Галина Романова - Пока смерть не разлучит нас
– Как супруга? – осторожно поинтересовался Грибов, когда Бобров присел на предложенный стул.
– Что? Супруга? Да все в порядке. С ней-то что может случиться?!
Грибов вдруг почему-то испугался.
– А с кем тогда? – тут же выпалил он, почуяв холодок в желудке, а когда так холодило, он знал – жди гадостей.
– Она пропала! – прошептал, едва шевеля посиневшими губами, Бобров. – Ее нигде нет! Она пропала!!!
– Кто?!
Это они снова втроем. И повскакивали все со своих мест, обступили. Нависли над Бобровым, как над мешком с подарками.
– Кто пропал?! – Не церемонясь, Грибов тряхнул Боброва за плечо. – Ну! Живее!!!
– Вика пропала! – опять шепотом, но чуть смелее заявил Бобров и посмотрел каждому в глаза с мольбой. – Ее нигде нет!
– Как это – нигде! – фыркнула Елена с раздражением.
Но Грибов понял, что это она специально сердитость и раздражение разыгрывает, чтобы и самой не перепугаться и чтобы Боброва немного в чувство привести. Даже нашлась – воды ему налила, заставила выпить и галстуком с его позволения подбородок ему утерла.
– Нигде – это где? Где вы ее искали? Вы ее искали? – засыпала она вопросами Боброва.
Грибов говорить не мог пока. Все померкло перед глазами, будто кто окно фанерным листом снаружи закрыл. И он даже скосил глаза влево, чтобы удостовериться, что вместо окна черная дыра теперь зияет, оттого и в кабинете темнота.
Но ни фига, окно на месте было. Свет пускай и сизый, но сочился из него. И ветки тополиные по-прежнему отбивали бешеную чечетку по подоконнику. И дождевые капли продолжали ползти вниз по стеклу. Все как было десять, пять минут назад.
– Она не пришла на работу, – начал перечислять Бобров, задыхаясь от волнения. – Мобильный отключен. Домашний не отвечает. Я не выдержал, послал охрану к ней домой. Они молотили в дверь, бесполезно! Никто, никто не знает, где она! И даже предположить не могут, где она может быть!!!
– Послушайте… – перебил его Грибов, боясь даже думать о самом страшном, кощунственно так думать было.
То, самое страшное, могло случиться с ее мужем. С ее добровольным телохранителем. Пускай даже с соседом могло это случиться. Но только не с ней!!! Она не могла!.. Только не с ней, господи!
Про удушливую волну, перехватывающую дух, Грибов много слышал и много читал, но никогда не ощущал ее пагубного воздействия на себе. Он думал, что у человека в таком состоянии ноги делаются ватными, мысли безвольными, он плохо слышит, не реагирует ни на что.
А с ним все случилось по-другому. Все как-то наоборот. Сначала, он помнил, будто свет кто за окном выключил. Потом Бобров говорил что-то глупое и нечленораздельное, про кого? Про Вику, да! Затем – Грибов тоже помнил это отчетливо – Бобров пару раз повторил про то, что она пропала, что с ней случилась беда и что ее похитили, а возможно, убили, как Чаусова Ивана. И вот тут-то Грибова и накрыло той самой удушливой волной, о которой он много слышал, но никогда не испытывал на себе.
Ощущение было такое, словно его кто-то сначала ударил по затылку, потом под коленки, следом под дых, но силы его от этого почему-то только крепли. Он вдруг увидел свои руки, цепляющиеся за узел галстука Боброва и тянущие этот самый узел кверху, до ненавистного кадыка. Услыхал свой голос, очень громкий! В дежурной части, наверное, на первом этаже было слышно, как он орал Боброву:
– Если я узнаю, что у тебя на вчерашний вечер и всю ночь не было алиби!.. Если я только узнаю, что у тебя его не было, паскуда!.. Я зарою тебя, понял?! Я плевать хотел на все твое бабло, на которое ты можешь купить лучших в мире адвокатов!!! Я засажу тебя, падла, на всю жизнь!!! А если откупишься, то я тебя сам… Этими вот руками…
Когда на голову ему полилась холодная вода из графина, он почти выдохся. У него не осталось сил на то, чтобы орать. И ноги сделались ватными – все, как описывали, и мысли безвольными, и ничего внутри его не осталось, кроме страха. Он такой громадной колючкой впился в его легкие, сердце, желудок, что, если бы не вода из графина, которую ему на голову вылила Елена, он бы точно упал от болезненного колотья во всем теле.
– Аля!!! – простонал Грибов, падая на свой стул. – Аля, мы же там были с тобой! Мы все время были рядом с ней, понимаешь!!! До самого утра! Почему? Почему мы с тобой ничего не видели?
– Почему? – отозвалась она растерянно.
