Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле
– Не смею напрашиваться, – потупилась Глория. – Но… если вам будет угодно показать коллекцию…
Зубов изменился в лице. До него начало доходить, зачем явилась эта красивая элегантная женщина. Оделась так же, как одевалась Полина. Чтобы сбить его с толку, вышибить из седла. Он увидел ее машину у забора и решил, что с подачи банкира прикатил француз за картинами.
– Я выскочил из «лексуса», вне себя от бешенства, – вслух продолжил он свою мысль. – А тут вы… вся в белом… в шляпе с полями… Подлый, гнусный прием! Вас прислал этот… проходимец?
– О чем вы?
– Не прикидывайтесь! – взвился Зубов. – Подруга… медиум… На деле все гораздо проще. Вам заплатил этот прохвост, Сатин! Чтобы вы пришли и склонили меня продать картины! Я прав?
– Сатин? Не знаю такого…
– Лжете… – устало выдохнул он. – Все вы лжете… Ах, банкир! Хитрая бестия. Каков плут, а?
Глория не лгала. Она действительно не успела лично познакомиться с Сатиным. Она только слышала о нем от Лаврова, читала в отчете и видела банкира на фотографии.
– Я не знаю Сатина, – повторила Глория. – Он что, тоже коллекционер?
– Какой, к черту, коллекционер? Делец до мозга костей. Вот он, в отличие от меня, молится другому идолу, – золотому тельцу.
Что-то мешало Зубову прекратить разговор и распрощаться с незваной гостьей. Мысли путались у него в голове, лихорадочно метались. В груди разлился жар. Руки взмокли, и он спрятал их в карманы брюк.
«А если она и вправду медиум? – спохватился он. – Не зря же дамочка брякнула про вторую „служанку Клеопатры“? Пока что мне никто не звонил… Но завтра утром… или этой ночью… Про смерть Лихвицкой мне сообщили через несколько дней, после того как… Все были уверены, что она уехала на отдых…»
Глория прервала поток его обрывочных размышлений неожиданным вопросом:
– Вам не приходило в голову, что в доме вы не один?
Зубов уставился на нее в полном недоумении. Возражения застряли у него в горле.
– Вы повторяетесь… – наконец выдавил он.
– Не отрицаю.
– По-вашему, в моем доме кто-то поселился, а я об этом ни сном ни духом?
– Примерно так…
Он понимал: ему отводят глаза. Госпожа Голицына, как представилась дама, просто не желает говорить о Сатине, который ее сюда прислал обманным путем. Иначе зачем ей понадобилась картинная галерея?
– Что вы имеете в виду? Неужели призраков? Может, вам лучше с ними побеседовать? Я не против. У вас это должно хорошо получаться. Вы же медиум! – с издевкой вымолвил Зубов. – Пусть они удовлетворят ваше пошлое любопытство. И передайте Сатину, что я разгадал его трюк.
– Вы кого-то прячете, – настойчиво твердила она. – Признайтесь!
– Вам удалось вывести меня из терпения. Мне не в чем признаваться. Картины не продаются! Я жалею, что впустил вас в свой дом. Вероятно, на меня нашло помрачение ума. Разговор окончен. Покорнейше прошу вас уйти.
Все это время Зубов стоял спиной к окну, опираясь на подоконник и держа руки в карманах, словно боясь дать им волю. Карманы оттопырились, потому что он сжал кулаки. Глорию не испугал его воинственный вид.
– Но вы же хотите наказать виновного в смерти Полины? – не сдавалась она.
– Не заставляйте меня применять силу.
– Хотите позвать охранника? Давайте, зовите. Или вы сами вытолкаете меня взашей? Я думала, что имею дело с воспитанным человеком. А вы дикарь! Только дотроньтесь до меня! Я буду сопротивляться и кричать.
– Здесь ваших воплей никто не услышит…
Зубов остыл. Устыдился своей грубости. В конце концов, перед ним всего лишь беззащитная женщина. Сатин, негодяй, отлично изучил его отходчивый нрав. Эта дама не сделала ничего плохого. Она просто пошла на поводу у пройдохи-банкира. Кстати, что она там сболтнула про наказание виновного?
– Какая связь между смертью Полины… и моей коллекцией?
– Полагаю, прямая.
Глория безотчетно говорила то, что приходило ей в голову. Она не задавалась мыслью, откуда приходят нужные слова.
– Вы бредите! – не выдержал Зубов. – Вам мерещатся призраки! Должно быть, вы больны… Как вы смеете растравлять мою рану?! Вы воспользовались моим отчаянием, чтобы проникнуть ко мне в дом. Изобретательно. Но довольно цинично. Кстати, передайте Сатину, что ему не видать коллекции! Я установил в галерее сигнализацию. Пусть даже не мечтает украсть то, что невозможно купить. Мой охранник предупрежден. После сегодняшнего я приму дополнительные меры безопасности.
