черт возьми, городу принадлежит схема метро на календаре. Через четыре часа она становится обладательницей целой коллекции городов:
Лондон
Мадрид
Кёльн
Сан-Паулу (где это вообще?)
Рим
Монреаль
Мехико
Токио
Варшава
Париж
Берлин
Сеул
Пхеньян (до этого коммунистического счастья Васька точно не добраться)
Вена
Прага
Будапешт
Добро бы каждый из городов был упомянут хотя бы дважды, но нет: все существует в единственном экземпляре. Исключение составляет лишь год на обратной стороне календаря – здесь ни у кого не возникло разночтений, он – текущий.
Истины Ваське не добиться, но, может, Ямакаси знает истину?
Едва дождавшись конца смены, Васька чуть ли не бегом отправляется домой и находит Ямакаси, лежащим на диване. Обычно к лежанию добавляется еще и беспрерывное щелканье телевизионным пультом. Ни на одном канале красавчик-азиат не задерживается дольше тридцати секунд, если, конечно, речь не идет о просмотре порномультфильмов по видео. И о широко разрекламированном Шаброле, не последнем, между прочим, режиссере. Ямакаси вылавливает его из общего стремительного потока программ в таких количествах, что Ваське скоро начнет казаться: весь мировой кинематограф состоит из одного Шаброля.
С другой стороны, Шаброль (смысл фильмов которого постоянно ускользает от Васьки) все-таки предпочтительнее, чем порномультяшки.
На Шаброля птица Кетцаль хотя бы не дрочит.
Зато на мультяшках делает это с завидным постоянством. Вне зависимости от того, находится рядом Васька или пет. Справедливости ради, при ней Ямакаси старается не циклиться на всех этих «Голубых девушках», «Невестах-эльфийках» и «Сливках первой ночи».
Но сейчас, кажется, Васька пришла не вовремя.
Ямакаси косит глазом на очередную пургу про щупальца (канонически олицетворяющие мужские гениталии) и запутавшихся в них крутобедрых красоток со стоячей грудью, булавочным ртом и широко распяленными глазами.
Ни трусов, ни плавок он не носит (очевидно, для того, чтобы легче было добираться до члена, если приспичит) и не приспускает штанов. Его лицо остается спокойным и безучастным даже тогда, когда он кончает, и в этом отношении мастурбация ничем не отличается от их с Васькой секса.
– Тебе помочь? – спрашивает Васька, пристально глядя на торчащий из белых полотняных брюк член Ямакаси и испытывая острую тоску по им обоим, уж не влюбилась ли она?
Определенно нет.
– Не стоит, кьярида, – в голосе Ямакаси нет ни тени смущения. – Я уже заканчиваю. Три минуты… Ты подождешь?
Любитель мультяшных sexy-герлз обладает уникальной способностью ставить в глупое положение даже такую отвязную девчонку, как Васька. Она же борется сразу с тремя искушениями: развернуться и уйти, съездить Ямакаси по морде и прилечь рядом с ним. Лучше все-таки уйти, не видеть, как победительная густая струя взлетит вверх и шлепнется ему прямо на живот, на некоторое время похоронив под собой татуировки.
Ровно через три минуты спрятавшаяся в глубине мастерской среди мрачных гипсовых и мраморных фигур Васька слышит голос Ямакаси:
– Все в порядке, детка!…
Ямакаси поступил по-свински, и это неожиданным образом освобождает Ваську от переживаний по поводу соски-недоумка, роющейся в чужих вещах. В конце концов, она имеет право на ответное свинство и потому с легкостью бросает календарик со схемой на липкий живот Ямакаси.
– Что это? – спрашивает он, приподняв календарь двумя пальцами.
– Нашла сегодня утром на полу. Наверное, вывалился из твоего рюкзака. Он тебе нужен?
– Нет, – он совсем не удивлен, да и Васька придумала отличную версию – и чего было бояться?
– Календарик на этот год. В нем можно отмечать памятные даты…
Пожалуй, Васька погорячилась, выпустив недостижимое метро из пальцев. Что, если Ямакаси придет в голову смять календарь, подчистить им следы восхищения порномультом или вообще порвать на части? Это было бы для Васьки самой настоящей трагедией.
– Памятные даты? Я не настолько сентиментален.
