Юлия Терехова - Хроника смертельного лета
– Но они же не… – в недоумении начал Виктор, представив себе Катрин и Анну – таких красивых, женственных и манящих, сводящих с ума окружавших их мужчин…
– Это ты, капитан, так думаешь. Но, ежели окажется, что Рыков и Орлов невиновны, такая гипотеза удачно объясняет отсутствие одинаковой спермы в двух трупах. И никакого кондома не нужно. Что с орудием убийства?
Глинский откашлялся:
– На месте преступления снова нашли острый медицинский скальпель, как и на месте первого убийства. Но ведь совершенно необязательно, что убийца пользуется скальпелями в повседневной жизни. Я хочу сказать, что он – медик? Скорее, эта улика говорит об обратном – зачем убийце так подставляться? А скальпели можно и купить, и украсть… а ему по большому счету может быть все равно, чем резать жертв, а скальпелем удобнее…
– Согласен, – полковник побарабанил пальцами по столу. – Но откуда-то эти скальпели берутся на месте преступления? А как там насчет следственного эксперимента в квартире Ланского? Что он показал?
Зубов покопался в бумажках. Не найдя нужной, он с раздражением захлопнул папку и начал рассказывать:
– Картина складывается такая. Все разошлись спать в районе половины третьего. Дверь, по показаниям Анны Королевой, была заперта. Не ложилась спать одна Астахова. Чего уж там ждала – одному Богу известно, но выпила она прилично. В три или около того вернулся Орлов. Астахова сама открыла ему дверь. После чего между ними произошел скандал, которого, якобы, никто не слышал. По результатам следственного эксперимента – громкие звуки с кухни различимы только в гостиной, да и то – едва-едва. И не через стену, а в случае, если и в гостиной, и на кухне открыты окна. То есть – через улицу.
– А окно в гостиной было открыто? – спросил полковник.
– То-то и оно, что закрыто. Рыков говорит – окно он закрыл собственноручно, так как на улице начался сильный ветер. Что подтверждает дактилоскопия – окно закрыто именно им. И ветер ночью действительно был сильный.
– Дальше.
– В шесть часов утра Рыков уходит, предупредив Королеву. При этом он слышит звуки в ванной комнате, словно кто-то принимает ванну. Как потом мы выяснили, этот кто-то – Мигель Кортес. Ему почему-то приспичило мыться именно в тот ранний час. Но криминала в том нет, поскольку Стрельникову убили намного позже. Итак, Рыков уходит, захлопывает за собой дверь. Дверь фирменная металлическая, с американским замком, который можно отпереть изнутри, потом ее достаточно захлопнуть, что он и делает. В идеале ее бы потом запереть снаружи ключом, но у Рыкова его нет. И чтобы попасть обратно в квартиру, ему необходим ключ, а его у Рыкова, повторяю, нет.
– Точно нет? – нахмурился полковник.
– Откуда? Как мы выяснили, в доме два комплекта. Один, которым пользуется Королева, был в ее сумочке, а сумочка в комнате, где она спала, да еще в шкафу. А второй комплект, с отпечатками Ланского, находился на обычном месте, в прихожей. Слепков с них не снимали, мы проверили.
– Обычное место – это где?
– В верхнем ящике комода. В прихожей стоит комод красного дерева, – уточнил Глинский.
– И кто из них знал, где лежат ключи? – спросил полковник.
– Не признался никто. Но разве это важно? Вернее, – поправился Зубов, – это могло быть важно, если б у нас на подозрении был Рыков.
– У нас все на подозрении! Пока мы точно не знаем, кто убил – на подозрении все до единого! Даже Рыков, который был вроде как в совершенно другом месте.
Зубов кивнул. Проверять надо каждого – одни больше, другие меньше, но на подозрении все.
– В половине одиннадцатого Королева и Ланской приходят на кухню и, убирая стекло от разбитого стакана, Ланской получает порез. Он действительно порезался об осколки стакана.
– А он не мог испачкать кровью осколки, после того, как порезался скальпелем? – поинтересовался полковник.
– Увы! Эксперты извлекли из его ранки микроскопические частицы муранского стекла. Он порезался осколком. А на скальпеле только кровь Полины Стрельниковой.
– Ладно, продолжай, – Лежава мельком глянул на часы – совещание длилось уже целый час, и он подумал, что неплохо бы позвонить матери и предупредить, что задерживается. Потом он решил – мать больше испугается его звонка, нежели отсутствию такового. Затем он подумал, что сын его такой же – мысль о том, что надо предупредить родных, приходит ему в голову в последнюю очередь.
