Василий Казаринов - Кавалер по найму
— Ладно, хватит. — Он примирительно поднял руки. — Этот малый из кабака увязался за желтым «фольксвагеном», что-то видел. Потом позвонил мне. Предложил встретиться. И сказал, что его молчание будет стоить денег.
— Почему именно тебе?
— Потому что именно я брал на фирме эту машинку. И пригонял ее в клуб. И сказал, что мы проводим рекламную кампанию по продвижению этих машин. Ну а взамен за этот рекламный презент попросил об одной маленькой услуге.
— Какой?
— Приз должна выиграть конкретная баба — из посетителей клуба.
— Это слишком зыбкая игра. А если бы она не ввязалась в драку?
— Да, стопроцентной гарантии не было. Но… Меня не посвящают в детали. Я знал только то, что расчет был, скорее, психологический… Характер у нее такой. И потом, насколько я знаю, именно такую машинку собирался ей подарить хахаль. Ей намекнули: это твой подарок, но есть возможность повеселиться.
Ах да. «За все в этой жизни приходится драться» — любимая присказка Лени. Если верить аэропортовской девочке, они с Бэмби были в теплых отношениях. И если так, то Бэмби наверняка слышала из Лениных уст эти слова, потому так легко и ввязалась в игру, заранее зная ее счастливый исход.
— К ней домой, в Крылатское, ты наведывался?
— Было такое дело.
— Зачем?
Он пожал плечами.
Что-то в этой комбинации не связывалось. Был кто-то третий. Тот, кто игру затеял и видел ее финал в несколько ином свете, нежели маленький олененок.
— Ну-ну. И кто за всеми этими забавными коллизиями стоит?
Он угрюмо молчал, но я раздумал его бить. Если продолжать нашу беседу в прежнем духе, то у него скоро не останется зубов и он не сможет говорить. Я догадывался, впрочем, кто вертел сюжет, но хотел услышать это от сурка. Может, стоит ему помочь.
— Это некто по фамилии Селезнев? — спросил я.
Он резко выпрямился, словно уклоняясь от очередного удара, потом вдруг обмяк и, опустив голову, кивнул.
— Я не расслышал.
— Да. Он. Селезнев…
— Давно его знаешь?
Он кивнул. Давно. Эта фирма зародилась в первый год перестройки — ютились поначалу в одном из подвалов, как большинство кооператоров. Отсылали девчонок за границу, делали хорошие деньги. Расширили бизнес. Под их контроль попало множество легальных, полулегальных и прочих заведений.
— А улица? — тихо спросил я.
Он отрицательно мотнул головой. Нет, улицей они не занималась. Только элитные заведения. С саунами, бассейнами и прочими утехами. Сурок, тогда еще носивший погоны, знал об этом уже достаточно солидном бизнесе и, едва заступив на должность в полиции нравов, наведался к ним. Пришел, сказал, что кое-что знает. Селезнев предложил разойтись миром: пусть менты берут улицу и всякого рода сомнительные притоны, а фирму не трогают. И предложил приличную ставку ежемесячно — за соблюдение правил игры. Дураком надо быть, чтобы не согласиться. А когда в конторе запахло жареным — после публикаций в «Московском комсомольце», — сурок тут же уволился из органов и пришел на фирму: отвечать за безопасность. С Селезневым хорошо работать. Он понимает бизнес. Но и он не главный. Главный сидит в Париже.
— Леня Мельцер? — тихо спросил я, прикрыв глаза, чтобы восстановить в памяти облик моего бывшего клиента, которому я под горячую руку сломал когда-то челюсть, — и это было моей первой за время сегодняшней охоты ошибкой: сквозь неплотно прикрытые веки я успел уловить движение прямо перед собой, потом во лбу взорвалось ядрышко острой боли, и я на мгновение потерял способность ориентироваться в пространстве, но второй ошибки не допустил: еще ничего не видя, но услышав свист рассекаемого воздуха, я резко отклонился в сторону, не выпуская винтовку из рук, пару раз перевернулся, откатываясь на безопасное расстояние, и вскочил на ноги.
Сурок тоже успел подняться. В руке он сжимал крепкую палку от деревянного тарного ящика, — наверное, она в нужный момент оказалась у него под рукой, но я не обратил на это внимания, посчитав, что он после моих ударов неспособен к сопротивлению. Теплая струйка крови стекала со лба к переносице и сочилась ниже. Я почувствовал знакомый вкус крови, постоял, прислушиваясь к тому, что зарождается во мне.
Встретившись со мной взглядом, он заметался в тесном пространстве ниши, откуда через окно открывался выход на крышу, и, понимая, что пути отхода я ему перекрываю, начал пятиться назад — и уперся спиной в створку решетчатого окна.
