Анна и Сергей Литвиновы - Слишком много любовников
– Но Ворсятов-то круче.
– Круче-то круче, и он, конечно, все эти дела замнет. Но у губернатора других забот нету, что ли? С какой стати мне на него еще и это прикажете вешать?
И тут я понял: главный нерв и опаска этой женщины были не в Соснихине даже. Он – давно (для нее) отработанный пар. А вот Ворсятов – да. Вдруг губернатору надоедят бесконечные и многочисленные просьбы любовницы? Вдруг скажет в один прекрасный момент: надоела ты мне, не хочу я с тобой больше быть. И тогда – прощай, должность ректора, и партийные кулуары, и депутатские интриги и запросы. Она и со мной, наверное, потому с первого звонка согласилась встретиться, что знала от Ворсятова, что тот поручил найти Влада – мне. И хотела выглядеть послушной девочкой и действующего губернатора ни в коей мере не раздражать.
Но вслух я сказал:
– Ваша версия: что Соснихин задумал?
Она ответила немедленно:
– Решил со всем развязаться. Все оборвать. Начать новую жизнь.
– Где он сейчас скрывается?
– Возможно, уже ушел. С концами. Из страны. Тогда ищи ветра в поле.
– Какое место на карте для него любимое?
Она ответила незамедлительно и безапелляционно:
– Карибский бассейн. Доминикана. Пуэрто-Рико. Возможно, Мексика.
Я встал и выполз из-за стола. Движения, да и разговор, давались мне с трудом. На лбу выступил ледяной пот, меня мутило. Гогоберидзе и его заплечных дел мастера пару раз заехали мне и по голове тоже.
На автопилоте я добрался до бульвара Радищева, ставшего для меня за два дня в Сольске родным. Арендодатель где-то шлялся. Я вспомнил о том, что моя бабушка говорила (когда я вдруг расхварывался), что сон – лучшее лекарство. Сейчас я это лекарство готов был принять доброй пригоршней – спать меня тянуло неудержимо. Я добрался до кровати, поставил будильник в новом телефоне на четыре утра и снова улетел в объятия Морфея.
* * *В четыре утра солнце в северном городе Сольске уже поднялось над горизонтом, и птицы во дворе голосили вовсю.
Квартирный хозяин басовито храпел в своей комнате. На кухне имелись следы вечернего одинокого застолья: рюмка и пара кусков заветрившегося сыра с колбасой.
Я принял ледяной душ и надел предусмотрительно постиранные позавчера футболку и носки.
Когда я вышел из ванной, бывший метранпаж уже проснулся и хлопотал на кухоньке – жарил мне яичницу.
– Куда в такую рань собрался, Паша?
– Пора мне в Москву возвращаться.
– Я так и понял. Поэтому тебе яишня отвальная, с помидорами и салом. Из четырех яиц.
Пока я завтракал и пил кофе, Александр Степанович как бы невзначай, слегка стесняясь, махнул свою первую утреннюю рюмку. На прощание мы с ним обнялись.
– Давай, Паша, береги себя. С ментами на рожон не лезь. А если будешь еще раз у нас в Сольске, мой дом – твой дом. И друзьям своим скажи, если вдруг в наши северные края нагрянут, всегда могут у меня остановиться. Я им дисконт сделаю. А ты вообще живи бесплатно, если соберешься. Хороший ты, Павел, человек.
* * *Если совершенно не двигаться, то мое избитое тело практически не болело. Жаль, что нельзя было управлять машиной и при этом вовсе не шевелиться. Особенно на наших российских дорогах. Невозможно тут выйти на трассу, включить пятую или шестую передачу и нестись со скоростью за сто, слегка поддавливая акселератор.
У нас ведь хайвеев нет. Деньги все губернаторам на цацки уходят. Поэтому на трассе межобластного значения, коей я следовал, меня встречали разнообразные сюрпризы. То зловещие дыры в асфальте. То ремонт дороги с объездом. То деревенька с ограничением скорости. Приходилось переключаться на пониженную передачу – третью, а то и вторую – и внимательно шоферить, объезжая препятствия.
Встречного и попутного автотранспорта было немного. Тягачи везли балансы – наверное, на виденный мною позавчера Сольский бумкомбинат. Старые «Жигули» советских времен пылили по личным хозяйственным делам. Редко-редко проносились, как хозяева жизни, колесницы-иномарки.
Я ехал на юго-запад, навстречу солнцу, и оно светило мне прямо в глаза – пришлось надеть солнцезащитные очки и опустить козырек. Следовать я снова решил через Кострому. Хотелось повидать Зою. Не то чтобы сердце к ней рвалось – нет. Но мне надо было задать девушке один вопросик.
Где-то на траверзе старинного русского города Вятки, примерно в половине десятого утра, я решил, что звонить Зое, хоть и по отпускному времени, но можно. Все равно сынишка лет восьми-десяти с нею рядом – а эта братва поднимается рано.
