Анна и Сергей Литвиновы - Ideal жертвы
– О, Лилька! – обрадовалась она мне. – Садись. Угощайся. Смотри, какая вкуснотень!
Надо отдать Машке должное: она человек не жадный. Последним куском хлеба, конечно, не поделится, но когда благодарные пациенты заваливают конфетами, в одно лицо под подушкой их есть не будет.
Я не чинясь налила себе чаю и налетела на шоколадное богатство. Когда голова после бессонной ночи тяжелая, сладкое самое оно. Помогает мозгу проснуться.
– Ну, чего, Маш? – спросила я между «Трюфелем» и «Золотой нивой». – Хорошо тебе здесь?
– Хорошо, – кивнула она. Но не забыла подколоть: – Если бы ты мне еще долг отдала, совсем бы замечательно было.
Я ухмыльнулась:
– Держи.
Она в изумлении уставилась на новенькие стодолларовые купюры. Пробормотала:
– Ты что, разбогатела? А говорят, у тебя долг огромный...
Ага. Слухи, значит, уже разлетелись.
Я пожала плечами:
– Ну, мало ли что говорят.
– Хотя да, – задумчиво произнесла Мария. – Ты, Лилька, такая. Из любой ситуации выкрутишься. – И вдруг прыснула: – Помнишь, как в школе? Когда мы себе оценки в журнале исправили?
Эту историю я помнила прекрасно. В конце четверти зануда-химичка вкатила нам с Машутиком по трояку за контрольную, и это было дико обидно, потому что мы едва ли не впервые уверенно шли на четверки. Три балла, да еще за контрольную, разом перечеркивали наши достижения. И тогда Машка предложила: химичка, вон, все равно слепая и почти в маразме, ничего в голове не держит. Давай, мол, трояки в журнале на пятерки переправим – она ничего и не заметит. Сказано – сделано. Но в тот момент, когда Мария уверенно переделывала свой трояк в пятерку, у нее вдруг потекла ручка. И в журнале прямо поверх оценок появилось огромное уродливое пятно. Его любой маразматик разглядел бы. Машка подняла дикую панику. Попробовала замазать пятно «штрихом», получилось еще хуже, начала реветь, стала предлагать, чтобы мы с ней пошли с повинной прямиком к директору... Я, конечно, тоже испугалась. Но только, в отличие от Машки, сразу поняла: повинись мы перед школьным начальством, нам вообще головы открутят. Да как вы посмели! Исправлять оценки в классном журнале! Да еще его испортить!!
Я тогда рявкнула на нее: «Хватит реветь!»
И, не долго думая, схватила журнал и бросила его в свою сумку. Он поместился – в то время в моде портфели огромные были. Мы с Машкой как ни в чем не бывало покинули школу. А с журнала сняли пластиковую обложку и сожгли вечером на пустыре.
Следствие в школе шло долго. Классная и директор потрясали кулаками, угрожали учетом в детской комнате милиции и трясли наших хулиганов. Я наказала Машке: «Не признавайся! Даже если тебя к стенке припрут – все равно не признавайся ни в чем!» И хотя репутация у нас с ней была не ахти, конкретно нас никто не заподозрил. История с исчезновением классного журнала постепенно сошла на нет, в четверти по химии у нас оказались долгожданные четверки. Баллы-то учителя выставляли по памяти, а маразматическая химичка и вовсе попросила, чтоб мы сами записали ей, какие у кого текущие оценки...
Машка, конечно, в той давней истории повела себя, как трусиха и паникерша. Но, с другой стороны, ведь не выдала! Хотя ее, как и всех нас, директриса с классухой пытали в самой жесткой манере. Поэтому, я надеюсь, от Марии и сейчас будет толк.
Я осторожно спросила:
– Маш! У вас там в медблоке доктор Старцев работает...
– Есть такой.
– Ты с ним знакома?
– А то! – хмыкнула она. – Колоритный мужчина. Только медсестра у него, Зойка, дура.
Но медсестра меня не интересовала, и я продолжила допрос:
– Ты когда-нибудь бывала в той процедурной, где Старцев свои сеансы проводит?
– Бывала, – спокойно откликнулась Машка. – Процедурная как процедурная. Кушетка. Письменный стол. Два кресла.
– А никогда не слышала, – не отставала я, – чем конкретно Старцев там с пациентками занимается?
– Понятия не имею, – пожала плечами подруга. – Он всегда запирается. Говорит, что беспокоить его можно, только если война или в корпусе пожар. Я и не лезу.
– Неужели тебе не интересно?
– Да интересно, – призналась она, – но со Старцевым лучше не связываться. Он свою процедурную, как пещеру Аладдина, охраняет. И всех предупреждает: будешь не в свое дело соваться, докладную напишу. Оно мне надо? Чтобы штраф вкатили, типа, как у тебя?
