Т. Ричмонд - По ее следам
Она повесилась на потолочной балке в столовой, прямо над преподавательским столом. Само по себе помещение весьма примечательно. Высокий потолок, витражные окна, стропила с боевого корабля эпохи Тюдоров. Уборщица заглянула туда, чтобы забрать банку полироли для пола, и обнаружила в петле Лиз – пьяную, длинные изящные паучьи ноги судорожно вытянуты, уже почти перестали дергаться.
– Я не могу найти себе оправдание. – Мне хотелось уползти, спрятаться в своем кабинете, где все было привычно и понятно. Сесть за проверку студенческих работ, зарыться в них, как в пуховую перину. – Вы читали Толстого, Ричард? Он утверждал, что все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Но он был не прав. Несчастье – отвратительно предсказуемая вещь. Проверяешь карманы брюк, прежде чем бросить их в стирку, лезешь в душ, чтобы смыть с себя запах чужих духов, а потом торопливо взбираешься на брачное ложе. Несчастье – это знакомые лица, до неузнаваемости искаженные болью и алкоголем. А счастье неповторимо: каждое мгновение жизни, разделенное с любимым человеком, тепло и безыскусная радость моногамных отношений.
– Тем не менее вы переспали с другой женщиной.
– Да. Похоть – это наркотик, она затуманивает людям мозги.
– Вы не думали о боли, которую причиняли другим?
– Я предвидел ее, строил предположения, догадывался о ее масштабе, но ничего не чувствовал. По-вашему, я психопат?
В тот вечер на кухне Флисс яростно требовала объяснений: чем меня привлекла эта наглая девка, чем она лучше? Я сказал, что все было не так, а Флисс выдохнула: «Ты меня предал, я чувствую себя круглой дурой…»
– Как держится ваша жена, после того как вы оба оправились от выяснения отношений?
– Она в Линкольне.
– Все еще? Там очень красивый собор, – произнес Ричард. – Жаль, его не ценят.
Я уже привык к тому, как он перескакивал с темы на тему. Мой любимый политический обозреватель Робин Дей тоже имел обыкновение вставлять в речь нравоучительные замечания – неплохой прием.
– Наверное, ей бы понравилось, что я не бросаю психотерапию. Она всегда называла меня трудягой. Милая моя Флисс, в ее устах это похвала, но такое прозвище – как соль на раны. Трудяги прокладывают дороги, пакуют товары на фабрике. А я стремился к оригинальности.
– Я бы предпочел оригинальности счастье, – заявил мой мозгоправ. – Я бы выбрал свободу от боли.
– Отсутствие боли не равнозначно счастью. В первом случае удовлетворены только базовые потребности пирамиды Маслоу.
– Бросьте, – он взглянул на часы, – миллионы людей убили бы и за такое.
* * *Отрывок из дневника Алисы Сэлмон, 3 сентября 2011 г., 25 лет
– Надо подыскать квартирку, – сказал Люк.
В поездке наши разговоры всегда сворачивали на неожиданные, непривычные темы; будто глубоко внутри происходило едва заметное движение, смещались акценты наших отношений. Только спустя полгода после знакомства, на Мальте, он рассказал мне, как редко виделся с родителями.
– То есть я хочу жить с тобой, – добавил он. – И надеюсь, это взаимно.
– Ох, Люк, как здорово! Не думала, что ты заговоришь об этом… Не ожидала, чтоб вот прям сегодня.
– Надо поднакопить денег, но через несколько месяцев сможем подобрать что-нибудь терпимое.
– Где?
Он нацепил на вилку кусок картошки и бросил его чайке.
– Если бы мы с тобой были героями фильма, сейчас бы заиграла слащавая мелодия, а я бы ответил: «Где угодно, только с тобой». Но на Стоквелл я не согласен!
– А на Нью-Кросс не согласна я.
– Лучше бы где-нибудь в пригороде, – продолжил Люк. Он говорил торопливо и сбивчиво, будто уже долго обдумывал эту идею и не было сил терпеть. – Тебе пора остепениться. Двадцать пять, как-никак.
– Эй, полегче! – возмутилась я. – Чего-о-о?
Чайка взлетела, сделала круг у нас над головами и приземлилась на ржавых перилах неподалеку. Люк запустил руку в карман, и на секунду мне взбрело в голову, что он собрался делать предложение, но он просто достал сигареты. Прикурил и выдохнул струйку дыма, которая быстро растаяла в лучах яркого, ослепительного приморского солнца.
– Можно переехать куда угодно! – Голос звучал азартно и беспечно, как у мальчишки. – Carpe diem, все такое.
