Василий Казаринов - Бог огня
— Это на даче?.. Что-то похожее я видел в компьютере. Еще тогда, когда просматривал каталоги на всякий случай.
— Я же тебе говорила, он очень много рисовал. — Бася присела на пуфик у зеркала, подперла щеку кулаком. — Это стало у него чем-то вроде рефлекса.
— Что именно?
— Он всегда держал под руками блокнот и, когда впадал в задумчивость, что-то набрасывал, почти бессознательно… Это многим людям свойственно — мне, например. Я часто ловлю себя на том, что за работой — когда сценарии читаю или пишу что-то — вечно рисую на полях. Рука сама выводит — просто по привычке. Так же и он. И даже у себя на работе, насколько я Знаю, он иногда делал эскизы: чей-то занятный жест, поворот лица, взгляд… В отличие от моих рожиц, это были нормальные портретные наброски. Многие он потом сканировал, как-то обрабатывал в компьютере. Ты же видел.
— Да. Там целая картинная галерея. Пошли, посмотрим еще разок.
Она последовала за Б. О. в кабинет. Он уже сидел перед монитором. Открыл перечень файлов, прогнал их сверху вниз.
— Что это за «вася»? — спросил он, вглядываясь в панель каталога. — Этих «васей» тут штук двадцать.
— Это я. Он часто меня рисовал.
— Понятно, — кивнул Б. О. и загрузил первый попавшийся файл sereg. На мониторе возник портрет узколицего человека с темными глубокими глазами — собственно, это был портрет глаз, остальные черты лица растворялись в зеленоватом фоне.
— Это Серегин. Его однокурсник. Они вместе начинали свое дело. Потом разбежались в разные стороны.
Б. О. ткнул курсором в очередной файл. На этот раз под стрелку курсора попало имя «gelf».
Миниатюрное женское лицо.
— Это же Сонька Гельфанд! Моя коллега. Маленькая такая женщина, на ребенка похожа. Да ты ее, кажется, видел у нас в мастерской.
— Было такое дело, — сказал Б. О., закрывая файл. — У твоего мужа был точный глаз. — Он запрокинул голову и какое-то время, не мигая, смотрел в потолок. — Так выходит, он именовал файлы по фамилиям персонажей?
Они молча посмотрели друг на друга.
— Вот именно, — кивнул Б. О. — Ну-ка, где тут у нас заветная буковка «F»? Вот он, зараза.
Курсорная стрелка упиралась в имя «filon».
— Покажи-ка этого парня, — попросила Бася.
Б. О. загрузил файл, на мониторе появилось лицо белокурого человека лет тридцати пяти, красивое, но в этом лице неуловимо, с изнанки, что ли, читалось что-то порочное… Да, вот в этих с излишней тщательностью прорисованных бровях, пушистых ресницах, в линии изогнутого мимолетным капризом рта. Иллюстрация была выполнена в типичной для автора манере — лицо как бы выплывало Из мягких пастельных тонов фона, в котором преобладал нежно-голубой цвет. На заднем плане смутно угадывался некий барьер, над которым, повиснув в воздухе, парили бутылки.
— Сцена в баре в голубых тонах, — заметил Б. О.
Бася, нахмурившись и сосредоточенно покусывая губу, о чем-то размышляла.
— Знаешь, — в конце концов произнесла она, — я помню, как-то раз Митька пришел домой в жутком настроении, просто свирепый…. Чертыхался, плевался… — Она умолкла и присмотрелась к лицу на мониторе. — Да! Конечно! Тут же ринулся в ванну, долго плескался, потом дернул с ходу пару рюмок. И рассказал, что было у него какое-то чисто деловое свидание, то ли в ресторане, то ли в баре, а оказалось, что это бар для педиков…
— Ну, если господин Филонов педик, то это его трудности. — Широко раскинув руки, Б. О. потянулся. — Впрочем, теперь, похоже, и наши тоже.
Он встал, прошел к рабочему столу, уселся в кресло, подвинул к себе круглое настольное зеркальце в серебряной оправе и на малахитовой подставке, округлил губы, картинно приподнял бровь, кокетливо повел плечом и, заметно возвысив тембр голоса, обратился к своему отражению:
— Хо-хо?
Полюбовавшись собой — в ходе этого любования Б. О. делал слащавые ужимки, — испустил глубокий вздох, отрицательно мотнул головой и хрипло проговорил:
— Нет. Не годится. Маловато будет, однако… Бася, у тебя как обстоят дела с искусством макияжа?
— Чего-о-о? — подозрительно протянула она.
— Ну, там брови подвести, ресницы подкрасить. Губы опять же. Нос напудрить…
— Кому?
— Как — кому? — улыбнулся он. — Мне.
— Ты спятил, — сокрушенно покачала она головой.
— Надо же соответствовать антуражу, — и ткнул пальцем в голубой фон на мониторе.