Костромской ее номер остался записан в моем предыдущем мобильнике, но я и без того прекрасно его помнил: американская полицейская машина со спущенными колесами, а в ней – мой дружок Санька играет в шахматы, прикладываясь к пол-литре. Словом, 910–173–05–64. Я набрал номер. Девушка откликнулась. Голос у нее был безмятежный, ленивый, сонный.
– Это Павел. Я тебя не разбудил?
– В отпуске меня обычно Артемка будит. А ты не будишь, нет. Просто тревожишь.
– Я возвращаюсь в Москву. Буду в твоих краях проездом. Надо повидаться. Давай я заеду к тебе на дачу – или где ты там живешь.
– Нет-нет, – категорически запротестовала она. – Если надо встречаться, давай в городе. Я подъеду. Когда ты в Костроме будешь приблизительно?
– Навигатор показывает – в восемнадцать тридцать. Но я надеюсь его опередить.
– Ты лучше не лети – дороги у нас сам знаешь какие. А будешь подъезжать, за час позвони.
Я нажал отбой и поехал дальше, все южнее.
Случаются в России в конце весны – начале лета деньки, которые совершенно примиряют с разбитыми дорогами и унылыми деревеньками пообочь, будто бы прямиком перелетевшими из девятнадцатого века. И с больными ребрами и отбитыми (полицейскими) почками. Итак, в дороге меня провожало мягкое ласковое солнце, могучие стволы хвойных лесов и нежная зелень лесов лиственных. И запахи лугов и полей, наполнявшие машину. И птицы, заливающиеся так, что перекрывали шум мотора и шелест шин. Короче, руление, несмотря на тяжелое физическое состояние, даже доставляло мне определенное удовольствие.
Около четырех дня, на подъезде к Костроме, я снова позвонил Зое.
– Встретимся на том же месте, – предложила она.
– В квартире на Лесной, двадцать семь?
– Нет-нет, – засмеялась она. – На «сковородке» – Сусанинской площади, возле пожарной каланчи.
Вскоре я переехал мост через Волгу. Речка блистала.
В центре города я припарковался неподалеку от центральной площади. От смены положения засидевшееся тело заболело с утроенной силой, и я еле доковылял до пожарной каланчи. Я даже – наплевать на условности – уселся в ожидании Зои на бортовой камень.
Наконец появилась она, и в тот миг, когда я ее увидел, я понял, что рад встретить ее – но как друга. Товарища, можно сказать, по работе. И я больше нисколько не вожделею ее – а ведь подобные желания подступали, чего там греха таить, все три предыдущие наши встречи. Слава богу и спасибо Василисе из города Сольска, что они помогли мне понять это. Иначе рано или поздно я бы не сдержался, и мы с Зоей очутились бы в койке. И ни к чему хорошему это бы не привело. Тяжелые объяснения, тоскливое расставание. Нет, сколько раз я давал себе зарок: укладываться с девушкой можно, только если ее по-настоящему любишь, и никак иначе. Не вестись на собственную сексуальную алчбу. И на женские игры, кокетливые штучки. Не морочить голову ни себе, ни им. Вот только очень трудно понять про себя, когда оно приходит, это настоящее чувство. Короткая встреча с учительницей Василисой в Сольске помогла мне понять, каким оно на самом деле бывает. Когда тебе даже наплевать на секс. И хочется просто быть с девушкой рядом. И расстояние в тысячу километров между нами было бы мне не помехой. Эх, Василиса – прошла она мимо своего счастья.
Я с трудом поднялся с асфальта. Зоя вдруг погладила меня прохладной рукой по щеке. Дотронулась до кровоподтека, выглядывающего из выреза майки.
– Что случилось? – заботливо и проникновенно спросила она.
– Бойцы все из той же команды. Как тогда, возле твоего дома. Только на этот раз им повезло больше.
– Как чувствуешь себя?
– Бывало и лучше.
– Может быть, к врачу?
– Нет-нет.
– Ты переночуешь?
– Извини, надо спешить. Хочу к вечеру добраться до Москвы. Дела.
– Что ж, не буду настаивать.
– Слушай, ты меня два раза угощала – давай я тебе устрою алаверды. Пойдем куда-нибудь в хорошее местечко, поедим. У меня с самого Сольска ни крошки во рту.
Она согласилась, и я попросил ее как местную, в каком-то роде, жительницу показать достойную ресторацию.
– Пошли, – она взяла меня под руку.
В этот раз Зоя показалась мне не такой, как в Белокаменной, и даже иной, чем в нашу первую встречу тут, в городе, – более спокойной, мягкой, женственной. Может, сказывалось, что она отдохнула, побыла с сыном, отключилась от столичной гонки?
