Ольга Тарасевич - Кольцо леди Дианы
– Лика, ты в правильном направлении идешь, одна из ванных комнат как раз справа! – прокричал Павел и, не торопясь, свернул за угол.
– Девушка, и часто он у вас нагишом расхаживает? – проводив глазами мужскую попу, нервно поинтересовалась Вронская, от шока сразу же позабыв, что сама стоит без одежды. – Какой кошмар! Ну и манеры!
– Извините, я не думаю, что мне этично отвечать на этот вопрос. И… – брови девушки изумленно взлетели вверх. – Послушайте, а вы – Лика?! Лика Вронская, моя любимая писательница? У меня и книжка ваша с собой как раз есть. Вы мне автограф дадите?
Сглотнув подступивший к горлу комок (что ж ей так не везет?! Новоиспеченный любовник – нудист-психопат! Почитательница ее таланта обнаружилась в безусловно «подходящий» момент, по дороге в душ самое время пообсуждать свое творчество!), Вронская пробормотала:
– Вы ошиблись, никакая я не писательница.
И скрылась в ванной.
Сначала ей показалось – да это женская комната! Глаза так и режут развешенные-разложенные многочисленные женские причиндалы. Вон на вешалке красуется невыносимо гламурный розовый халатик, на полочке лежит женский станок для бритья, а уж возле раковины – вообще целый бабский арсенал по поддержанию красоты: кремы для лица, для глаз, тоники и молочко для снятия макияжа…
Однако все упаковки были нераспечатанными. Павел что, настолько заботлив? Беспокоится, чтобы у оставшейся на ночь девушки все необходимое оказалось под рукой?
Недоуменно пожав плечами, Лика вошла в душевую кабину, включила холодную воду, и, стараясь не закричать, стала дожидаться обычно наступающего в подобном случае прояснения мозга.
Выть хотелось до ужаса. Однако шок по-прежнему не проходил…
«Егоров – психопат, – мысленно прокомментировала Лика последние события, вытираясь розовым пушистым полотенцем. Горячая вода, включенная после ледяной, ситуацию не спасла, зубы так и стучали от холода. Или от страха?.. – Он мне, конечно, очень нравится. Но все-таки с головой этот человек явно не дружит. Не зря Ленина мама не взяла у него деньги и обвиняла его в смерти дочери. Между Поляковой и Павлом что-то произошло… Что-то, чего я не знаю, о чем Егоров не рассказывает».
Вздохнув (интересно, что многие барышни находят в невыносимо-поросячьем цветовом оттенке?), Вронская закуталась в розовый халат и с опаской выглянула за дверь.
– Пожалуйста, проходите на кухню, Павел там кофе варит, – улыбнулась домработница, опуская вниз кисточку, которой она смахивала пылинки с хрупкой статуэтки. – Это по коридору налево. И все-таки вы – Лика Вронская, я вас узнала, – на лице девушки появилось умоляющее выражение. – Подпишите книжку, пожалуйста! Там в коридоре моя сумка, а в ней покет. Только постарайтесь, чтобы Павел этого не увидел. А то он уже ругался, что я к вам пристаю.
– Вообще-то мне кажется, что вы тоже имеете все основания ему выговор устроить. Книгу я подпишу. Извините, что я вас обманывала. Просто понимаете…
– Понимаю, Павел – не совсем обычный человек, – девушка кивнула. – Напишите, пожалуйста, на обложке: «Для Жени». Я все ваши книги перечитала, мне они очень нравятся!
«А эта Женя – хорошенькая, – неожиданно кольнула Лику ревнивая мысль. – Блин, где мои двадцать лет, с сияющей гладенькой кожей и наивной непосредственностью…»
Поиски кухни оказались недолгими. Чарующий горьковатый запах плыл оттуда волнами.
– Надо же, ты халат надел! – Вронская устроилась за барной стойкой рядом с Павлом, уже прихлебывающим кофе. Она взяла чашку, сделала глоток, потянулась к вазочке с печеньем. – Красивый халатик у тебя. Что ж ты нагишом перед домработницей ходишь?
Павел недоуменно поднял брови:
– Так халат был в ванной. Я его после душа надеваю. Я в душ пошел, вижу, Женька уже работает. Она через день приходит. Это домработница моя.
– Я поняла, что домработница. А почему ты с ней голым разговариваешь? Хоть бы за дверь спрятался.
– Зачем?
На какой-то момент Лике показалось, что рядом – не недоуменно-безмятежное лицо Павла, а хитренькая пухлощекая мордашка дочери. «Патиму?» – всегда интересовалась Даринка в разгар лекции о том, что нельзя ходить голой по дому. «Потому что так принято, потому что хорошие девочки так не делают», – говорила она дочери. Но это ответ для ребенка. А действительно, зачем люди прячут тело под одеждой, если нет необходимости согреться? Как бы это почетче сформулировать?..