Таким она Грибова видела впервые и не знала, что еще надо сделать, чтобы он взял себя в руки. Чтобы не вел себя, как тряпка. Чтобы не обнародовал своих чувств, наконец! Ей же тоже обидно… из-за Зои. Симпатичная молодая женщина, между прочим, с незапятнанной репутацией, а он смотреть на нее не захотел. А из-за малознакомой девушки – пускай и хорошенькой очень – так убивается. Еще неизвестна ее роль во всех этих смертях и…
Господи, кажется, она произнесла это вслух, потому что они оба – и Грибов, и Бобров – глянули на нее, как на нелюдя.
– Не смейте так говорить! – пошел на нее Бобров, совершенно забывшись. – Как вы можете?!
– Я еще не так могу, – осадила его прыть Елена ледяным тоном. – Сядьте на место немедленно, а то я вызову конвой.
Упоминание о конвое немного отрезвило Боброва. Он вернулся на стул напротив Грибова и, ища в его лице сочувствие, плаксиво воскликнул:
– Анатолий Анатольевич, ну чего она, а?
– Не она, а Елена Ивановна, – подсказал Фомин, оскорбившись за начальницу.
– Ну что вы, Елена Ивановна, такое говорите?! – поправился вежливый Бобров. – Надо знать Викторию, надо очень хорошо ее знать, чтобы…
– А вы хорошо ее знали? – перебила его Елена.
– А как же!!! – Он вытаращил на нее глаза и с открытым ртом смотрел минуты две не моргая. – Я очень хорошо ее знал!
– Настолько, что известие о ее замужестве явилось для вас полной неожиданностью, – напомнила Елена. – Она два года была замужем, но никто!.. Подчеркиваю, никто из ваших сотрудников не знал о ее браке. И после этого вы говорите, что очень хорошо ее знали?
– Что вы хотите этим сказать? – промямлил тот.
– Только то, что Виктория Мальина – очень скрытная особа.
Вот это «особа» весьма не понравилось Грибову, и он покосился на Елену неодобрительно. Но делать замечания собственной начальнице при посторонних поостерегся. Не простит ни за что потом. Запилит…
– Подумаешь замужество! – фыркнул Бобров, правда без былой уверенности.
– Но как она скрывала от всех факт своего замужества, так могла скрывать и еще что-то.
– Что, например?! – раздул ноздри Грибов, тут же сообразив, куда Елена сворачивает.
– Да все! Свое участие в преступных деяниях любимого супруга, например.
И Елена бросила победный взгляд на Грибова.
На вот, получай! Не захотел мясо по-французски из рук добропорядочной симпатичной женщины, прими теперь во внимание тот факт, что твоя очаровательная избранница может оказаться ловкой мошенницей. И не только…
– А кто же, дорогая вы наша Елена Ивановна… – начал нежнейшим голосом Грибов, боясь снова сорваться на крик, – афиширует подобное участие? Прямо-таки приходит с утра на службу и давай выкладывать. Так, мол, и так, вчера обстряпали дельце одно. Такой навар!
– Действительно! – обрадовался Бобров, глянув на Грибова если не с любовью, то с теплотой точно. – Кто же такие вещи рассказывает?
– Ах, я не об этом! – воскликнула раздосадованная Елена. – Я о том, что она вообще по сути своей скрытная.
– Это не повод говорить о ней гадости, – снова пошел в наступление Николай Алексеевич.
– Но это повод задуматься, – оборвала его весьма нелюбезно Елена. – Она ни с кем не дружила. Ни к кому не ходила в гости. Никого к себе не приглашала. Кто бывал у нее в доме? Кто?! Только тот, кто сам напрашивался. – И она едва заметно глянула в сторону Грибова, так, чтобы лишь он мог уловить. – И тот, кто напрашивался, долго потом не жил.
– Опять двадцать пять! – шлепнул себя по ляжкам Бобров и снова занялся узлом галстука, то поддернет его кверху, то распустит до пупа. – Связь-то какая?! И кто к ней напроситься успел?! Чаусов? Так он возле ее дома торчал чуть ли не месяц изо дня в день. А там, кроме дома Виктории, еще домов с десяток. Он мог видеть что-то, поскандалить, как вот со мной и с соседом этим. Противный мужик!
– А чем он противный? – осторожно поинтересовалась Елена Ивановна и даже подбодрила Боброва улыбкой.
– Очень грубый! Навязчивый! Все гнал нас оттуда, грозил чем-то или кем-то.
– Вы не испугались?
– Я!.. – встрепенулся Николай Алексеевич, плечи распрямил, но тут же снова опал на стуле, будто воздух из него скачали. – Я не помню, боялся я тогда или нет. Сначала разозлился на Чаусова жутко. Скандалить с ним принялся. Затем этот мужик выскочил, орать начал. А потом мне просто стыдно сделалось. Устроили такой бедлам… Люди даже к окнам прильнули, смотрели все на нас. Хорошо, что Виктория не видела и не слышала, а то неудобно.
– Она могла слышать, но не сказать вам, – продолжила гнуть свою линию Елена Ивановна, но, пожалев страдающего Грибова, добавила: – Хотя бы из вежливости, если никаких других причин у нее не было… Ей никто не звонил?