– На рыбалку? – улыбнулась я, повторяя его любимую цитату из подросткового сериала. На прошлой неделе он пошутил, что квартира должна быть просторной, чтобы хватило места для его коллекции DVD, – наверное, Люк уже тогда хотел поговорить со мной о переезде. Он мог бы начать этот разговор вчера, когда мы встретились на вокзале «Виктория», или потом, когда вернулся из вагона-ресторана с обезжиренным латте для меня и чаем для себя, или на станции Февершем, когда я все-таки выпытала у него, куда мы едем: «Никакой Барбадос не может потягаться с белыми песками Маргита».
– Ты ведь не возражаешь? – спросил он. – Я хотел выбрать Париж, но это местечко больше тебе подходит.
– Люк, ты просто чудо. – Город был замечательный. Неброское очарование, никаких претензий на роскошь, незатейливые развлечения; я радовалась, как ребенок.
– В Париж я тебе все равно бы не повез. Ты уже как-то провела там буйные выходные!
Я вспомнила отель, где швейцар – «мужик в шляпе», как окрестил его Бен – назвал меня «мадам», как мы подняли бокалы над тарелкой с мидиями, а он сказал: «За нас, Лисса!» – и я чуть не расплакалась. Вот и весь город света.
– Можно оставить Париж на потом.
От его слов мне стало тепло: оставить какую-нибудь приятную мелочь на будущее, предвкушать ее вместе.
– Маргитский пирс построил Юджиний Берч, – сказал Люк. – Бедняга явно был недоволен жизнью.
У Люка наверняка были свои поводы для сожалений. Двадцать семь – серьезный возраст, но жалеть о прошлом еще рано. Пусть ему никогда не придется ни о чем жалеть.
– Можно заняться чем угодно! Для нас с тобой нет преград, Ал, мы покорим весь мир.
Я решительно поцеловала своего молодого человека.
– А это за что?
– За то, что привез меня сюда. За то, что ты – это ты.
Расскажи ему. О бессонных ночах, о губительно сладкой влюбленности в Бена, о вечном чувстве собственной незначительности и незаметности, даже про тот день, когда ты выпускала боль из вен, – расскажи ему. Пусть этот замечательный мужчина выслушает тебя. Начался отлив, но, когда волны снова накроют берег, ты расскажешь ему обо всем, и море унесет прочь обломки, и вы пойдете дальше, плечом к плечу.
– А что бы ты хотела изменить в себе? – спросил он.
– Сейчас – ничего. Потому что, если бы я была другой, нас бы здесь не было. Вот теперь самое время для слащавой мелодии!
Он склонил голову, пряча глаза. Бог ты мой, Люк плакал!
– Я люблю тебя, Ал Сэлмон.
– Я тоже тебя люблю.
У него ушло несколько месяцев на признание, а я выпалила почти сразу – всего через пять недель.
– А ты? Что бы ты изменил, если бы у тебя была волшебная палочка?
– У меня есть такая. – Он усмехнулся и выразительно посмотрел на свою ширинку.
Момент серьезных разговоров прошел, Люк захотел переключиться. Теперь он был готов к веселью и пабам.
– Нет уж, так просто ты от меня не отделаешься. Давай-ка, колись!
– Я бы хотел встретить тебя на несколько лет раньше.
– Хороший ответ!
– До того, как мы оба набили шишек.
– Говори за себя.
– Много всего хотелось бы изменить.
Мимо нас по променаду промчался мальчишка верхом на скутере, радостный и счастливый, и разговор снова вернулся к «нашей квартире», преимуществам жилья в Стретхеме или Клеркенуэлле. Я наконец-то смогу забрать картины и мультиварку, отданные на хранение родителям, распакую коробки с книгами, может, даже стряхну пыль с награды «Лучшему молодому специалисту» и поставлю ее на каминную полку… Нет, вы только представьте, у нас будет камин! Друзья, пришедшие на ужин, станут вертеть этот трофей в руках и шутить, что, мол, такой штуковиной и убить можно. Потом начнутся серьезные дискуссии о преступности и политике – под греческий салат или мусс из белого шоколада и маракуйи, у меня на примете как раз есть отличный рецепт от Найджеллы.
– Знаешь, что мне в тебе нравится больше всего? – спросила я.
– Сногсшибательная внешность? Невыразимое обаяние? Убийственное остроумие?
– Ты умеешь слушать. Тебе когда-нибудь об этом говорили?
– Может, и говорили. Но я не слышал!
Сегодня он напьется, сразу видно. По тому, как отвечает на мои вопросы, как кидает картошку чайкам, как курит. Вечер получится славный: с ним вдвоем, в маленьком пабе, далеко от больших городов. Было в этом что-то заманчивое и запретное – мы сбежали из Лондона, от всех моих подруг и залегли на дно. Будем жить вместе. Представляю, что скажет Мег. Обнимет и не будет отпускать долго-долго. «Ты ведь не забудешь про меня? – написала она, когда Люк устроил эту неожиданную поездку. – Мы с тобой как сестры!»
