Джейн Хичкок - Обман зрения
— Как же вы вчера добрались? — спросил он, доставая сигарету.
— Как видите, добралась.
— Я, наверное, был ужасен? — В его голосе слышалось искреннее раскаяние.
— А вы разве не помните? Роберто покачал головой:
— У меня плохая память.
Несмотря на свой нарочитый цинизм, он в этот момент был похож на мальчишку.
— Вы были сильно пьяны, — ответила я. — И давайте не вдаваться в подробности.
Он прикурил и с наслаждением затянулся.
— Вы собирались рассказать мне всю правду, — заметила я.
— Ах да, правду. Действительно, я хотел вам исповедаться. Я ведь католик, а вы?
— Моя мать была пресвитерианкой, а отец — дезертиром.
— А что это за вера?
— Просто неудачная шутка. Не обращайте внимания, продолжайте.
— Значит, вы никогда не исповедовались?
— Нет.
— Исповедоваться в церкви очень просто. Вы идете к священнику, рассказываете ему о своих прегрешениях, каетесь, и он отпускает вам грехи. Но есть грехи, которые нельзя искупить, даже если вы трижды раскаетесь. Вы живете с ними, и наказанием за них становится вся ваша жизнь, — мрачно произнес он.
— И что у вас за грехи, Роберто?
Немного поколебавшись, он прерывающимся голосом произнес:
— Я не помешал ее убийству.
Меня бросило в жар. Стало трудно дышать. Я представила, как он безучастно взирает на убийцу, всаживающего нож в сердце Кассандры. Догадавшись, о чем я подумала, Мади протянул через стол руку. Я в ужасе отпрянула.
— Да не буквально, нет! — воскликнул он.
— Так кто это сделал? Кто?
— Я вам все расскажу. Но я хочу, чтобы вы знали: в ее смерти виноват я.
— Что это значит, Роберто? Говорите яснее.
Он медленно сказал:
— Я виноват, потому что отпустил ее домой… И позволил ей провести ночь под одной крышей с этим чудовищем…
— Каким чудовищем? — спросила я, пораженная глубиной его переживаний.
— …хотя я прекрасно знал, что он за тип и что ей может грозить, — продолжал Роберто.
— Да кто?!
— Холт Гриффин, — произнес Роберто, не отрывая глаз от моего лица. — Великий Холт Гриффин.
— Ее отец?
— Ее так называемый отец, — словно выплюнул Роберто. — Ее убийца.
Я сразу поверила ему. Мои подозрения оправдались.
— Но почему? Почему он это сделал? — с недоумением спросила я.
— Выдающийся коллекционер, известный филантроп, настоящий джентльмен — человек-легенда Холт Гриффин, — презрительно произнес он. — Таким его видел свет. Но на самом деле все обстояло несколько иначе.
— Но почему, Роберто? Да скажите же мне наконец.
— Скажу, потому что вам я доверяю. Холт Гриффин убил Сэнди задолго до того, как всадил в нее нож.
— А если точнее?
— Могу и точнее. Отец лишил Сэнди девственности, когда ей было одиннадцать лет.
— О Боже. Он ее изнасиловал?
— Хуже. Он ее соблазнил. Поработил. Сделал своей любовницей, — простонал Роберто.
— Не может быть!
Он лишь утвердительно кивнул.
— О Господи!
Я была ошеломлена, но в то же время ничуть не усомнилась, что Роберто говорит правду. Потом подумала о миссис Гриффин.
— А ее мать знала об этом?
— Трудно сказать. Но в любом случае она не желала ничего видеть. Слишком многое было поставлено на кон.
— Но она не могла не знать или, во всяком случае, не догадываться.
— Даже если она что-то подозревала, то делала вид, что ничего не происходит. В конце концов Сэнди сама сказала ей об этом.
— Когда?
— Перед тем знаменитым балом.
— Вот почему она не пошла туда! — ахнула я.
— Да, и это самое интересное. В тот вечер Сэнди отказалась надеть бальное платье, потому что оно было белым.
Я вспомнила, как стояла перед зеркалом в атласном платье Кассандры.
— Сэнди сказала матери, что не имеет права надевать белое платье, — продолжал Роберто. — Фрэнсис пришла в ярость и стала кричать, что ее дочь неблагодарная эгоистка, которая хочет испортить такой большой праздник. Тогда-то Сэнди и призналась ей во всем.
— И что же Фрэнсис?
Мади отпил из стакана и закурил еще одну сигарету.
— Она не поверила Сэнди. Тогда та позвала Холта. Он, конечно, все отрицал. А что еще он мог сказать? «Да, я восемь лет трахал свою собственную дочь»? Сэнди рыдала и кричала, а потом просто ушла из дома. Но праздник все равно состоялся. Холт и Фрэнсис как ни в чем не бывало принимали гостей.
