Маргарет Миллар - Кто-то в моей могиле
— И в чем же конкретно проявилась моя безответственность?
— В целом ряде поступков, насколько мне известно. Об одном мне хотелось бы узнать поподробнее.
— Ты могла бы спросить у меня.
— И спрошу.
Миссис Филдинг села на стул, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Дэйзи хорошо знала эту позу матери. Так миссис Филдинг подчеркивала особенную серьезность разговора, свое колоссальное терпение, материнскую боль («все это доставляет мне куда больше страданий, чем тебе»), а также гнев и негодование, отфильтрованные с такой тщательностью, что они просто ощущались на вкус. Как неразбавленное виски.
— Сегодня я обедала с миссис Уэлдон, — сказала миссис Филдинг дочери, — ты ее, конечно, помнишь.
— Очень смутно.
— Совершенно невозможная женщина, но надо отдать ей должное — у нее необычайная способность вылавливать по кусочкам информацию о ком угодно. На этот раз информация касалась тебя. Возможно, все это покажется тебе пустяком. Мне — нет. Случившееся показывает, что ты не так осторожна, как следовало бы. Ты не можешь позволить городу сплетничать по своему поводу. Джим становится здесь все более заметной фигурой. К тому же он очень нежный супруг. Ни одна из знакомых с ним женщин не может не завидовать тебе.
Все это Дэйзи слышала уже не раз. Менялась интонация, штампы, но суть оставалась прежней: ей, Дэйзи, чрезвычайно повезло в жизни и она каждый день должна благодарить небеса за то, что Джим с ней не разводится, хотя она и не в состоянии подарить ему наследника. Миссис Филдинг была слишком воспитанна, чтобы сказать об этом прямо, но ее намеки звучали весьма красноречиво: Дэйзи должна быть сверхстарательной женой, коль уж у нее не получилось стать матерью. Важнее всего был факт пребывания замужем, а не то, кто вступал в брак. И для миссис Филдинг замужество дочери значило так много не по каким-то религиозным или нравственным мотивам, а потому, что это была единственная гарантия более или менее благополучного бытия. Дэйзи все прекрасно понимала. С одной стороны, она сочувствовала матери, поскольку видела, как та старается поддерживать отношения дочери с мужем, но, с другой, ее не могло не возмущать и не раздражать то, что речь постоянно шла не о жизни Дэйзи, ее замужестве или муже, но скорее о чем-то принадлежащем матери.
— Ты меня слушаешь?
— Да, мама.
— Почему же не отвечаешь? Ты была в городе после обеда в четверг?
— Да.
— На Пьедра-стрит?
— Может, и на Пьедра-стрит. Что здесь такого? Какая разница?
— Тебя там кое-кто видел, — пояснила миссис Филдинг. — Ближайшая соседка миссис Уэлдон по имени Коринна. Она сказала, что ты шла с очень симпатичным смуглокожим молодым человеком, у которого какие-то связи с тюрьмой и полицией. Это правда, Дэйзи?
Она боролась с искушением солгать, оставить Пинату в полной безопасности ящичка для заветных тайн внутри своей души, но побоялась, что ложь принесет куда больше вреда, чем правда.
— Да, я там была.
— Кто этот мужчина?
— Он занимается расследованиями.
— Ты хочешь сказать, что он детектив?
— Да.
— Но чего ради ты расхаживаешь по городу в сопровождении детектива?
— Почему бы нет? Стояла превосходная погода, а я так люблю гулять.
Наступило молчание, затем раздался голос миссис Филдинг, мягкий и жалящий, как жидкий кислород:
— Я бы попросила тебя прекратить говорить мне дерзости. Как ты познакомилась с этим человеком?
— Благодаря моему, — тут она остановилась, — через одного моего знакомого. Тогда я еще не знала, что он частный сыщик. А когда выяснила, то наняла его.
— Ты его наняла? Но зачем?
— Чтобы он выполнил одно поручение. В данный момент это все, что я могу сказать по этому поводу.
Она направилась к двери, мать торопливо окликнула ее:
— Подожди!
— Я предпочитаю не обсуждать…
— Ах, это ты предпочитаешь! Надо же! А я предпочитаю обсуждать. Нам необходимо решить этот вопрос до того, как Джим узнает обо всем сам.
— Нам нечего решать, — ответила Дэйзи спокойно и ровно: она знала, мать ждет, пока ее дочь потеряет терпение. Любимая роль лучше всего удавалась миссис Филдинг, когда люди выходили из себя. — Я наняла мистера Пинату, чтобы он выполнил мое поручение, и в данный момент он занимается именно этим. Узнает ли об этом Джим, не имеет никакого значения. Он все время нанимает людей у себя в конторе. Я не создаю ему с этим проблем, поскольку наем его персонала не мое дело.
— И ты полагаешь, Джиму нет никакого дела до того, что его жена болтается по городу в компании мексиканца?
