Юлиан Семенов - Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник)
Остаюсь с уважением к вам М. И. Кикнадзе».
8
– Алло, это съемочная группа «Карнавала»?
– Да.
– Кто говорит?
– Васильев, помреж.
– А… Здравствуй, помреж.
– Здравствуйте. Кто это?
– Костенко это.
– Добрый день, полковничек.
– Мне сказали, что Торопова сегодня у вас снимается?
– Верно сказали, ЧК не дремлет.
– Попроси ее позвонить мне.
– Не будет она вам звонить.
– Это почему ж, Мишаня?
– А потому, что она рассказывала, как ее в Сухуми обижали, а милиция ушами хлопала на первом этаже.
– Кто ее обижал, не говорила?
– Говорила. Все говорила. Гаденыш, бандит с драгоценными камнями. Стрелять такую сволочь надо.
– Что ты говоришь?! Значит, бандитов стрелять надо?! Значит, если я его поймаю, ты мне спасибо скажешь?
– Скажу.
– Подонок ты, брат, – сказал Костенко. – Настоящий трусливый подонок.
– А ведь это оскорбление, полковничек.
– Это правда, а не оскорбление. Может, я именно этого бандита искал и тебя просил помочь. Что молчишь? А?
– Хотите, я к вам заеду?
– Зачем?
– Поговорить.
– О чем?
– Я же не знал, что это он.
– А я и сейчас не убежден, что это он. Приезжать ко мне не надо, Васильев. И говорить я с тобой не хочу. Живи себе, помреж. Только Торопову попроси мне позвонить.
V. Человек, изучивший кодекс
1
Кешалаву взяли в Ленинграде в тот момент, когда он примерял пиджак. Обернувшись, он удивленно спросил сотрудников, предъявивших ему постановление на арест: – А в чем, собственно, дело, товарищи?
– Вам это объяснят.
Кешалава пожал плечами:
– Можно надеть пиджак или вы повезете меня в рубашке?
– Зачем же в рубашке? В рубашке холодно. Только мы сначала вас обыщем.
– У вас есть на это соответствующее разрешение?
– Вот. Ознакомьтесь.
– Понятно. Пожалуйста, я к вашим услугам.
Кешалава был спокоен, только побледнел, и в уголках его рта залегли решительные, не по годам резкие морщины.
…Через три часа его привезли в Москву.
– Ну, здравствуйте, – сказал Костенко. – Надеюсь, вы понимаете, в связи с чем задержаны, Кешалава?
– Нет, я не понимаю, в связи с чем я арестован.
– И мысли не допускаете, за что вас могли взять?
– И мысли не допускаю.
– Понятно, – задумчиво протянул Костенко и подвинул Кешалаве сигареты. – Курите.
– Я не курю.
– Долго жить будете.
– Надеюсь.
Костенко неторопливо закурил: он ждал, когда Кешалава снова спросит его о причине ареста, но тот молчал, спокойно разглядывая кабинет.
– Вот вам перо и бумага, напишите, пожалуйста, где вы жили и чем занимались последние три месяца.
– Я не буду этого делать до тех пор, пока не узнаю причину моего задержания.
– Вы обвиняетесь в попытке изнасилования, – сказал Костенко и чуть откинулся на спинку стула: он с напряженным вниманием следил за реакцией Кешалавы на предъявленное обвинение. Как правило, человек, совершивший особо крупное преступление, узнав, что его обвиняют в другом, менее серьезном, выдает себя вздохом облегчения, улыбкой, переменой позы, наконец. Однако Кешалава по-прежнему был очень спокоен, и выражение его красивого лица ничуть не изменилось.
– Вот как? Кто же меня в этом обвиняет?
– Вас обвиняет в этом актриса Торопова.
– Простите, но среди моих знакомых Тороповой нет.
– Елена Георгиевна Торопова – не знаете такую?
– Ах, это Леночка? Вы так торжественно произносили фамилию, будто речь идет о Софи Лорен.
– Значит, Леночку Торопову вы знаете?
– Да.
– Где вы с ней познакомились?
– В Сухуми, на съемках.
– Вы признаете себя виновным?
– Нет, не признаю.
– Тогда я повторю мою просьбу: напишите мне, как вы проводили последние три месяца, где жили, чем занимались.
– Насколько я мог вас понять, меня обвиняют в попытке изнасилования. Я познакомился с Леночкой в Сухуми неделю назад. Почему вам требуются прошлые три месяца? Я не совсем увязываю обвинение с вашей просьбой.
– Обстоятельства, сопутствовавшие вашему посещению номера Тороповой, таковы, что они, именно они, эти обстоятельства, – медленно говорил Костенко, затягиваясь и делая длинные паузы, – вынуждают меня просить вас об этом. За последние три месяца были зафиксированы серии подобного рода изнасилований. Ясно?
– Каковы эти обстоятельства?