– Одеваться нужно затем… – Вронская подняла глаза к потолку, но никакой подсказки там не разглядела, только исключительно белоснежную штукатурку, – затем… понимаешь, ну, другим людям может быть неприятно видеть тебя голым. Их может смутить твой обнаженный вид. Знаешь, половые органы иногда даже называют – интимное место. А интимное – не предназначено для всеобщего обозрения. Так не принято, понимаешь? Тебе что, вообще на все правила приличия наплевать?
– Нет, конечно. Я считаю – во всем порядок должен быть. И правила нужны, без них порядка не будет.
– Тогда почему ты нагишом шастаешь?
– Да не думал я, что Женя смущается! Я вообще о ней не думал! Мне важно, чтобы она работу свою хорошо делала.
«Вот оно и открылось, истинное лицо олигарха, – подумала Лика, прихлебывая кофе. – Для него те, кто на крутом «бумере» не раскатывает, – вообще не люди. Чего с домработницей церемониться? Хозяйство свое выставил – и давай девушке указания раздавать, там протри, тут помой. Не буду больше общаться с этим хамом. Во всяком случае, очень постараюсь. И, конечно, надо срочно заняться Даринкой. Вот что получается, когда мать в свое время не объясняет, что такое хорошо и что такое плохо…»
– Ау, я с тобой разговариваю! Я совсем забыл, у меня же пирожные есть в холодильнике, из «Шоколадомании». Ты будешь?
Лика покачала головой:
– Я не фанатка выпечки. И, в общем, мне пора. Спасибо за кофе.
– Знаешь… ты прости, как-то все быстро получилось. Не по-людски. Даже в ресторан не сходили. А давай сегодня поужинаем вместе? Честно говоря, я даже не знаю, почему так себя вел. Правда, я – другой. Может, это из-за похорон? Я после них словно не в себе… Смотрел на могилу и все не понимал, неужели там Лена? Мне с ней тяжело было, она грузила меня все время. Но я до сих пор не осознаю, что ее нет. У нее столько планов всегда было, казалось, на двадцать лет вперед.
– На этот счет, Паша, есть две хорошие строчки из песен, – Вронская спрыгнула со стула, посмотрела на него и сразу же отвела взгляд. На это лицо нельзя смотреть! Сразу же проходит вся злость, и логика приглушает звук, и не остается ничего кроме умиления, эстетического наслаждения, завороженности… – Пункт первый: «Поплачь о нем, пока он живой». Пункт второй: «Жизнь – только миг между прошлым и будущим». А ресторан – это лишнее, ни к чему.
Павел резко отставил чашку, пододвинулся ближе, невыносимо притягательно, отупляюще близко.
– Что значит лишнее? Я так не хочу! Я хочу угостить тебя ужином, подарить букет цветов. Я не понял, что со мной было и как меня угораздило… Но я исправлюсь! Между прочим, я взял твой мобильный и позвонил с него на свой аппарат. Так что теперь у меня есть твой номер, слышишь? Ты мне подходишь! Ты красивая, аккуратная, понимаешь все правильно. Ты… нравишься мне очень. Я хочу узнать тебя получше, потому что, может быть…
– Что «может быть»?
– Я не женат. То есть я не говорю, что хочу на тебе жениться. Меня вообще пугает все это, честно, чужой человек приходит в твою жизнь, и что будет – неизвестно. Но я понимаю, что мне пора создавать семью, заводить детей. А тебе не надоело жить только для себя?
– С чего ты взял, что я живу только для себя? У меня есть дочь, ей почти три года.
Павел озадаченно почесал затылок:
– Так ты замужем?
– Нет. Отец Дарины погиб.
– Это неправильно – когда ребенок без отца растет.
– Очень ценное наблюдение! Бывают обстоятельства, когда ничего изменить уже нельзя.
– Ладно, разберемся. Вообще я думаю, что дети – это счастье, ради них только и живешь… Мы с тобой друг друга совсем не знаем. Но ты мне очень нравишься. И я тебе позвоню.
«Твою мать! – Лика в отчаянии оглядела кухню и столовую, словно бы рассчитывая обнаружить там защитников. – Кто-нибудь, спасите меня, потому что я погибаю. Сначала вожделение дикое. Потом оно схлынуло, но то, что появилось, – оно еще хуже. В два счета Павел разметал все заграждения, которые я поставила в своей душе. Я защищала надежду, что когда-нибудь встречу парня, который сделает меня счастливой и станет достойным отцом Даринке. Я опасалась будить эту надежду, потому что боялась боли. Но вот она проснулась, ожила, распускается. Несмотря ни на что, мне очень нравится Егоров. Он настолько положителен, предусмотрителен, внимателен к каждой мелочи. Я вышла бы за него замуж хоть завтра. А его новорусские замашки можно откорректировать. Игра стоит свеч. Ведь мужчина, которого заботит даже какой-то там налет на батарее, уж, по крайней мере, побеспокоится, чтобы его семья была счастлива и всем довольна. За пару дней Павел получил меня целиком и полностью, со всеми потрохами…»