— Расовая принадлежность мистера Пинаты не является предметом нашего обсуждения в настоящий момент. Я наняла его с учетом профессиональных качеств, а не по расовому признаку. Я практически ничего не знаю о нем самом. Он не делился никакой информацией на этот счет, а я его ни о чем таком не спрашивала.
— Терпимость — это одно, а глупость — совершенно другое. — В голосе миссис Филдинг вдруг прозвучала странная хрипотца, точно ее ярость, не желая вылиться в слова, застряла где-то в горле. — Ты ничего не знаешь об этих людях. Они хитры и коварны. Ты в этом ничегошеньки не смыслишь. Если дать ему малейший шанс, он использует тебя в своих целях, обманет…
— В каком же месте ты так много разузнала о человеке, которого и в глаза не видела?
— Мне ни к чему его видеть. Они все совершенно одинаковы. Ты должна порвать всяческие отношения с ним до того, как они доведут тебя до серьезных неприятностей.
— Отношения? — в изумлении воскликнула Дэйзи. — Бог мой! Можно подумать, он мой любовник, а не человек, которого я наняла.
Дэйзи глубоко вздохнула, пытаясь обрести спокойствие.
— Что же касается моих шатаний по городу, то это неправда. Мистер Пината проводил меня до машины по окончании нашего делового свидания. Удовлетворена ли подобным объяснением ты, а также миссис Уэлдон и Коринна?
— Нет.
— Боюсь, вам придется довольствоваться сказанным. Больше мне сказать по данному вопросу нечего.
— Сядь! — резко приказала миссис Филдинг. — Послушай меня.
— Я уже все услышала.
— Пожалуйста, забудь хоть на мгновение, что я твоя мать.
— Хорошо. — Она подумала, что сделать это несложно. В зеленоватом свете, проникавшем в комнату с веранды, мерцающее лицо миссис Филдинг казалось чужим, словно лицо существа, скрывающегося в морских глубинах.
— Ради себя самой, — взмолилась миссис Филдинг, — скажи, зачем ты наняла Пинату?
— Я пытаюсь восстановить один мой день. И мне понадобился кто-то, скажем так, объективный, кто смог бы мне помочь.
— И это все? И не имеет никакого отношения к Джиму?
— Нет.
— А как насчет того, другого, чье имя на могиле?
— Я ничего о нем не узнала, — призналась Дэйзи.
— Но пыталась?
— Конечно.
— Конечно? — взвизгнула миссис Филдинг. — Что это значит — «конечно»? Неужели ты настолько глупа, что считаешь его могилу той самой, которую видела во сне?
— Я точно знаю, это та самая могила. Мистер Пината был со мной на кладбище. Он узнал ее раньше меня, по тому описанию, которое я дала, пересказывая сон.
Наступила долгая пауза. Наконец ее нарушил полный боли шепот миссис Филдинг:
— Господи, что же мне делать? Что с тобой происходит, Дэйзи?
— Что бы со мной ни происходило, это происходит именно со мной, а не с тобой.
— Ты мой единственный ребенок, твое благополучие и счастье для меня куда важнее собственного. Твоя жизнь — это моя жизнь.
— Уже нет.
— Ну почему ты так изменилась? — В глазах матери появились слезы разочарования, злости, жалости к себе, все это перемешалось и слилось воедино. — Что с нами произошло?
— Не плачь, пожалуйста, — устало попросила Дэйзи. — С нами ничего не произошло, если не считать того, что мы обе стали немного старше, к тому же ты хочешь участвовать в моей жизни куда активнее, чем я того желаю.
— Да, Господи! Я только пытаюсь сделать твою жизнь чуть проще, хочу защитить тебя. Какой смысл переживать все то, что мне пришлось пережить, если я не могу передать тебе свой опыт? Моя собственная семья рухнула. Неужели ты можешь осуждать меня за то, что я пытаюсь удержать тебя от подобного исхода? Возможно, если б в моей жизни был кто-то, наставлявший меня так, как я наставляю тебя, я бы никогда не вышла замуж за Стэна Филдинга. Я дождалась бы кого-нибудь более достойного и надежного, такого, как твой Джим, а не стала бы связывать жизнь с человеком, в жизни не сказавшим правдивого слова и не совершившим честного поступка со дня своего появления на свет.
Она продолжала говорить, меря шагами комнату так, словно оказалась в тюрьме собственного прошлого. Дэйзи слушала ее вполуха, пытаясь припомнить случаи, когда отец лгал ей. Правда, это была скорее не ложь, а мечты, которым так и не довелось обратиться в реальность. «Когда-нибудь, Дэйзи, детка, я возьму тебя и маму в Париж посмотреть на Эйфелеву башню». Иногда это было сафари в Кении, коронация в Лондоне, Парфенон в Афинах.
