Анна и Сергей Литвиновы - Коллекция страхов прет-а-порте
Надя поняла с лету. Тут же вручила журналисту телефонную книгу:
– Институт неотложной помощи – он, наверно, там, где экстренные номера…
– Да. – Дима уже жал на кнопки. – Алло, будьте добры, подскажите… Летягина Валерия… В каком отделении?.. Вроде в реанимации… Да, спасибо, – севшим голосом поблагодарил он.
Надя услышала – в трубке запищали короткие гудки.
– Что?! – в ужасе потребовала она.
– Состояние крайне тяжелое, говорят… – пробормотал журналист.
Надя закрыла глаза и почувствовала, как по щекам текут слезы.
– Поехали, – тронул ее плечо Полуянов.
Глава 12
В Институт неотложной помощи Надя с Димой примчались за рекордное для Москвы время – двадцать минут. Таксист, едва взглянул на заплаканное Надино лицо и услышал, куда надо ехать, – такой старт взял, что их в сиденье вдавило. И гнал от души – по встречке, по тротуарам. Даже экстремал Полуянов и тот не выдержал, попросил:
– Слышь, братан, – обороты-то сбавь.
А Надя за водилу неожиданно заступилась:
– Пусть гонит. (Хотя всегда раньше подобных горе-гонщиков ненавидела.)
Но сегодня неожиданно выяснилось, что скорость и свист горячего ветра в открытых окнах ее успокаивают.
Впрочем, они все равно не успели. Оказалось, что часы посещений уже закончены, а в реанимацию и вовсе ни в какое время не пускают. В холле, правда, имелся телефон для экстренной связи с врачами – но, как гласила табличка, пользоваться им могли «только ближайшие родственники пациентов».
– Позвоним? – предложила Надя. – Скажем, что мы ее брат с сестрой?
– Зачем? – покачал головой Полуянов. – Лучше действовать неформально.
Идти неформальными путями журналисту явно было не впервой. Наде это живо напомнило историю со смертью ее мамы – тогда она впервые после долгого перерыва с Димочкой встретилась[19], и на душе совсем грустно стало…
«Вот странно, – подумала Митрофанова. – Ведь Лерочка мне по большому счету – никто. Случайная знакомая – к тому же глупенькая, взбалмошная и вредная. Раздражала меня, бесила – особенно сегодня… Но почему же сейчас, когда ей плохо, – мне тоже так тяжело?! Полуянов-то ясно, чего старается: она ему нравилась, еще бы – такая красотка! А я-то что с ума схожу?! Ну-ка, быстро взять себя в руки! Успокоиться. Отстраниться».
Но, как Надя себе ни приказывала – успокоиться и отстраниться у нее не получалось… Дима – тот куда более хладнокровным выглядел. Нимало не тушуясь, подвалил к охраннику, стал соловьем разливаться, чтобы тот их внутрь Института пропустил. Страж хоть и выглядел сурово, а сто рублей взял охотно:
– Ладно, уговорили. Проходите. Только чтоб не буянить.
– Что-что? – не поняла Надя.
– Водку небось друзьям несете? Или коньяк? – подмигнул охранник.
– Какая водка? Мы в реанимацию, – пожал плечами журналист. – Где она, кстати, тут?
– По коридору налево. Но туда вас точно не пустят.
– Мы разберемся, – заверил Дима.
И разобрался – стальная дверь с кодовым замком и грозная табличка «Не беспокоить!!!» журналиста не смутили. Пока Надя расстроенно разглядывала неприступный вход, журналист повел носом, принюхался, потом взял девушку за руку, протащил по истоптанному коридору, затолкнул в прокуренный закуток под лестницей:
– Нам, похоже, сюда.
– Фу, накурено как! – поморщилась Надя. – Зачем мы тут?
– Надо. Терпи, – хмыкнул Дима.
– Что ты затеял?
– Сорок восьмая журналистская заповедь: всегда ищи нужную курилку. В самой реанимации курить ведь нельзя?
– Совсем не факт… – начала Надя.
И тут как раз в курилку доктор и зашел.
– Простите, вы из реанимации? – вежливо обратился к нему Дима.
– Все справки в регистратуре, – буркнул врач.
Дима будто не расслышал:
– У вас там Лера Летягина. После аварии. Ее, – кивок на Надю, – подруга и моя родственница.
– Родственница? – поднял бровь доктор.
– Сестра, – не моргнув глазом, соврал Полуянов. – Двоюродная. В справочной сказали, что состояние крайне тяжелое. Мы так волнуемся, дома вообще невозможно находиться, вот, сюда приехали…
Журналист вытащил сигаретную пачку и вместе с ней, будто случайно, – пятисотрублевую купюру. Доктор с интересом посмотрел на деньги – и щелкнул зажигалкой. Пока Дима прикуривал, купюра исчезла.
