Саманта Хайес - Пока ты моя
Спустя десять минут, когда мы расслабляемся, лежа на своих матах, к моим глазам подступают слезы. Одна из них вот-вот скатится по щеке и упадет на пол. Сжимаю кулаки, пытаясь бороться с эмоциями, но ничего не могу с собой поделать. Я представляю Джеймса – одному Богу известно, как глубоко он сейчас в море, отрабатывая строевые приемы и порядок действий на подводной лодке, битком набитой мужьями, братьями, сыновьями. «Возвращайся домой целым и невредимым, любовь моя», – мысленно обращаюсь я к нему, хотя прекрасно знаю, что это – рядовые учения. Я сосредотачиваюсь на ребенке, которого Джеймс увидит по возвращении, представляю, как мы все, впятером, будем одной семьей, как сильно муж будет гордиться мной. Да, мной, женщиной, которая перенесла множество выкидышей, несколько раз рожала мертвых детей; мной, женщиной, которой все твердили, что она никогда не сможет доносить ребенка; мной, женщиной, которая всегда мечтала стать матерью.
– Ты уверена, что это ее? – спрашивает Пип.
Мы обе объедаемся морковными кексами. Просто не можем перед ними устоять.
– Она сказала, что это ее, – отвечаю я с набитым ртом, смахивая крошки с губ.
– Только посмотри на нас, прожорливых свиней! – смеется Пип. – Я вечно теряю пуговицы. И эта, видимо, оторвалась, пока няня разговаривала с Джеймсом в кабинете или что-то в этом роде.
– Может быть, – соглашаюсь я. – Хотя я нашла пуговицу у окна, рядом с креслом Джеймса. Не понимаю, что она там делала. Джеймс очень щепетилен в том, что касается секретности его кабинета.
– О, Клод, перестань! Возможно, пуговица валялась в дверном проеме, и ее случайно пнули ногой, зашвырнув туда. – Пип впихивает в себя большой кусок кекса и принимается с жадностью рассматривать ряд вкуснющих пирожных на прилавке «Варева ха-ха».
– Пнули? – спрашивает Бисма, слыша обрывки нашего разговора. Она беседует с Фэй, которую тошнит все утро, несмотря на срок пять месяцев. – Кто это тут пинается? Дай-ка пощупать.
Черные блестящие волосы Бисмы стянуты в длинный, до талии, хвост, и я могу поклясться, что ее глаза загораются при мысли о том, чтобы почувствовать ножку или ручку ребенка.
– Нет, боюсь, ребенок не пинается, – отвечаю я, задаваясь вопросом, что сказала бы по этому поводу Зои. Начиная с момента аварии она, как параноик, тряслась надо мной.
– И как эта няня, как там ее, Клаудия? – интересуется Бисма. – Мне хочется, чтобы Рахим согласился найти мне в помощь няню, чтобы я могла вернуться к преподаванию.
Бисма тихо смеется, и это красноречиво говорит мне о том, что на самом деле она не собирается возвращаться на работу, с няней или без. Подруга говорит это ради меня.
– Зои, – задумчиво отвечаю я так, словно забыла имя няни.
– Да, Зои, – кивает Бисма, удивленная моей реакцией. И все трое в нетерпении ждут, что же я скажу.
– Если честно, меня одолевают сомнения на ее счет, – сообщаю я, потрясая этим чистосердечным признанием даже саму себя.
– Ой-ой-ой, – медленно тянет Пип. – Сейчас поздновато думать о замене.
– Знаю-знаю. – Огорчение ясно читается по моему лицу. Но если я не могу сказать об этом своим близким подругам, среди которых есть, кстати, и моя лучшая подруга, то кому еще я доверюсь? – Все прекрасно, правда. Я в том смысле, что она превосходно заботится о мальчиках, хорошо ведет домашнее хозяйство…
– Но она тебе не по душе, – безжалостно обрывает Пип.
– Нет, я бы так не сказала. Если уж на то пошло, она мне действительно нравится. Она немного сдержанна и необщительна, но это вполне объяснимо. Думаю, у нее проблемы с бойфрендом.
– Ну вот, это я понимаю, совсем другой разговор! – Бисма всегда видит в людях только лучшее.
– И все же есть в ней что-то… Никак не могу разобраться, что же меня беспокоит, но если бы мне пришлось это сформулировать… – Закатываю глаза к потолку, пытаясь подобрать слова. – Я сказала бы… о, вы решите, что я совсем сдурела.
– Нет, продолжай, – подбадривает Бисма. Все превратились в слух.
– Я сказала бы, что у нее есть другие причины находиться в нашем доме, – выпаливаю я и тут же жалею об этом. Вспоминаю все хорошее, что она сделала для мальчиков с тех пор, как работает у нас, не говоря уже о том, что со мной ей пришлось по-настоящему трудно. – Я не придираюсь к ней или что-то в этом роде, – спешу добавить я, когда вижу изумленные лица подруг. – Уверена, все будет замечательно.
– Гор-мо-ны! – легкомысленным фальцетом поет Пип.
– Нет, ты что? – с поддельной серьезностью возражаю я, и мы все заливаемся смехом. – Ладно – да, может быть, немного и играют.
– Дай ей еще несколько недель. Как только родится ребенок, как только Джеймс снова будет дома, все встанет на свои места, вот увидишь. Зои погрузится в обычные заботы о детях, ты будешь наслаждаться своим декретным отпуском, и жизнь засверкает новыми красками. – Пип подтверждает эти заверения преувеличенно широкой улыбкой. Надетая на подруге эластичная туника обтягивает ее живот, наглядно демонстрируя, как недолго ей осталось до родов. Мне нравится, как выглядит Пип. Мне нравится, как выглядим все мы.
– Разумеется, ты права, – говорю я Пип. Но по-прежнему не могу отделаться от странного чувства.24
Карла Дэвис казалась мертвой, хотя на самом деле в ней теплилась жизнь. Ее руки были утыканы иглами и трубками, а к самым разным частям тела крепились липкие датчики кардиомонитора, обнажая участки бледной плоти под безжизненно-серой больничной рубашкой, которую на нее надели.
– Это наверняка какой-то вздор, – сказала Лоррейн, глядя на бедную девочку на больничной койке. – Бред под воздействием лекарств.
– Барретт сказал, что она то впадала в беспамятство, то приходила в себя. – Адам поднял планшет-блокнот, прикрепленный у изножья кровати. Вскоре детектив положил блокнот на место – небрежно набросанные слова и пометки на кардиограмме почти ничего ему не говорили. – Но она все время твердила о какой-то женщине.
– Что теоретически меняет все, – отозвалась Лоррейн. Возможные варианты с нападением женщины замелькали в ее сознании, и ни один из них не вязался с той скудной картиной преступления, которую они успели составить. Кроме того, детективы все еще не были уверены в том, что оба нападения на беременных связаны, даже при том, что злодения оказались изуверски похожими. Лоррейн надеялась получить какие-то зацепки из характера телесных повреждений Карлы, но главным было спасти ее жизнь и вовремя перевезти в операционную, а не давать судебно-медицинским экспертам возможность осматривать ужасное месиво на ее теле. – Повтори мне снова, о чем еще доложил Барретт?
Он был их лучшим констеблем и никогда не подводил во время допросов. Барретта отличали дотошность и умение быстро, на ходу соображать.
– Мы уже тысячу раз об этом говорили!
Это была истинная правда. Вчера они всесторонне обсуждали ход расследования на совещании, где присутствовала почти вся их группа. Работа затянулась до позднего вечера, а потом Адам с Лоррейн беседовали о деле уже дома, когда разгребали бардак, оставленный Грейс и ее подругами.
– Старшая медсестра разрешила Барретту поговорить с Карлой всего пару минут. Ему показалось, что у Карлы не было ни малейшего представления о том, где она и что с ней произошло. Она находилась в полнейшем замешательстве. Помнила всякую ерунду вроде своего имени или того, где живет, но не могла сказать решительно ничего по поводу недавнего нападения, кроме моментов, которые ему предшествовали. Карла твердила, что кто-то стоял у двери и что нужно было открыть. По-видимому, она была донельзя встревожена этим визитом.
– Эта загадочная женщина, – произнесла Лоррейн, уже чуть ли не наизусть выучив всю историю.
– Верно, – подтвердил Адам. – Барретт попросил Карлу дать описание, но она лишь продолжала упорно твердить: «Худая». Это вряд ли нам чем-то поможет.
Карла вдруг пошевелилась, и Адам тут же склонился над ней.
– Карла, вы меня слышите?
Лоррейн испугалась, что он может ненароком взбудоражить пострадавшую.
– Прекрати, Адам, ты напугаешь ее. – Лоррейн тоже подошла к изголовью кровати молодой женщины. Простыни были набросаны на то, что до недавних пор было очень большим животом. «Интересно, а она хотя бы помнит, что была беременна?» – спросила себя Лоррейн. – Эй, голубушка, вы меня слышите? Я – детектив. Я просто хочу задать вам пару вопросов.
Лоррейн провела пальцем сверху вниз по внутренней стороне запястья Карлы. К тыльной стороне ладони бедняжки был привязан пластмассовый катетер с тонкой трубкой, крепившейся к стойке для капельницы. Лоррейн внимательно осмотрела кожу с внутренней стороны локтя Карлы. Фиолетово-багряные синяки в области вен и красноречивые следы старых шрамов резко контрастировали с молочно-белым цветом кожи. И эти отметины явно не были делом рук врачей.
– Милая моя, вы меня слышите?
С уст Карлы слетел короткий стон, и ее голова заметалась по подушке. Глаза девочки на мгновение открылись, но веки снова тяжело опустились. Лоррейн успела заметить мутный, несфокусированный взгляд.
