Джоэл Роуз - Самая черная птица
А внизу парни из Бауэри начали ритмично похлопывать дубинами и палицами по своим мясистым ладоням, предвкушая сражение.
После убийства Томми мамаша Коулман получила от главного констебля Джейкоба Хейса предписание явиться в морг, расположенный за мэрией, чтобы опознать останки своего сына.
Однако, когда она пришла, сыщик отказался позволить старой женщине взглянуть на тело. Он взял ее руку в свои и спокойным тихим голосом сказал: труп находится в таком ужасном состоянии, что на него невозможно смотреть без содрогания.
Вместо этого миссис Коулман опознала своего покойного сына по одежде, как это проделала до нее Фиби Роджерс. Детектив, конечно же, не упустил из виду тот факт, что Томми сбежал из камеры смертника в своей полосатой серо-коричневой тюремной робе, и какая бы одежда ни была на нем в ночь предполагаемого убийства, она не могла служить для опознания.
Однако он позволил женщине соврать.
— Да, это его одежда, — произнесла она, и слезы полились по ее толстым морщинистым красным щекам. — Да упокоит Господь его несчастную душу.
Даже в то время, пока разыгрывался этот спектакль, Старина Хейс все еще отчасти надеялся на то, что сержант Макардел явится на службу. Этого не произошло, предательство помощника становилось все более и более очевидным; тем не менее главный констебль решил лично поговорить со своими людьми о той злосчастной перестрелке.
— Кто из вас там был? — спросил детектив, отлично сознавая, что уже не сможет поверить ни одному из них.
Как он и подозревал, никто не поднял руки.
— Откуда поступила информация касательно расхищения могилы?
Ответа снова не последовало.
Сыщик спросил, известно ли им местонахождение сержанта Макардела.
Никто не знал.
В тот день, сидя за столом в своем кабинете в «Томбс», еще до посещения миссис Коулман, главный констебль прочел опубликованные в «Нью-Йорк геральд» результаты переписи населения за 1842 год, проведенной промышленной палатой Файв-Пойнтс. Согласно данным, там проживало 3435 ирландских, 416 итальянских и 73 английских семьи.
Это не удивило Хейса. По сведениям, содержавшимся в отчете, в непосредственных окрестностях Парадайз-сквер находилось 270 салунов, а также в несколько раз больше заведений иного характера: танцевальных залов, пивных, разливочных, притонов, публичных домов, подпольных клубов, игорных домов и овощных лавок, торговавших скорее жидким продуктом брожения местного производства, чем овощами и фруктами.
Так что во время битвы между ирландскими и местными бандами подавляющее большинство тех, кто пришел на похороны Томми Коулмана, само собой, спрятались в этих заведениях, чтобы поесть и попить, одновременно наблюдая за потасовкой.
Пора было трубить всеобщую тревогу. Старина Хейс подумывал, а не вмешаться ли ему в драку, как в прежние времена — ведь именно этой своей тактикой он когда-то прославился, — но теперь полицейский уже был не молод. Да, в руке он по-прежнему сжимал дубинку констебля, но пока счел за лучшее остаться в стороне и дождаться подкрепления от армии и полиции.
После пятнадцати минут кровавого сражения «Мясникам из Бауэри» удалось освободиться от основной массы нападавших и окружить один из флангов «Уродских цилиндров», одержав верх и оттеснив врага назад одним сокрушительным ударом.
Местные ворвались в ирландский клуб на Мотт-стрит, очевидно, намереваясь нанести как можно больше ущерба и разрушений резиденции общины. Но не сдававшиеся «Католики» с помощью угрюмых «Мертвых кроликов» и «Чичестеров» обратили американцев в бегство и посредством блестящей контратаки отбросили своих противников, прогнав их из Пойнтс обратно в Бауэри. Те скрылись где-то в недрах здания на Ривингтон-стрит.
Орды ирландцев ворвались внутрь, неся перед собой знамя «Мертвых кроликов», и разгромили там все, в порыве ярости разрушив семнадцать квартир в двух жилых домах.
До Хейса доходила разная информация. Ему сообщили, что в потасовке отличился один из городских чиновников. Движимый чувством долга, он вступил в бой. Через мгновение бандиты-ирландцы повалили беднягу на землю. С гражданина сорвали одежду и, избивая, оттащили на тротуар. Наконец ему удалось сбросить с себя нападавших. Пошатываясь, парень добрался до полицейского участка на Уильям-стрит, где и объявил всеобщую тревогу.
Полиция попыталась растащить враждующие группировки по их районам, но это принесло больше вреда, чем пользы. Битва прекратилась, но ее участники разбрелись и начали бесчинствовать по всему городу.
В начале дня светило солнце и было непривычно тепло. Горожане, сбросив пальто и шали, вышли погулять. Однако погода изменилась, резко и без какого-либо предупреждения. Стало холодно. Чуть более чем за четыре часа температура упала на сорок градусов по Фаренгейту, а на следующий день термометр показывал уже семнадцать ниже нуля и мороз пробирал до костей.
Попавшие в руки бандитов Второй, Четвертый, Шестой и Седьмой районы полыхали ясным пламенем. Мятежники излили свой гнев на все, что попалось им на пути.
Людям некуда было спрятаться, поскольку те самые бандиты, которые сейчас жгли город, состояли в пожарных командах, в чьи обязанности входило тушение пожаров. Даже добропорядочные граждане вмешивались в драку, мародерствовали и грабили.
В каретном сарае на Кэтринс-слип какой-то рыжеволосый субъект пытался поджечь чердак с сеном. Его обнаружили висящим на уличном фонаре, и полиции не удалось не только срезать тело, но даже подобраться поближе. Окоченевший раздетый труп — на нем оставили только синие шерстяные трусы — проболтался там целых три дня.
Глава 46
Сержант Макардел
Эдгар По, ускользнув от Хейса, целую неделю бродил по лесам и поселкам северных пригородов, больной и голодный, пока не нашел обратную дорогу в город. На Дойерс-стрит ему удалось раздобыть у китайца-полукровки небольшую бутыль эфира, и теперь поэт стоял перед телом повешенного, разглядывая беднягу сквозь пелену похмелья.
Глядя на раскачивающийся труп, Эдгар тут же вспомнил, что в детстве самым страшным образом, какой он только мог себе представить, была ледяная рука, ложившаяся мальчику на лицо в черной, как ночь, комнате.
Это видение так сильно пугало ребенка, что он часто прятался с головой под одеялом, пока не начинал задыхаться.
Джон Аллан, приемный отец юного гения, относился к этим фантазиям неодобрительно. Он ругал мальчика, говорил, что тот нахватался выдумок, шляясь по кварталам рабов вместе со своим другом, домашним негритенком Дэбни Дэндриджем, и слушая дурацкие истории, которые негры рассказывали, сидя в темноте вокруг своих нелепых костров, пугая друг друга и мальчиков до полусмерти.
Аллан, торговец шотландского происхождения, поднял Эдгара на смех и велел ему перестать заниматься ерундой, в противном случае пригрозив ужасными последствиями.
Но даже сейчас, когда долгие годы отделяли По от его детства, поэт не мог избавиться от прошлого, вспоминая, как однажды на кладбище он забрался на руки к своей мачехе, Фрэнсис Аллан, умоляя:
— Помоги! Они придут и утащат меня под землю.
Эдгар стонал, не в силах оторвать глаз от открывшегося ему зрелища. Перед ним раскачивалось взад-вперед обледеневшее тело человека, писатель не мог припомнить, чтобы когда-либо встречался с ним, однако что-то в мертвеце было очень знакомо. Он не мог определить, кто перед ним, так как тело, прикрепленное к веревке, все время двигалось под действием пронизывающего ветра.
С закрытых век незнакомца, с его расширенных ноздрей и искривленных синих губ свисали сосульки. Щеки и грудь были покрыты инеем.
Две волны холода, словно лезвия ножниц, шли на город с востока и севера, сходясь на острове в единое целое и отрезая какую бы то ни было надежду на лучшую жизнь. По, поплотнее закутавшись в вест-пойнтскую шинель, откашлялся, сплюнул зеленовато-черный сгусток на мерзлую землю и вытер рот рукавом.
— Пора домой, — объявил писатель несчастному мертвецу и вдруг внезапно вспомнил, кто перед ним: сержант Макардел из ночной стражи, из «Томбс». Ну конечно. Этот человек часто сопровождал его по коридору до камеры Джона Кольта. Такие рыжие волосы ни с чем не спутаешь. — Если Мадди приготовит немного супу, сержант, это определенно нас спасет. Похоже, у меня начинается приступ. А у вас?
Он очнулся от своего оцепенения, оставив человека с замерзшими рыжими волосами и нелепо вывернутой шеей болтаться на ветру, и двинулся на север, к докам Ист-Ривер.
Когда волнения улеглись, в городе стало тихо. Двадцать седьмой полк патрулировал улицы, дежурил на каждом углу. Мятежники наконец-то успокоились. На берегу валялось множество кусков древесины, щепок, проломленных лодок, выбитых окон и перевернутых бочек — остатки городского мятежа. Рядом тихо ржали лошади.
