Виктор Пронин - Брызги шампанского
Машина снова оказалась на Садовом кольце, Здор воспользовался просветом в потоке машин и, проскочив под Новым Арбатом, выехал на Кудринскую площадь, развернулся в обратную сторону, проехал мимо американского посольства, свернул вправо и вырвался на прямую трассу, которая постепенно превращалась в Кутузовский проспект, потом в Можайское шоссе и, наконец, в Минское.
– Ребята, вы это... Не стесняйтесь... Пока пивко холодное, – Здор кивнул на ящики. – «Золотая бочка» в бутылках даже лучше, чем разливная. Можете поверить моему богатому опыту. Чего вам скучать да по сторонам глазеть... город миновали, скоро будем на месте.
– Было бы предложено, – протянул Гриша и, привстав со своего сиденья, взял из ящика две бутылки.
– Держи, – не оглядываясь, Здор протянул назад скобку для сковыривания пробок. – С бокалами в машине напряженка, пейте из горла, так даже вкуснее.
– Нам не привыкать. – Гриша открыл свою бутылку, открыл бутылку для Валеры. Запрокинув голову, он припал к холодному, свободно льющемуся пиву. – Какой балдеж, какой балдеж!
– Пивко ничего, конечно, хорошее пиво, – сдержанно сказал Валера. – Только я вот думаю... Не пора ли нам на минутку остановиться?
– Зачем?
– Так вроде того, что организм требует.
– А! – расхохотался Здор. – Ведь вы уже по паре бокалов опорожнили. А мне и невдомек. Ну, вы даете, ребята... Значит, так, вопрос в лоб – десять минут сможете выдержать? Мы сейчас проезжаем гаишный пост, как раз напротив Одинцова, и выскакиваем на оперативный простор. А там хоть по-маленькому, хоть по-большому... Так что?
– Выдержим, – сказал Валера. – Десять минут выдержим. Гриша, ты как? За себя отвечаешь?
– Беру обязательство – пятнадцать минут, – твердо сказал Гриша и опять запрокинул голову, вливая в себя сверкающую в солнечном свете струю.
Миновали поворот на Внуково, проехали гаишный пост с указателем на Одинцово, дальше дорога пошла свободнее, по обе стороны стояла стена соснового леса, начиналось Подмосковье – зеленое, лесистое, манящее. Мощный мотор «Шевроле» нес машину со скоростью более ста километров в час, и ребята не заметили, как пролетели и десять минут, и пятнадцать, а когда Валера напомнил Здору о своих проблемах, они уже успели проскочить Голицыно, и теперь сплошная стена леса шла по обе стороны шоссе.
– Виноват, немного увлекся, – сказал Здор. – Значит, так, ребята, просьба... Не надо прямо на обочине, не принято... Пройдите в лесок, в деревья, там и перекурить можно, и дух перевести, а то я после этой Москвы еле живой... Задыхаюсь. Договорились, да?
– Заметано, – сказал Гриша.
Здор притормозил машину, проехал еще сотню-вторую метров и свернул на обочину, присыпанную щебнем. Ребята, не задерживаясь, вышли на обе стороны машины и устремились в лесок. Сразу от дороги шла глубокая канава с маленьким ручейком на дне, они перешагнули сырое место и углубились в придорожный кустарник. Здор, не торопясь, но и не медля, вышел из машины, приподнял сиденье, взял пистолет с глушителем и, сунув его в петлю на подкладке пиджака, пошел вслед за ребятами. Они стояли рядом, к нему спиной, в двадцати метрах от опушки и с чувством величайшего облегчения опорожняли свои мочевые пузыри. Здор, не теряя ни секунды, вынул из петли пистолет и, на ходу передвинув кнопку предохранителя, подошел почти вплотную, на расстояние двух метров.
– Тоже приспичило? – спросил Гриша, не оборачиваясь, увлеченный собственными делами.
– Маленько есть, – ответил Здор и, подняв пистолет на уровень плеча, выстрелил в одну спину, потом в другую. И еще до того, как Гриша и Валера успели упасть или обернуться, снова дважды выстрелил.
Оба упали, так и не успев сделать свои дела, не успев заправить штаны. Ребята были еще живы, и единственное, что можно было увидеть на их лицах в эти мгновения, – удивление, бесконечное удивление происходящим.
– Ничего, ребята, ничего, сейчас все кончится. – Здор подошел сначала к Валере, он почему-то казался ему более опасным. Приставив срез глушителя к голове, как раз между ухом и виском, нажал на курок. Валера дернулся и затих. То же самое он проделал с Гришей. После первых выстрелов Гриша был в сознании и попытался повернуться, убрать голову от пули, но Здор все-таки выстрелил, пуля вошла в лицо, и только со второй попытки попал именно в ту точку, в которую и следует стрелять в подобных случаях.
Он обернулся, прислушался – в лесу стояла полная тишина. Где-то совсем рядом проносились машины, и никому в голову не приходило остановиться у его «Шевроле». В таких случаях если и останавливались, то метрах в ста, в двухстах. Тормозить рядом со стоящей у обочины машиной считалось почти неприличным.
Пистолет Здор бросил между телами, а сам направился к машине. Подождав, пока мимо пронесутся несколько легковушек, несколько тяжелых грузовых машин, он открыл багажник, вынул канистру, скорее всего она была десятилитровой, и, захлопнув крышку багажника, вернулся в лес. Подойдя к трупам и убедившись, что они перестали дергаться и хрипеть, обшарил карманы, и брючные, и на пиджаках, снял часы, часы тоже могли вывести на след, и забрал документы, кошельки, билеты, особенно билеты, чтобы никто никогда не догадался, откуда они и куда собирались. Все это он ссыпал в заранее приготовленный целлофановый пакет. Свинтив крышку с канистры, Здор щедро полил оба тела, стараясь, чтобы бензин хорошо пропитал одежду, чтобы его достаточно скопилось в волосах. В какой-то миг ему показалось, что кто-то из ребят вздрогнул, зашевелился, и он еще раз полил лицо бензином, стараясь, чтобы наполнились рот, ноздри, уши. Вылив весь бензин, он бросил канистру тут же и, отойдя на несколько шагов, вынул заранее приготовленные спички. Чиркнув о серную поверхность коробка, Здор, не дожидаясь, пока сера разгорится, бросил спичку в сторону тел.
Огонь не просто вспыхнул, он как бы взорвался с жадным гулом. И запылала одежда, запылали волосы, лица, все сразу в одно мгновение было охвачено яростными, нетерпеливыми языками пламени.
Подхватив пакет с документами, Здор шагнул в листву кустарников. Напоследок, прежде чем скрыться в зарослях, оглянулся на секунду-вторую.
– Простите, ребята, – пробормотал он. – Так уж получилось... Сами виноваты. Жадность фраера сгубила.
Выйдя к машине, Здор, не задерживаясь, не глядя по сторонам, сел, включил мотор, сразу набрал скорость и унесся, унесся подальше от этого места, неприятного, какого-то гнетущего места, рядом с которым даже находиться не было никаких сил. Проехав километров десять, он развернулся и помчался в обратную сторону. И сколько ни всматривался в знакомую ему обочину, так и не смог увидеть дыма. Отвратного запаха горелого человеческого мяса тоже не почувствовал. У поворота на Одинцово Здор уже смог неплохо управиться с тормозами, вовремя остановился перед красным светофором, дождался зеленого, с места тронулся без спешки, как это делают люди добропорядочные и законопослушные.
Когда он вошел в кабинет Выговского, то застал там и Мандрыку. Оба сидели в креслах. К Здору не бросились, только головы повернули, только пальцы и у одного, и у второго глубже впились в мягкие подлокотники кресел. И молча, в каком-то оцепенении смотрели на Здора. А он тоже не произносил ни слова, и не потому, что играл в какую-то значительность, у него попросту не было никаких сил, да и вообще все слова казались совершенно излишними. Бросив целлофановый пакет с документами Гриши и Валеры на стол Выговского и уже этим как бы зачислив его в соучастники, Здор наконец сел в кресло.
– Если вы сейчас же, сию минуту не нальете мне стакан текилы, то я... То я умру.
И эти его слова прозвучали как отчет об успешном выполнении опасного задания.
– Ты хочешь сказать... – начал было Выговский и замолчал.
– Да, – сказал Здор.
– Все нормально? – спросил Мандрыка негромко.
– По плану.
– Без накладок?
– Без.
– Там, на обочине, где ты остановился, земля... – И Выговский опять замолчал.
– Щебень, – ответил Здор.
– Это хорошо. Значит, текилы, говоришь?
– Не шампанского же! – воскликнул Здор почти возмущенно.
Он начал приходить в себя.
На Коктебель навалилось бабье лето. Снова наступили тихие, солнечные утра, море сделалось совершенно прозрачным, ушли грозы. Можно было войти в воду по горло и рассмотреть на дне камешки во всех их морских и горных подробностях. А волна все-таки была, почти неслышная, почти невидимая, и нужно было внимательно вслушаться, чтобы уловить ее даже не шелест – шепот. Как это бывает иногда с женщиной, когда слова угадываются не по звукам, а по касанию губ...
Бывает.
Труп Мясистого увезли в Феодосию. Что с ним делать, никто не знал. Документов при теле не обнаружилось, не нашлось и денег, и было даже непонятно, на что этот человек жил. И самое главное – неизвестно, где жил. Всех горничных, вахтеров, администраторов гостиниц и пансионатов чуть ли не строем прогнали мимо Мясистого, но никто его не опознал.