— Ты чего, ты чего… — бормотал он, бочком протискиваясь в оконный проем, и, прежде чем выбраться с чердака, он еще что-то бормотал, но я его уже не слушал — просто медленно следовал за ним, туда, под мутноватое от зноя небо, на раскаленную крышу. Глаза мои неотступно преследовали его, пятящегося к низкому ограждению. И когда низкая поперечная планка стального забора подсекла его под колени и он в тщетной попытке ухватиться за пустой воздух раскинул руки в стороны, я не отвел взгляда.
Мне казалось, что он бесконечно долго висит вот так, над обрывом кровельной жести, распятый на самой макушке горячего дня, пытаясь сохранить равновесие на том же месте, где некогда стояла Ласточка.
Наконец он упал.
И я успел крикнуть ему вслед:
— Ну и глупо! Сурки не умеют летать!
Однако он меня уже не слышал.
Давно следовало наведаться к Бэмби домой.
Я принял ледяной душ, промыл ссадину на лбу перекисью водорода — ничего страшного, до свадьбы заживет. Когда я вышел во двор, воротца «скорой помощи» уже закрывались, а средних лет рыжий санитар с улыбчивыми зелеными глазами, в короткой зеленой рубахе и такого же оттенка легких штанах, курил, привалившись плечом к борту микроавтобуса. В ответ на мой вопрос — что. стряслось? — он медленно задрал голову, а потом столь же медленно опустил ее, отслеживая взглядом траекторию полета.
— Кто-то упал? — спросил я. — С самого верха?
— Ага, — кивнул санитар. — Он не умел летать.
— Верно, — кивнул я. — Суркам этого не дано…
Заправив на ближайшей колонке полный бак, я покатил в Крылатское, завязав узелок на память: на обратном пути навестить Лис — она подозрительно давно не звонила. Либо что-то стряслось, либо все потенциальные клиентки греют пышные бока на ласковом средиземноморском солнце.
В знакомый двор я въехал только в начале восьмого вечера. Странно, но желтый «жук» стоял на том месте, где мы его бросили ночью. Никто на него не покусился — пока. Но не думаю, что он простоит тут долго, — машинка очень симпатичная. Лифт, скрипя и постанывая, вознес меня на восьмой этаж. Прежде чем приблизиться к двери, открывавшей доступ к жилым боксам, я проверил балкон. Там было пусто. Тонким ключиком открыл простенький английский замок, прошел по коридору налево.
Четыре оборота большого ключа. Я вошел. Из прихожей была видна кухня. Сквозняк вздул легкую занавеску — впопыхах покидая дом, мы забыли закрыть окно. Или его приоткрыл тот, кто наведывался сюда после нас.
Все та же груда вещей в прихожей. Тот же кавардак в гостиной — вспоротая мебель, раскуроченный компьютер. В спальне тот же пух из перин и подушек. Я присел на краешек чудом уцелевшего стула, закурил.
В отличие от сурка, я толком не знал, что именно надо искать.
Мне потребовалось выкурить целую сигарету, чтобы понять всю безнадежность этой затеи.
За неимением пепельницы я ткнул окурок в выстеленную разнокалиберными кусками кафеля крышку низкого сервировочного столика и припомнил посетившую меня той ночью мысль: до чего же удобно за таким столиком выпивать и закусывать, — протер наутро кафель мокрой тряпкой — и порядок.
Раздумывая об этом, я заметил, что кусочек кафеля как-то странно отзывается на мои ритмичные нажимы.
Да. Забранная по периметру в кованую медную раму столешница едва уловимо покачивалась. Я наклонился, тщательно осмотрел цементные спайки вокруг разномастных кусков кафеля. Нет, все они были крепки.
И тут я увидел… несколько тонких ссадин на темной медной раме.
Сбегав на кухню, отыскал старомодный консервный нож с деревянной ручкой. Отжать кромку мягкого металла труда не составило. Просунув в узкий паз лезвие валявшегося на полу хлебного ножа, попытался приподнять столешницу. Она поддалась. Я подцепил ее край, приподнял.
В маленьком углублении на внутренней деревянной крышке стола лежал квадратный пластиковый пенал с парой дискет.
Я осторожно извлек его из тайничка, сунул в карман, вернулся на кухню, чтобы закрыть окно. Выглянув на улицу, увидел, как во двор на приличной скорости вкатила черная «Волга». Из нее выбрались три человека в серых костюмах, повертели головами, перебросились парой быстрых фраз и направились к подъезду. В их наружности не было ровным счетом ничего примечательного, бросающегося в глаза. Примерно одного роста. Одинакового фасона аккуратные короткие стрижки. Практически одинаковый ритм уверенных движений. Одинаковые лица.
