Вадим Россик - Страна падонкаф
Лущай быстро прикинул соотношение сил. Не голова, а калькулятор! Студент, два нацика и здоровый кач рядом со студентом. Четверо против пяти. Стратегического превосходства нет. И инициатива упущена. Он, конечно, обещал наказать за Дашку. Обещать обещал, но не клялся же!
— К студенту есть базар.
Леха, как самый общительный фашист, вербальную коммуникацию берет на себя.
— О чем базар, братан?
Ни хера себе братан! Шары навыкат, а рука опять тянется за заточкой. У Лущая, между прочим, прадед пропал без вести подо Ржевом. Неудачно с маршалом Жуковым наступал.
Инцидент! «Сметана» быстро пустеет. Народ резко вспоминает недоделанное, недосказанное, недописанное, недоеденное и незаметно исчезает. Как по утрам заводской фиолетовый туман над Мухачей. Но не весь народ. Нет в народе единства. Например, птушницы на своей лавочке сидят. Бросают неприязненные взгляды на гопников. Карен тоже не превратился в ядовитый туман. Отважный пацан, хоть и мелкий. Наполовину армянин все-таки! Из-за друга и Димка Шатров остался. По-прежнему веселый. Остальные разошлись. Лябин увидел чужих на «Сметане» и отправился к своему дому. Поближе к маме.
Лущай кивает на Витаса. Заточку так пока и не вытащил.
— Студент знает, о чем базар! Помнишь Дашку, студент?
Витас осторожно соглашается. Не словами — интонацией.
— И что?
— А то, что мою девчонку какой-то чертила кончил в твоем подъезде! — снова распаляется Лущай. — Она к тебе приходила! Может, это ты ее пристукнул?
Все с интересом смотрят на Витаса. Витас уже с вызовом отвечает:
— Значит, все стрелки на меня переводишь? По-твоему, это я Дашку замочил? Обоснуй!
Лущай со злобой глядит на Витаса. Сейчас студент олицетворяет собой все, что Лущай не любит в людях. Слабо сказано: «не любит». Ненавидит, не терпит, чувствует отвращение! Короче, все синонимы «не любить» сразу из словаря Ожегова. Чистенький, аккуратно подстриженный студентик с недешевой сигаретой. Наверно, мама в библиотеке работает, а папа — педиатр! И сынок — в институте. Мудак!
— Слушай сюда, студент. Ты заманил Дашку к себе домой. Пообещал что-то. Может быть, даже тот брелок, который возле нее потом нашли. Она же дура была. Падкая до халявы. У нее даже мобила моя была! Я эту мобилу сам Дашке подарил! С сим-картой! Номер ее сотового на меня зареган!
— И что? — повторяет Витас уже с любопытством.
— А то! Дашка с твоим брелком поехала вниз на лифте, а ты побежал следом по лестнице. Внизу задушил ее и вернулся домой. Тебя никто не видел. Зато теперь есть клевая откорячка для тупых мусоров: «Она ушла, а я дома сидел»!
— Так и было, — замечает Витас. — Она ушла, а я весь вечер дома просидел. Пока полиция в дверь не позвонила.
Встрял Леха:
— Может, чувак реально правду говорит? Мусора же его отпустили.
Лущай яростно оборачивается к нему. Нагнетает.
— Ты что меня лечишь? Меня время не лечит, наркота не лечит, курево не лечит, таблетки не лечат. А ты, гандон дырявый, лечишь!
Но Леху просто так на горло не возьмешь. У него самого родичи гондурасят на Колыме. А Леха — сын своих родителей. Он тоже значительно повышает голос:
— Завали хайло, гопарь! Что ты мне в шары долбишься? Что ты мне в уши долбишься?! Ты моему другану предъяву кидаешь, а обосновать не можешь! Следак из тебя получился на букву «х», но не от слова «хороший»!
Разноречивость мнений. Пацанчики Лущая перекурили и снова взбодрились. Все как на шарнирах. Опять полны боевого задора. А Димас грозно насупился. До него только сейчас стало доходить, что нужно кого-то дубасить. Вся тусовка на «Сметане» напряглась, выбирая удобные позиции. Для атаки, для обороны, для бегства. Кажется, что столкновение неизбежно. И нет никакой надежды на согласие. На entente cordial. Кризис.
В момент апофеоза войны на «Сметане» явился Мандинго с Лёней-трансвеститом. Увидев ораву гопников, приятели запнулись. Не ожидали встретить здесь столько чуждого элемента. А нужного им человека нигде не видно.
— Пацаны, идите сюда!
Это Витас. Нашелся приятель! Но подошли.
Витас показал на Мандинго.
— Я сначала думал, что этот черноголовый Дашку завалил.
«Вот мандюк! Черноголовый! Расист!»
Лущай оглядывает Мандинго. Пренебрежительно сплюнул. Значит, оценил верно.
— А сейчас на кого думаешь?
Насмешливо так. С сарказмом. Как Винокур. Витас беспомощно смотрит на своих. «Кто? Валерик или Артем? А может?..»