– Примерно в десять сорок Сергей Булгаков отправился в душ и пробыл там около четверти часа. Вполне возможно, что он смывал с себя кровь – убийца не мог не испачкаться! Хотя с другой стороны – что он делал два часа весь в крови? Значит, помылся раньше. Тем более, к этому моменту Стрельникова совершенно точно мертва. Она умерла примерно в восемь тридцать – восемь пятьдесят утра. В это время все, за исключением Рыкова, находились по комнатам – так, по крайней мере, они утверждают. В ходе следственного эксперимента выяснено, что ни в одной из комнат нельзя услышать музыку в гостиной, если громкость хотя бы чуть ниже максимальной. Даже на кухне, так как окно в гостиной закрыто. А это именно та громкость, которая выставлена на музыкальном центре в гостиной Ланского. Точные расчеты у меня есть. Вот и все.
– Нет, не все, – произнес Лежава. – Куда подевались скотч и ампула?
– Обрывок скотча можно спустить в унитаз, – предположил Виктор, – а ампулу…
Он осекся на полуслове.
– Проклятие…
Лежава и Зубов переглянулись:
– Что?
– Ампулу можно разбить… растоптать… и…
– И спрятать среди других осколков… – задумчиво закончил Зубов. – Пойду к экспертам, попрошу провести подробный анализ всего стекла.
Он было поднялся, но полковник остановил его.
– Не ходи, бесполезно, все уже ушли. Ты посмотри, сколько натикало.
– Нет, – Зубов глянул на часы. – Ох, и ни хрена ж себе…
– Вот именно, – согласился Лежава. – Пора по домам. Или еще есть дела?
– Есть, – подал голос Глинский. – Хочу Булгакова навестить.
– Девятый час, – поморщился полковник. – Не поздновато ли?
Виктор почесал затылок. На завтра намечено много дел, и не факт, что он сумеет выкроить время для этого визита. А домой хочется… Бабушка чахохбили приготовила…
– Ладно, – кивнул он, – попробую завтра вырваться. Действительно, пока доберусь до него… Поеду домой.
– И то дело, – одобрительно кивнул полковник.
– А я все-таки пройдусь по подъезду дома, где жила Ольга Вешнякова, – Зимин, казалось, дремавший в углу кабинета, поднялся со стула. – Сейчас как раз все с работы вернулись.
Дочери Вероники учились в той же самой школе, которую заканчивала и она сама, и ее брат. Веронику там хорошо знали – она прилежно и безотказно работала в родительском комитете. Экзамены закончились, выпускной отгремел, и в школе царила тишина. Завуч, по случаю ремонта оказавшаяся на месте, отнеслась к ее просьбе благосклонно, и они отправились в архив. Вдоль стен тянулись высокие стеллажи, забитые папками, хранящими память десятилетий и покрытыми толстым слоем пыли. К этим папкам давно никто не прикасался…
– Я бы хотела собрать одноклассников Юры в день его рождения, – сказала Вероника завучу, – ну, хоть некоторых из них. Мне хотелось бы услышать, как о нем говорят другие люди, знавшие его в юности. Может, и удастся кого-нибудь найти.
В архиве царил пыльный, щекочущий ноздри запах, и Веронике все время хотелось чихнуть. Маргарита Сигизмундовна возилась долго, но наконец терпение Вероники было вознаграждено. Завуч положила перед ней толстую папку с личными делами учеников Юриного класса. На ней приклеена бумажка с надписью «1983–1993. Класс „А“».
Вероника под диктовку завуча методично записывала все адреса и номера телефонов. Но список подходил к концу, а единственное имя, интересовавшее ее, все еще не прозвучало. Вот последняя фамилия, адрес, телефон, и завуч с видимым облегчением объявила: «Все!» Вероника разочаровано вздохнула.
– Здесь не хватает одного, – она пробежала еще раз список.
– Не может быть, – Маргарита Сигизмундовна удивленно взглянула на нее поверх очков, – Викочка, это все.
– Нет, не все, – Вероника полезла в сумку за фотографией. Слава богу, догадалась захватить с собой. Она ткнула пальцем в фотографию – верхний ряд, третий справа.
– Удивительно, – завуч всмотрелась в красивое лицо юноши и прочитала фамилию под ней, – я его не помню! Как такое может быть – у меня что, склероз начинается?..
Они вместе еще раз перебрали личные дела, лежавшие в папке.
– Ничего не понимаю, – с досадой произнесла завуч, – а ну-ка, пойдем!
Они вернулись в ее кабинет. Веронике было неудобно – она отняла столько времени у немолодой женщины, но та, сильно озадаченная провалом в собственной памяти, желала разобраться в ситуации не меньше Вероники.
– Так! – произнесла она, усаживаясь за стол, на котором стоял монитор. – Нам повезло, что это выпуск девяносто третьего года. Как раз в девяносто втором один из родителей подарил школе первый компьютер, и мы стали все архивировать. Сейчас мы все выясним! Как там его?..