— Ты хочешь сказать, мы идем в гости к педерастам?
— Вот именно.
Глядя в потолок, он начал загибать пальцы.
— Значит, так… Мне нужны… Голубые джинсы в обтяжку. Белая майка. Белые туфли. — Он задумался. — И какое-нибудь лекарственное средство от рвоты.
— И прокладки «кэфри», — вставила она.
— Это еще на кой черт?
— Чтобы почувствовать сухость и комфорт.
— Что?
— Дорогой, — искренне изумилась она. — Неужели у тебя еще ни разу не было менструации?
2. Крошка Цахес помнит спонсора
— Укачало? — спросила она, поглядывая на Б. О., который сидел справа с закрытыми глазами и судорожно сглатывал слюну.
— Я же просил тебя захватить что-нибудь противорвотное, — выдавил он из себя и поерзал в кресле, словно хотел выползти, как змея из зудящей кожи, из этих тесных голубых джинсов, светлой майки с низким, до локтя, рукавом, белых матерчатых туфель на плоской подошве, а заодно вылезти из макияжа, которым Бася украсила его лицо.
— Кажется, тебе там не очень понравилось, — предположила она, медленно объезжая красную «мазду», припаркованную у входа в подвал, куда полчаса назад погружался Б. О., прощально, с чувством обреченности помахав ей рукой.
Получаса ему в этом кабачке вполне хватило.
— Отчего же, — возразил Б. О., понемногу приходя в себя. — Там очень мило. Хотя и влетает в копеечку.
Прорваться в это тихое и тайное, как конспиративная явка, заведение оказалось непросто. Спустившись по лестнице, он долго нажимал кнопку звонка, пока наконец тяжелая дверь не приоткрылась и в проеме не показался массивный человек в черном костюме.
Он стоял нерушимо, как скала, широко расставив ноги и сложив огромные ладони ниже пояса, отчего походил на борца сумо, приглашенного подежурить в футбольной «стенке». Маленькие заплывшие глаза смотрели на посетителя так, словно от него требовался условный пароль.
Пароль в пятьдесят долларов произвел должное впечатление, преодолев секундное сомнение, охранник отступил в сторону:
— Черт с тобой, иди. Но только потому, что еще не вечер. В другой раз без клубной карточки можешь не беспокоиться, это закрытое заведение.
Миновав бесконечно длинный коридор, Б. О. очутился в маленьком, просто, без ожидаемой вычурности обставленном и сдержанно декорированном зальчике, в котором плыла тихая музыка, и сразу направился к бару.
Он попросил водки с соком, уточнив: в два стакана. Залпом выпил сто граммов, пригубил сок, указал бармену на пустой стакан: повтори, пожалуйста. Бармен повторил.
Б. О. вынул из сумки, болтавшейся на плече, этюд в голубых тонах, который часом раньше они с Басей вывели на бумагу, — Митя не скупился на компьютерные штучки и имел неплохой цветной принтер.
Подтолкнул картинку по стойке. Она проскользила немного и замерла рядом с работником прилавка. Тот с явным неудовольствием покосился на портрет, повел бровью, поднял глаза в потолок и покачал головой:
— У нас солиднее заведение.
— Я сразу догадался, еще на входе.
— Новенький? — спросил бармен, протирая салфеткой стакан.
— Типа того. Я из Питера. Сегодня приехал. — Поднеся к губам сок, Б. О. огляделся, присматриваясь к обитателям бара, — почти сплошь знакомые по телеэкрану лица.
Персонажа с этюда в голубых тонах среди них не было.
Допив водку, он направился к выходу. Слоноподобный охранник на входе встретил его появление с оттенком удивления.
— Ничего не поделаешь, — объяснил Б. О. свой быстрый уход. — Я после операции, всего пару дней как выписался из больницы. Придется подождать, пока снимут швы.
Охранник промолчал.
— У меня был неудержимый понос, — пояснил Б. О. — Врачам пришлось зашить мне анальное отверстие.
— Да? — с интересом откликнулся охранник; голос у него был гулкий и толстый какой-то. — А как же ты срешь?
— А никак, — скорбно прошептал Б. О., выходя на свежий воздух.
Бася, притормаживая на светофоре, поинтересовалась, куда ехать.
— На Поварскую.
— Мне так всю ночь предстоит шоферить? Тебе-то хорошо. Ходишь по кабакам, водку пьешь, с трогательными педиками общаешься, а я что? — Она в сердцах стукнула кулаком по рулевому колесу. — Эх, тяжела наша шоферская доля!
— Если хочешь, можем поменяться ролями.
— Ну уж нет! — решительно возразила она.
Неподалеку от входа в «Империю кино» лениво дрались две лесбиянки, оглашая окрестности отточенным, хитро сплетенным матом, — в этих крепкого сложения девушках можно было заподозрить недюжинные филологические таланты и тонкое чувство слова.