— Боже милосердный! — недоверчиво покачала головой я.
— Мне говорили, что бал прошел очень успешно, — сухо заметил Роберто.
— Но как они могли?
— Ничто не должно прерывать спектакль. Представление продолжается, господа, — саркастически произнес Роберто, с отвращением раздавив сигарету. — У меня во рту и так все пересохло.
— Неужели Фрэнсис обо всем знала?
— А вы думаете, нет? Наверняка знала. Но в любом случае ее дочь выбрала крайне неподходящий момент для признания. В тот вечер бал был важнее, чем прошлые грехи.
— Но разве отсутствие Кассандры не удивило гостей? Неужели никто не поинтересовался, куда делась виновница торжества?
— Конечно, удивило. Но Фрэнсис с Холтом, вероятно, придумали какую-нибудь отговорку. Люди не любят углубляться в суть вещей. Они — как комары, вьющиеся над водой.
Теперь все выстраивалось в один ряд — отсутствие Кассандры на балу, желание миссис Гриффин реанимировать зал, ее попытки исповедаться мне в чем-то важном, присланное мне белое платье.
— А что случилось потом?
— Сэнди ушла из дома, хотя потом все-таки вернулась.
— Вернулась? Но почему?
— Это был ее мир. Вы даже не представляете, с чем могут мириться люди, чтобы не нарушать привычный образ жизни, — с горечью произнес Роберто.
— Боже всемогущий! — только и смогла сказать я. — Но подумайте, с каким камнем на сердце живет миссис Гриффин. Она, наверное, ужасно страдает.
— За нее не волнуйтесь, — скривил губы Роберто.
— Почему же? Она явно хочет искупить свою вину.
— Вы так думаете? — небрежно спросил он.
— Да. Меня раньше удивляло, почему она хочет воскресить событие, которого, по сути, никогда не было. Думаю, что вы правы. Она все знала и мирилась с этим. Переделывая танцевальный зал, она хочет переписать прошлое.
— Я не собираюсь ее жалеть, — бросил Роберто.
— Да? А мне ее жаль.
— С какой стати? Если вы знаете, что происходит нечто отвратительное, и ничего не делаете, чтобы это пресечь, то становитесь соучастником, так ведь? И виноваты ничуть не меньше.
Он стал нервно передвигать предметы, стоящие на столе, — стаканы, солонку с перечницей, незажженную свечу.
— Когда мы поженились, я заставил Сэнди пообещать мне, что она никогда больше не будет ночевать под одной крышей со своим отцом. Тот ее безумно ревновал и делал все, чтобы разрушить наш брак. Рассказывал всем, что я сидел в тюрьме — что было неправдой, — что я женился на Сэнди из-за денег — что тоже было неправдой, — что я хочу убить ее — и это было самой чудовищной ложью, — перечислял Роберто, загибая пальцы. — Я любил Сэнди всей душой! — воскликнул он, ударив кулаком по столу. — Ни одну женщину я не любил так сильно! И никогда не полюблю! Поэтому вчера и пошел вразнос. Вы на меня больше не сердитесь?
Я покачала головой. Чуть улыбнувшись, он со вздохом стал рассказывать дальше:
— Холт пытался выслать меня из страны. При его связях это было вполне реально. Я предложил Сэнди уехать в Италию и жить там, но она хотела жить на Западе, в своем собственном доме. В конце концов она убедила меня, что ей надо съездить домой и уговорить отца оставить нас в покое. Но одну я ее не отпустил.
Я представила себе тот вечер в «Хейвене». Все участники драмы как живые стояли перед моими глазами, включая таинственного Холта Гриффина, который вдруг обрел ужасающую реальность.
— Мы приехали к ним на ужин. Нас было только четверо — Фрэнсис, Холт, Сэнди и я. Холт запомнился мне особенно хорошо. Он был оживлен и забавлял нас рассказами о войне и своей дипломатической карьере. Был со мной как никогда вежлив, но я с ним не разговаривал — меня тошнило от одного его вида, — с отвращением сказал Роберто.
Перегнувшись через стол и понизив голос, он продолжал:
— После ужина Сэнди отозвала меня в сторону и попросила уехать, чтобы им с матерью было легче уговорить Холта прекратить меня преследовать. Она знала, что если я останусь, то сделаю что-нибудь такое, о чем нам обоим придется пожалеть. — Роберто прикусил губу. — В этот момент я еще мог изменить ее судьбу, да и свою собственную тоже. Я не хотел уезжать, но Сэнди убедила меня, что так будет лучше и без меня ей проще убедить отца. Какой же я был дурак, что послушался ее и уехал!
Он потер лицо руками, потом вцепился себе в волосы, словно хотел их вырвать. Я смотрела, как он корчится от боли, вспоминая подробности той ужасной ночи.