– Ну, знаете ли, у нас получается какой-то непорядок: не я вас допрашиваю, а вы меня, Виктор Васильевич. Если вам не угодно написать о том, где и как вы жили последние три месяца, мне придется задавать конкретные вопросы. Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний, – сказал Костенко, включая магнитофон. – Вам об этом известно?
– Читал в романах.
– Следует понимать так, что вы к судебной ответственности не привлекались? – Костенко прищурился.
– Именно так.
– Сегодня у нас пятнадцатое сентября. Меня интересует, где вы находились пятнадцатого июня.
– Я дневников не веду. В июне я жил на море.
– Где именно?
– У меня расшатана нервная система, поэтому я долго нигде не засиживался. Бродил по берегу, забирался в горы. Июнь – месяц теплый, спать можно всюду.
– Значит, вы все эти месяцы ни в гостиницах, ни на частных квартирах не жили?
– Ну почему же? Жил, конечно. И в Сочи жил, и в Очамчири, и в Гагре. В Батуми жил, в Новом Афоне. Получить номер довольно трудно, поэтому точно вам ответить, в каких именно городах я ночевал в гостиницах, не могу, но вы это легко установите, обратившись к администраторам.
– Вот я и хочу это сделать. Только надо, чтобы вы помогли мне. В каких именно городах из перечисленных вами вы останавливались в отелях?
– В Сочи я жил в «Интуристе». В Батуми – тоже. В Гагре я, кажется, ночевал на частных квартирах.
– Адрес не помните?
– Точный не помню, где-то возле рынка.
– В Сочи вы были в июне? Или в июле?
– Что-то в конце июня. Я прошел пешком от Сочи до Сухуми – по берегу.
– Помогало?
– В чем?
– В лечении нервной системы.
– Да. Очень.
– Собирались в этом году продолжить занятия в аспирантуре?
– Почему «собирались»? Я собираюсь это сделать, как только мы кончим рассмотрение предъявленного мне вздорного обвинения.
– Вы убеждены, что врачи позволят вам это сделать?
– Да, я прошел комиссию.
– Когда?
– Неделю назад. Ваши сотрудники отобрали все мои документы – там есть справка врачебной комиссии.
– А что у вас было с нервами?
– Усталость, раздражительность, бессонница.
– Элениум пили?
– Нет, у меня были другие медикаменты.
– Раздражительность прошла?
– Почти.
– Усталость?
– Прошла совсем.
– Сон?
– Наладился.
– Спали под шум волн?
– Именно.
«Он! – отметил для себя Костенко. – А зачем снотворное в кармане, если сон наладился?»
Костенко просмотрел несколько листков на столе и спросил рассеянно:
– Скажите, а как к вам попали эти самые драгоценные камни? Гранаты?
– Не понимаю вопроса.
– Вы оставили в номере у Тороповой три крупных драгоценных камня.
– Здесь какое-то недоразумение.
– Вы не верите Тороповой?
– Если она говорит, что я оставил у нее камни, то, конечно, я не могу ей верить. Если бы вам это говорили свидетели…
«Парень хорошо изучил кодекс, – снова отметил Костенко. – Гвозди бьет по шляпке».
– Вы к ней в номер входили?
– Да.
– Зачем?
– Чтобы донести ее сумку с костюмом и пальто.
– А что было потом?
– Потом я зашел в отель «Абхазия» к моему тбилисскому знакомому, переночевал у него – было ведь около трех часов утра – и назавтра уехал в Сочи.
– Поездом?
– Нет, на попутке. А оттуда я прилетел в Ленинград.
– А зачем вы приехали в Ленинград?
– Я обязан отвечать на этот вопрос?
– Обязаны.
– В Ленинграде меня консультировал профессор Лебедев, и я решил показаться ему перед тем, как приступить к занятиям.
– Вы помните фамилию вашего знакомого, у которого вы ночевали в «Абхазии»?
– Конечно. Гребенчиков Анатолий Львович.
– Адрес?
– Я не знаю его адреса. Он преподаватель математики в нашем институте.
– В какой клинике работает профессор Лебедев?
– В военно-медицинской академии.
Костенко снял телефонную трубку и начал звонить в Ленинград и Тбилиси с просьбой проверить показания Кешалавы. Он намеренно это делал сейчас и, наблюдая за арестованным, все более поражался его спокойной уверенности.
– Продолжайте, пожалуйста, – сказал Костенко.
– А мне, собственно, нечего продолжать. Если у вас есть вопросы, я готов ответить на них.
Костенко, не торопясь, снова закурил.
– Вопросов у меня много, но вы, я вижу, устали. Отдохните в камере, завтра мы продолжим нашу беседу.
– Я хочу написать письмо прокурору. Вы позволите?
– Да, пожалуйста.
Когда Кешалаву увели, Костенко еще раз прослушал запись допроса и сделал на листке бумаги несколько замечаний:
