Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
— Выходи! — скомандовала женщина.
Маша выбралась из машины, глотая свежий воздух.
— Что ртом хлопаешь, как рыба? Рот-то закрой! Идем!
Над входом в ангар красовалась вывеска: «Киностудия «АРТ-фильм», и чуть ниже: «Съемочный павильон рекламного агентства «АРТ».
«Слава богу, не На расстрел привезли», — старалась не терять чувства юмора Маша. В вестибюле возле вертушки сидели два парня в милицейской форме.
— Это со мной. Новенькая, — небрежно бросила женщина в сторону Маши.
Они двинулись вдоль коридора, так вначале показалось Маше. Потом она поняла, что коридор — это центральная часть помещения. А слева и справа оно разделено на «зоны», или павильончики. Как в мебельных магазинах, подумала Маша.
Каждая зона была декорирована под уголок кухни или спальни, ванной комнаты или спортивной площадки. Были там и небольшой бассейн, и гараж, и офис с компьютерными столами, и кафе с двумя столиками, и «уголок природы» с искусственной зеленой травой и чучелом какого-то животного. Козы, что ли? — не успела разглядеть Маша. В некоторых павильончиках осветители устанавливали свет, в других что-то снимали. Операторы, облокотясь о камеру, переругивались с режиссерами или их помощниками. Стоял общий гвалт, суета, носились реквизиторы то с телефоном, то с вазой для фруктов…
«Вот он, мир кино!» — благоговейно подумала Маша, забыв на секунду о злобной тетке. Но та напомнила о себе:
— Куда поперла, коровища? Иди сюда! — И, ухватив Машу за рукав, втащила ее в небольшой закуток. Он представлял собой спальню. Тахта, застеленная шелковым покрывалом, маленький круглый столик, рядом, на перевернутом почтовом ящике, сидела другая тетка: маленькая, худущая до невозможности, с беломориной в желтых зубах. Маша окрестила ее про себя Воблой.
— Вот, Инесса, привезла тебе последнюю находку великого и ужасного. Желаю успеха, в чем сомневаюсь, впрочем, — окинув Машу еще одним презрительным взглядом, выдала на прощание Каланча.
— Вы опоздали на десять минут, — не отрывая глаз от блокнота, процедила Вобла.
— Это не по моей вине. Это она до десяти дрыхла.
«Вот сволочь! Зачем же закладывать!» — едва не заплакала Маша.
Вобла оторвалась наконец от блокнота, смерила Машу оценивающим взглядом.
— А ты улыбаться умеешь?
— Да, — испуганно улыбнулась Маша.
— Так за пять минут до смерти улыбаются. За что же мне горе такое… Привезут черт-те что… Так, подойди поближе. Что это у тебя глаза блестят? Наркотой балуешься?
— Нет, что вы!
— Плакала, что ли?
— Н-нет, это я так, от волнения.
— А что тебе волноваться? У тебя уже все случилось, — философски заметила Вобла.
«Это в каком смысле?» — подумала Маша, но думать дальше было некогда.
— Таня! Таня!! — рявкнула Вобла в пространство ангара.
Откуда-то возникла полная Таня с длинной белой косой.
— Веди это чучело к гримерам. Пусть сделают из нее «милую кокетку». Если у них получится, — со вздохом добавила она.
— Пойдем, девушка, — лениво произнесла Таня и пошла по коридору, качая крутыми бедрами. Маша поспешила за ней.
— Какие у вас все… неулыбчивые, — попыталась Маша завязать разговор.
— А чего зубы-то скалить? За день так накувыркаешься, не знаешь, на какую полку их положить, — степенно ответила Таня.
Они вошли в гримерную. Почти как парикмахерская, все искала сравнения Маша. Чтобы потом рассказать… Кому, собственно? Рассказывать совершенно некому.
У двух кресел колдовали мастера, одно было свободным.
— Кто «милую кокетку» готовит? — спросила Таня.
Из подсобки вышел плотный мужчина кавказской наружности.
— Я готовлю, моя радость. И сациви хорошо делаю!
— Вот и сделай — потрудись над этой курицей, — как бы пошутила Таня. — Инесса ждет через полчаса.
Машу снова в жар бросило. Да что же это такое? Что они себе позволяют? Корова, курица… нужно будет обязательно пожаловаться Арнольду! Он, наверное, не представляет, что здесь творится!
— Иди ко мне, голубка, — ласково позвал ее мужчина. — Меня зовут Виктор. А тебя?
— Маша, — едва не расплакалась девушка от неожиданно человеческого обращения. Пусть и птичьего. Главное, тон был ласковым, и это растрогало бедную Машу почти до слез. «Вот и мужчины-гинекологи всегда ласковые, а женщины — сущие ведьмы!» — невпопад подумала она.
— Ну что глазки красные? Обидели нашу девочку? А ты держись! Москва слезам не верит. Ну-ка, улыбнись. Так, так, пошире.