Сдаваться я не собиралась и упорно продолжала расспросы:
– Ну, а как ты сама думаешь, чего там происходит? – И подольстилась: – Ты ведь его коллега, медик, и опыта у тебя побольше, чем у иного врача. Должна же хотя бы предполагать?
– Предполагать-то я предполагаю... – протянула Машка, – но только ты ж сама знаешь местные правила... Чтоб ничего не обсуждать, никаких сплетен...
– Да ладно тебе, Машутик! – ахнула я. – Какие между нами-то правила?! Мы ведь с тобой подруги!
– Подруги-то подруги, а мне только штрафа не хватало, – пробормотала трусиха. Но все-таки понизила голос и сказала: – Я думаю, нет там никакой особенной медицины. Старцев просто сеансы сексотерапии в процедурной проводит. Мужик он видный, а бабы, пациентки наши, почти все за сорок. Самый сок, а свои мужья есть едва ли у половины. Да и кто в наше время с мужьями спит? Ну, а Старцев – он ведь к тому же врач. Они все в постели супер. Кучу поз знают и вообще умеют сделать даме приятное. – Машка мечтательно улыбнулась.
«Похоже, тебе тоже мой Старцев нравится, – поняла я. – Сама мечтаешь, чтоб он тебя в процедурную пригласил. И оттрахал по полной программе».
Я резко сменила тему.
– Маш, помнишь, ты компьютер собиралась покупать. Купила?
– Да на какие шиши я его куплю?! – возмутилась подруга. – Два года уже мечтаю, и с моей зарплатой, видно, до пенсии буду мечтать.
– И сколько тебе не хватает?
– Уж у тебя столько точно нет, – отбрила она. – Тысячу долларов. Это как минимум.
Я молча выложила перед ней десять зеленых бумажек – половину аванса, что мне выдал вдовец. Машка уставилась на меня, как на медузу Горгону. Потрясенно пробормотала:
– Это... чего?
– Это тебе, – спокойно откликнулась я. – Бери. Не в долг. Просто так, без отдачи.
Она продолжала переводить глаза то на меня, то на купюры.
– Да убери ты их! – цыкнула я на подругу. – Не дай бог, кто войдет!
Машка послушно кинулась прятать сотенные бумажки. Я где-то читала: если человек уже взял в руки деньги, отказаться от них у него сил не хватит.
Подруга сунула купюры в карман халата и предупредила:
– Все. Теперь не отдам.
И запоздало сказала:
– Только не говори, что тебе промедол нужен или что-нибудь в этом роде. На уголовку не пойду. Даже за «штуку».
– Окстись, Маша, какой промедол! – рассмеялась я. – Мне всего-то нужно узнать, что в процедурной у Старцева на самом деле происходит.
Подруга, похоже, забеспокоилась. Спросила:
– Зачем?
Врать я не стала:
– Ты ведь знаешь, что у меня на тренировке клиентка умерла? Вроде как от чрезмерной физической нагрузки?
– Ну.
– Только я думаю, что ее Старцев уморил. По крайней мере, одно знаю точно: эта Елена Ивановна в его процедурной бывала.
– А ты чего – следователь? – поджала губы Мария.
– Нет, не следователь, – согласилась я. – Но чтобы меня несправедливо обвиняли, тоже не хочу.
Подруга покачала головой:
– Я бы на твоем месте в это дело не стала лезть.
– А ты никогда ни во что не лезешь, – отбрила я. – Тебе лишь бы лапки кверху и сдаться.
Машка молчала. И то вынимала из кармана халата купюры, то засовывала их обратно. Неужели все-таки откажется?
Но жадность, или любопытство, или страсть к доктору Старцеву, или все вместе все-таки победили. Мария откинула полу халата. Поместила деньги в защищенный «молнией» кармашек джинсов. Произнесла:
– Гарантировать, конечно, не буду. Но что могу – узнаю.
И по ее горящим глазам я поняла: мое задание подругу захватило.
– Только будь, пожалуйста, осторожной, – пробормотала я дежурную фразу. – И, если что, не признавайся никому, что я тебя попросила...
Подруга только хмыкнула:
– Можешь на меня положиться.
Хоть я ни на секунду не сомневалась: если вдруг Машку по-настоящему припрут к стенке – сдаст меня в ту же секунду. Здесь не школа. И все оставшиеся в тот день тренировки чувствовала себя, как на иголках. Каждый раз, когда за стеклянной дверью спортивного зала мелькала чья-то фигура, вздрагивала. Боялась, что пришли. За мной.
Однако день прошел спокойно, а вечером во время ужина ко мне подошла Машка. По ее сияющему лицу я поняла: ей что-то удалось разузнать. Я обрадовалась – и одновременно забеспокоилась. Потому что подруга, не чинясь, заорала на всю столовую:
– Лилька! У меня такие новости обалденные!
Видно было, что ей не терпится выложить их тут же. А через два столика от моего Кирюха сидит, наверняка уже уши навострил. И даже Константин со своего далекого стола «для высшего менеджмента», кажется, прислушивается.