– Сожалею, но дела у вашей сестры пока неважные, – вздохнул врач. И посмотрел на Надю с Димой с сочувствием. – Впрочем, организм молодой. Будем надеяться, справится.
Но уверенности в его голосе не было.
Надя машинально отметила, что доктор, по медицинским меркам, совсем еще юный, не старше тридцатника. Наверно, даже не врач, а пока что ординатор. Глаза – усталые, на рукаве зеленого хирургического костюма – пятнышко крови.
– Какие у Леры травмы? – потребовала Надежда.
Доктор поморщился:
– Стандартный набор. Сотрясение мозга, переломы. Забрюшинная гематома. Разрыв селезенки. Большая потеря крови, шок…
– О, господи, – пробормотала Надя.
А Дима с надеждой спросил:
– Но она хотя бы в сознании?
– Какое там, – вздохнул врач. – Пытаемся, конечно, из комы вывести…
– Гады! Вот гады! – пробормотала Надя. И тут же испуганно взглянула на врача: – Простите. Я имею в виду того… тех, кто в машине был. Которая ее сбила.
А Дима вкрадчиво спросил:
– Скажите, а мы не можем к Лерочке заглянуть? Хотя бы на минутку?
Врач выразительно взглянул на него – и Полуянов тут же повторил недавнюю комбинацию: пачка сигарет, еще одна пятисотрублевая купюра… Когда деньги исчезли в кармане хирургического костюма, доктор сказал:
– Ладно. Но только очень быстро. – Он затушил сигарету. – Пойдемте.
Надя с Димой поспешили за ним.
– Скажите, – на ходу спросил журналист, – из милиции к вам уже приходили?
– Из милиции? – насторожился врач.
– Так положено ведь? Леру машина сбила, а это криминал…
– Криминал. Только к кому приходить-то? Девочка в коме, на вопросы ответить не может. Сказали, чтоб мы им сами звонили – как только она в себя придет.
– А вещи ее где? – продолжал пытать Дима.
– Слушай, ты правда ей брат? – нахмурился врач.
Надя почувствовала, что краснеет. А Полуянов – спокойно ответил:
– Правда. Хотите – могу паспорт показать.
– Ладно, не надо, – отмахнулся врач. – Сумочки вместе с ней не привозили. Может, она без нее была, а может – ударом отбросило, так что не нашли. А одежда – как положено, на складе. Только, сам понимаешь, там испорчено все… Паспорт был, к счастью, в кармане джинсов.
Они подошли к реанимации, доктор набрал код, дверь распахнулась.
Медсестра, дежурившая на посту при входе, посмотрела на визитеров неодобрительно – однако, по знаку доктора, молча встала, вынесла им белые халаты. Предупредила:
– Главврач еще не ушел.
– Мы осторожно, – кивнул доктор. И заторопил, когда Надя (руки дрожали) замешкалась, надевая халат: – Пожалуйста, быстрее…
Надя смутно помнила, как шли по унылому коридору… как врач, наконец, привел их в огромную комнату с широким проемом вместо двери… как миновали ряд кроватей – а люди на них настолько израненные, что часто даже не определишь, мужчина перед тобой или женщина… И кардиографы уныло пищат, и лекарствами пахнет затхло и безнадежно…
– Вот она, – тихо сказал доктор.
Надя не удержалась – охнула.
Юной фотомодели Леры Летягиной больше не было – вместо нее на койке лежала бесформенная женщина. С огромным синяком вместо лица, с окровавленными бинтами, перехватившими спутанные волосы, с тяжелым дыханием…
– Лерочка… – прошептала Надя. И потянулась взять девушку за руку.
– Не надо, – остановил ее доктор. И объяснил: – Там переломы в двух местах.
Но Надя все же дотронулась до Лерочкиной руки. Совсем легонько – она где-то читала, что человек пусть и в коме, а все чувствует. И слышит.
Надя склонилась над неподвижным, почти мертвым, телом. И тихо, одними губами, прошептала:
– Лерочка, я знаю, ты меня слышишь…
Доктор тактично отвернулся. А Надя наклонилась еще ниже и договорила:
– Ты сильная, Лера. Ты справишься. Мы в тебя верим. Поправляйся, прошу тебя. Еще ведь столько будет показов! И конкурсы. И тебе на всех них надо побеждать. – Она постаралась изгнать из голоса слезы и твердо закончила: – А мы, Лерка, за тебя отомстим. Не сомневайся. Это я обещаю.
Она отступила от кровати и увидела, как губы подруги еле заметно дрогнули.
* * *Реанимация – словно пруд со стоячей водой. Электрический свет – неживой, воздух – затхлый. Время движется по-иному, нежели в обычной, здоровой жизни. Наде даже казалось, что часы в холле отщелкивают не секунды с минутами, а жизнь, смерть, жизнь, смерть… Жуткое место.
– Надумаете – приходите еще, – предложил на прощание прикормленный Димой доктор.
– Может быть, – кивнул журналист.