— Не знаю.
Лущай открывает было рот, но Мандинго его опережает:
— Я знаю!
Лёня-трансвестит предостерегающе хватает Мандинго за руку, но поздно. Тот уже привлек к себе всеобщее внимание. Мандинго обступают со всех сторон. Враги? Друзья?
— Давай, колись. Чего знаешь?
Гопники, во главе с длинным, смотрят с угрозой. Да и нацики возле Витаса с Мостипаном не мягче. Загоняют в угол. Школьники-одноклассники близко не подходят. Смотрят искоса. Низко голову наклоня. Как поется в знаменитых «Подмосковных вечерах». Отсюда им ничего не слышно. Мандинго решается.
— Я сам сначала реально ошибался, — нехотя признается Мандинго, — гнал на мужика в белой рубашке, на Шамхалова. А Лёня все время подозревал Витаса.
Лущай готовно подхватывает:
— А я что говорю! Студент — самый подходящий кадр!
— Чем это я подходящий? — обижается Витас. Оказывается, неприятно, когда тебя считают маньяком.
Лущай машет рукой.
— Да ладно тебе. Проехали! Пусть пацан говорит.
Витас прикусывает губу. Досадно! Вот так истинная слава тебя и минует!
Мандинго волнуется, путается.
— В общем, сначала я думал, что это Шамхалов убийца. Мы даже поспорили с Лёней.
— Ну, а теперь-то что? — не терпится Лущаю.
— Не гони лошадей, братан — остужает его пыл Леха. — Пусть чувак по порядку рассказывает. Вдруг он и сейчас ошибается?
— Если ошибается, значит, получит, — обещает вдруг Димас. Включился.
Это реально. У Мандинго болезненно сжимается желудок. Рот онемел. На помощь приходит Лёня.
— Нам Лябин помог узнать, кто девчонок убивает.
Все смотрят на Лёню в полном недоумении. «Лябин? Этот дегенерат?»
— Серж догадался его спросить, — Лёня опять переводит стрелки на приятеля.
Нацики вместе с гоп-компанией послушно поворачивают головы к Мандинго. Тот опять начинает сбивчиво говорить:
— Я вдруг вспомнил, как мать Лябина кричит по вечерам: «Леша-а, иди домо-ой!» Значит, Лябин каждый день дотемна гуляет на улице и может что-то увидеть.
— Ловко, — признает Лущай. — И что тебе сказал придурок?
Мандинго отвечает:
— Лябин видел человека, который увел к себе домой Марго. Именно в тот вечер она и пропала. Это было в конце мая. Ее голову нашли в мусорке только через три месяца, в конце августа.
— Н-да, жуть, — замечает Леха. — А Дашка тут причем?
Мандинго смотрит на него, как на тупого.
— Вряд ли у нас в тридцать третьем микрорайоне есть два маньяка. Для одного микрорайона одновременно двое серийных убийц было бы слишком много.
— А с чего ты вообразил, что убийца Марго именно серийный убийца? — задает вопрос Витас.
— Потому что, узнав от Лябина про Марго, моя старшая сестра тоже пошла к этому душегубу. И пропала! Ее уже месяц ищут!
— И ты веришь этому чокнутому пистолеро? — недоверчиво спрашивает за всех Витас.
Мандинго энергично кивает.
— Верю. Это точно тот самый маньяк. Я всю ночь не спал. Думал, прикидывал. Все сходится на нем. Невероятно, но факт!
Лёня-трансвестит тоже трясет своей длинной эмо-челкой.
— Я согласен с Сержем. Мы это чудовище вычислили!
— Анохина, Палашова, Синебрюхова, Никитина…
Скорбный список. Имена юных покойниц падают в тишине, как комки земли на крышку гроба. Лёня-трансвестит едва сдерживает слезы. Хлюпнул носом. Эмоциональный, как девчонка.
Витас прибавляет:
— И Сабина Исхакова!
— А я не верю!
Это Мостипан впервые подал голос. По виду Артема понять ничего нельзя. Тусклый взгляд, непроницаемое лицо. Депрессивный. Куда девался улыбчивый жизнелюб и любитель пива? Возможно, скончался вместе с Сабиной и нерожденной ляпотоськой?
— Почему не веришь? — спрашивает Витас товарища.
Артем презрительно смотрит на Мандинго, переводит глаза на Лёню. Приятели неуверенно переминаются с ноги на ногу. Мандинго посерел от волнения. Мостипан показывает пальцем на них.
— Да что эти могут знать?!
Он говорит тяжелым веским тоном:
— Полиция который месяц не может найти убийцу. И тебе, Витас, ласты склеивали, и Лябина забирали. Без толку! А тут пришли два черно-белых шпингалета и все сразу раскрыли! Психбольной им рассказал! Фуфло!
Надо срочно спасать положение. Лущай уже с неприязнью оглядывает приятелей. Мандинго с тревогой понимает: сейчас будут бить.