– Разве я похожа на воровку? – усмехнулась Глория. – Ай-яй-яй, господин Зубов! Полина считала вас рыцарем, а вы… обыкновенный коммерсант. Неужели десяток картин вам дороже истины?
– Во-первых, не десяток. А во-вторых… я душу вложил в коллекцию! – горячо произнес он и, споткнувшись на полуслове, сердито засопел. – Душу… вложил…
Он не подозревал, насколько правдиво выразился. Глория молчала, и Зубов, метая исподлобья негодующие взоры, осведомился:
– О какой истине идет речь? Вы заговариваетесь, милая дама. Истина недоступна уму смертных… ее ведает один Господь Бог! Он и есть истина…
– Покажите мне коллекцию.
Глория поражалась своей наглости и бесстрашию. Сейчас этот взведенный, словно курок, господин вскочит и накинется на нее с кулаками, потом вышвырнет вон.
Зубов побагровел, казалось, он вот-вот взорвется. Его окружило облако клокочущей злости. Эта злость была так явно видна, что Глория удивилась, как она раньше не замечала подобных вещей. Она довела хозяина дома до исступления. Тот лишился любимой женщины, а теперь посягают на его картины, – единственное, что у него осталось…
Однако результат рискованной просьбы оказался тем самым, на который она рассчитывала. Зубов уступил.
– Черт с вами! – процедил он, вынимая руки из карманов и складывая их перед грудью. – Богу богово, а дьяволу дьяволово… Идите за мной. Медиум… Ха!
Галерея представляла собой вытянутый зал, стены которого занимали картины в старинном духе, – в большинстве своем портреты. Это были крестьянские девушки с пухлыми щеками, в кокошниках или с лентой на волосах… барышни с мечтательными глазами… вельможи золотого екатерининского века… их жены и дочери в напудренных париках… вальяжные помещики и румяные помещицы…
Глорию охватило непостижимое очарование этих безвозвратно канувших в лету людей, которые, словно живые, взирали на потомков с трепетным любопытством.
Зубов молча сопровождал гостью, переходя за ее спиной от портрета к портрету. Его тяжелое дыхание и звук шагов эхом отдавались под высоким потолком. Он сам не знал, почему сдался и привел ее сюда. Должно быть, устал от бессмысленного упрямства. Никто и ничто не заставит его продать полотна… но если на них посмотрят, от картин не убудет. Ведь они предназначены для созерцания…
– Вы собираете только портреты? – спросила Глория, поворачиваясь к хозяину.
– Да…
Она безошибочно нашла изображение графини Прасковьи Ивановны Шереметевой и надолго замерла перед ним. В чертах этой печальной и страстной женщины проступало неуловимое сходство с Полиной Жемчужной. Весьма и весьма отдаленное… Черные завитки волос надо лбом, тонкий овал лица, нервная линия бровей, чувственные губы…
– Это копия, – угрюмо сообщил Зубов. – Оригинал находится в музее. Прасковью писал крепостной художник Николай Аргунов, безответно влюбленный в нее… Только любящий человек способен передать кистью и красками не только внешний облик, но скрытую красоту души…
На последней фразе складки на его переносице разгладились, голос смягчился. Трагические нотки обрели поэтическое звучание. Он, несомненно, переживал глубочайшую внутреннюю драму, убедив себя, что Шереметев испытывал те же страдания… На самом деле между той и этой любовной историей лежала бездонная пропасть.
Глория разрушила магию момента безжалостными словами:
– Вы льстите себе, господин Зубов.
«Как она догадалась?» – вздрогнул он. И, не в силах остановиться, продолжал играть чужую, навязанную себе роль. У него не получился Антоний и не получался граф Шереметев… он запутался в образах, словно в тенетах. А быть просто Зубовым оказалось сложной задачей. Он не имел понятия, как это – «быть Зубовым».
– Ненавижу лесть, – вырвалось у него.
Между тем гостья обратилась к нему с неизбежным вопросом, который задавали ему все, кто удостоился чести посетить галерею:
– А что это за деревянные створки?
– Ставни…
– Почему они здесь? Вместо картины?
Он чуял в ее словах подвох, как зверь чует запах охотника. Сатин охотится именно за этим полотном, – ни за каким другим. Банкир врет! Он придумал покупателя-француза с одной целью, – обмануть Зубова. Плут готов выложить кругленькую сумму за картины, будто ему нужны все. Лукавый бес! Его происки видны невооруженным глазом…
– Разве Сатин не разъяснил вам суть дела?