И ласковый Виктор буквально залез Маше в рот, осматривая и ощупывая зубы.
— Зубки будут играть, у нас главную роль, — приговаривал он при этом. — Что ж, зубки хорошие. Немножко отбелить и все. И вообще ты девочка красивая. Так что выше голову! И, кстати, пойдем ее мыть.
Он увел Машу в уголок, где стояли широкие парикмахерские раковины.
— Садись, голову назад.
Девушка запрокинула голову. Руки Виктора массировали ее, втирая пахучий шампунь.
— Так, теперь бальзамчиком… Вода не горячая?
— Нет.
— Вот и хорошо. Посиди так секундочку.
Маша замерла с закрытыми глазами. И вдруг почувствовала, что рука мужчины забралась в вырез кофточки и ощупывает ее грудь. Она рванулась, больно стукнувшись затылком о край раковины.
— Вы что? — вскричала Маша, распахнув глаза. Двое мастеров, две девицы, сидящие в креслах, с интересом смотрели на них и разразились дружным корпоративным смехом.
— Как вы смеете? — задохнулась Маша.
— Тихо, тихо, птичка моя! — Виктор на всякий случай отступил на безопасное расстояние. — Что я такое сделал? Я как доктор. Доктору все можно. Ну не буду, не буду… Все, начинаем работать.
Он сполоснул ее волосы, закутал полотенцем, пересадил ошеломленную Машу в свободное кресло.
— Ну-с, с чем мы имеем дело? С хорошей фактурой. И плохим внешним видом. Не выспалась? Ничего, мы все исправим. Будешь у нас очаровательной «милой барышней».
Он колдовал над нею, над ее глазами, лицом, волосами.
— Ну вот и все! Лучше не бывает!
Маша открыла глаза. Из зеркала на нее смотрело испуганное, затравленное создание с красиво уложенными волосами, и аккуратным, едва заметным макияжем.
«А еще позавчера, в день свадьбы, я была так красива, так красива! И без всяких гримеров… Ладно, что уж теперь. Москва слезам не верит».
— А ты улыбаться умеешь? Так улыбнись! Вот так! Таня! Таня! Забирай ее! Полуфабрикат готов.
Откуда-то возникла полная Таня, повела Машу в костюмерную, где не нее надели длинную мягкую домашнюю юбку и очаровательную маечку с глубоким вырезом, открывающим чуть выступающие ключицы и ложбинку на груди. Наряд очень шел ей, и Маша повеселела. В конце концов, кто знает, какими шипами усеян путь к славе?
Когда они вернулись в павильон, свет уже был выставлен. Упор делался на край тахты и столик. На нем — поднос с крошечными пирожными, орешками, восточными сладостями. Оператор возился возле камеры, Вобла давала какие-то указания.
— Пришла? Ну наконец-то я вижу перед собою что-то похожее на человека, — оглядев Машу, произнесла она. — Значит, установка такая: ты болтаешь по телефону с подругой, шутишь с ней, даже кокетничаешь. И ты очень любишь пирожные. Болтаешь с ней и ешь пирожные, поняла?
У Маши, не перехватившей с утра и хлебной корки, при виде сладостей даже голова закружилась.
— Поняла установку?
— Да, — не очень уверенно ответила девушка.
— Вот текст. Пять минут на то, чтобы его выучить. Здесь полстраницы. Делать нечего.
Она отвернулась от Маши, опять переключившись на оператора.
Маша пробежала глазами текст. От волнения в первую секунду буквы расплывались. Но, взяв себя в руки, она поняла, что слов в ее первой в жизни роли действительно мало, успокоилась, и через пять минут была готова.
— Выучила? Садись на тахту с ногами. Нет, не так. Ноги подогни и вытяни…
— Как это? Одновременно подогнуть и вытянуть? — не поняла Маша.
— Ты здесь не умничай. Делай, что говорят! Тоже мне Мерил Стрип нашлась!
Вобла подошла, каким-то диким образом вывернула Машины ноги, приподняла подол юбки.
— Так, теперь бери трубку телефона. Хорошо. Другой рукой — пирожное.
— Но мне так неудобно! Мне не на что опереться…
— А ты держи спину! Вот так!
Маша замерла в неестественной позе, жмурясь в лучах прожектора, чувствуя, что не сможет сказать ни слова. Но пирожное так вкусно пахло, что страх перед камерой как-то ушел…
— Ну, попробуем. Мотор, дубль один.
Маша произнесла первую фразу… Пауза.
— Теперь кусай, только понемножку. И говори.
И Маша откусила нежнейшее, свежайшее пирожное. И даже зажмурилась от удовольствия… И проговорила весь текст, успев ухватить и второе пирожное.
— Стоп! — рявкнула Вобла. — Ну и как, по-твоему? — обратилась она к Маше.
