Джон Гришем (Гришэм) - Округ Форд. Рассказы
Я покорно затрусил за ней, точно щенок. Уже сворачивая за угол, обернулся на Труди — та одарила меня взглядом, преисполненным крайнего неодобрения, даже презрения. Именно в этот момент ее имя окончательно утвердилось на первом месте в моем списке.
И еще я нимало не сомневался: Уилма займет в нем почетное второе место. А может, со временем выйдет и на первое.
Мы вошли в маленькое офисное здание из бетонных блоков, стены выкрашены в скучный серый цвет, дешевый металлический стол, на нем — снимки в дешевых деревянных рамочках. На снимках, сделанных на скорую руку где-нибудь в универсаме «Уолл-март», ее щекастые детишки и измученный муж. Уилма уселась за стол во вращающееся кресло с таким видом, точно управляла необыкновенно важным и процветающим бизнесом. Я пристроился на шатком стуле, который был на добрых двенадцать дюймов ниже своего вращающегося собрата, и смотрел на нее снизу вверх. Она на меня — сверху вниз.
— Вы подали заявление о приеме на работу. — Уилма взяла со стола мое заявление, отправленное по почте неделю назад.
— Да. — Иначе с чего бы я тут оказался?..
— На должность санитара. Вижу, у вас есть опыт работы в домах престарелых.
— Да, совершенно верно. — В заявлении я перечислил три подобных места, причем работу там я оставил без всяких конфликтов и недоразумений. Была и дюжина других заведений, но о них я предпочитал не упоминать. Проверка должна была пройти гладко, но я сильно сомневался, что она вообще состоится. Как правило, наниматели отделывались формальностью — парой звонков. В дома престарелых не стремились попасть воры, совратители малолетних или даже люди с темным прошлым вроде меня.
— Да, нам нужен санитар для работы в ночную смену, с девяти вечера до семи утра, четыре дня в неделю. Вам поручается наблюдение за холлами, проверка пациентов. Ну, в некоторых случаях уход за ними, неспециализированный, конечно.
— Этим, собственно, я всегда и занимался. — Водил их в туалет и ванную, подтирал полы, если они гадили, купал, переодевал, читал им книжки, выслушивал истории из их жизни, писал письма, покупал поздравительные открытки, общался с членами их семей, был судьей в их спорах, выносил горшки, застилал кровати. Дело свое я хорошо знал.
— Вам нравится работать с людьми? — поинтересовалась Уилма. Еще один дурацкий вопрос, который всегда задают работодатели. Точно все люди одинаковы. Впрочем, обычно пациенты — прекрасные люди. И в мой список входили не они, а обслуживающий персонал.
— О да, — кивнул я.
— И вам исполнилось…
— Тридцать четыре, — ответил я. Неужели так сложно подсчитать? Дата рождения указана в заявлении, в анкетных данных, в пунктах под номером три. На самом деле она хотела спросить совсем другое: «Почему тридцатичетырехлетний мужчина выбрал себе такую жалкую карьеру?» Но нанимателям никогда не хватает мужества задать этот вопрос.
— Мы платим шесть долларов в час…
Так и в объявлении было указано. И предложила она эту мизерную сумму точно подарок. Ведь сейчас минимальная зарплата составляет пять долларов двадцать пять центов в час. Компания, владеющая «Тихой гаванью», прячется под бессмысленным названием «ГВТГ груп» — весьма подозрительное дочернее предприятие со штаб-квартирой во Флориде. Этой самой «ГВТГ груп» принадлежат около тридцати домов для престарелых в дюжине штатов, и за ней тянется целый шлейф скандальных историй, связанных с незаконными увольнениями, судебными исками, отвратительным обращениям с пациентами, дискриминацией персонала и налоговыми проблемами. Но, несмотря на скверную репутацию, компания умудряется зарабатывать кучу денег.
— Что ж, прекрасно, — сказал я. И в самом деле, не так уж плохо. В большинстве подобных заведений мальчики, выносящие горшки, получают по минимуму. К тому же я здесь вовсе не ради денег, ну уж, во всяком случае, не ради шести долларов в час.
Уилма все еще изучала мое заявление.
— Выпускник средней школы. Колледж, значит, не заканчивали?
— Не было возможности.
— Плохо, — заключила она. Прищелкнула языком, сочувственно покачала головой. — Лично я получила диплом общинного колледжа.[9] — И мисс Уилма Дрел ткнула пальцем в пункт под номером два, подчеркивая тем самым свое превосходство. Откуда ей было знать, что я закончил колледж за три года? Но поскольку они ожидали увидеть на моем месте тупицу недоучку, говорить этого не стал. Это бы только все осложнило.
— Надо же, ни одной судимости, ни одного привода в полицию, — с насмешливым удивлением заметила она.
— Даже штрафа за превышение скорости ни разу не выписывали, — радостно подхватил я. Знала бы она! Нет, что правда, то правда — в тюрьме я ни разу не сидел, но несколько раз был к этому близок.
— Ни судебных разбирательств, ни банкротства… — пробормотала она. — Весь такой белый и пушистый.
— На меня ни разу не подавали в суд, — уточнил я, немного проясняя ситуацию. На самом деле я принимал участие во множестве судебных разбирательств, но в качестве ответчика — никогда.
— Как долго вы прожили в Клэнтоне? — спросила Уилма, стараясь разговорить меня: как-то неловко было так быстро заканчивать собеседование. Но при этом оба мы знали, что работу я получу, ведь объявление о найме печаталось вот уже два месяца.
— Пару недель. Приехал сюда из Тьюпело.
— И что же привело вас в Клэнтон?
Это следовало понимать так: Юг любить ты просто обязан. Люди редко отказываются отвечать на вопросы личного характера. Да и ответ мой был ей неинтересен. Наверное, спросила из любопытства, узнать, почему человек вроде меня переезжает в другой город ради работы за шесть долларов в час.
— Там, в Тьюпело, была несчастная любовь, — солгал я. — Вот и захотелось сменить обстановку. — Байка о несчастной любви всегда срабатывала безотказно.
— Я очень сожалею, — пробормотала она и тоже солгала. Ей было плевать.
Уилма Дрел наконец отложила мое заявление в сторону.
— Когда можете приступить к работе, мистер Гриффин?
— Называйте меня просто Гил, — сказал я. — А когда надо?
— Как насчет завтра?
— Прекрасно.
Обычно я был нужен им сразу, немедленно, так что предложение удивления не вызвало. Еще минут тридцать я просидел с Труди, заполняя бумаги. Она занималась этим рутинным делом с самым серьезным видом, всячески желая подчеркнуть, что ее должность важнее моей. Уже отъезжая от «Тихой гавани», я взглянул на окна и спросил себя, сколько здесь продержусь. Обычно меня хватало месяца на четыре.
Моя временная обитель в Клэнтоне представляла собой двухкомнатную квартиру в доме, где некогда располагалась ночлежка. Здание обветшало от времени, пришло в негодное состояние, зато находилось всего в квартале от городской площади. В объявлении квартира называлась меблированной, но при первом своем посещении я увидел лишь армейскую койку в спальне, обтянутый розовым винилом диван в гостиной да крохотный, размером с пиццу, круглый столик возле этого дивана. Еще имелась пара шатких стульев, старая электроплитка — неисправная — и старый холодильник, который едва работал. За все эти удобства я обещал платить владелице, мисс Руби, двадцать долларов в неделю наличными.
Видал я, впрочем, квартирки и хуже, но не намного.
— И чтобы никаких вечеринок, — с улыбкой предупредила хозяйка, и мы обменялись рукопожатиями.
Вечеринок она в своей жизни, несомненно, навидалась. Дать ей можно было от пятидесяти до восьмидесяти. И лицо пострадало не столько от возраста, сколько от нелегкой жизни и бесчисленных выкуренных ею сигарет. Впрочем, она усердно вела борьбу с возрастом — с помощью толстых слоев тонального крема, румян, помады, блеска для губ, туши, теней, подводки для глаз — и ежедневно выливала на себя флаконы духов. Их аромат смешивался с запахом табака, и эта комбинация напомнила мне запах застарелой высохшей мочи, столь характерный для домов престарелых.
И конечно, аромат виски. Буквально через секунду после рукопожатия мисс Руби предложила отметить сделку:
— Ну что, махнем по маленькой? — Мы находились в ее квартире на первом этаже, и не успел я ответить, как она направилась к бару. Достала бутылку «Джим Бим», налила по несколько унций в стаканы, добавила содовой, и мы с ней чокнулись. — Хлопнуть по рюмашке на завтрак — лучший способ начать день, — заметила она и отпила глоток. Было девять утра.
Потом она закурила «Мальборо», и мы вышли на крыльцо. Жила она одна, и я сразу понял: эта женщина страшно одинока. Ей просто хотелось хоть с кем-то поговорить. Я вообще редко пью, а уж виски — никогда, и после нескольких глотков язык у меня онемел. На мою собеседницу, судя по всему, спиртное никак не подействовало, и она стала рассказывать об обитателях Клэнтона, которых я никогда не знал. Минут через тридцать она поболтала кубиками льда в пустом стакане и спросила:
