Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся
— По рукам! — засмеялся Володя, глядя, как тут же подскочившая Анечка хлопает сверху своей легкой ладошкой по двум мужским ладоням.
После ужина они вместе вышли из квартиры, и Анечка, словно расставив все точки, деловито взяла за руку сначала Ромашкина, а потом — Любу и повернулась к Володе:
— Пока!
Сцена ревности
К Угличу мы подошли глубокой ночью и только утром увидели свое место назначения, как говорят военные. Угличские просторы способны поразить даже взыскательные взоры. Конечно, система московских водохранилищ более внушительна, но та вода окружена многими деревнями, строениями и лесами. Здесь же на безлюдной российской долине жидкости казалось слишком много, и ее избыток выглядел никому не нужным.
Наш корабль встал перед шлюзом номер один, за которым собственно и начиналось Угличское водохранилище. И даже с этой стороны шлюзов, где ворота были почти не видны, сразу становилось ясно, что они незыблемы, как горная скала, и поменять их непросто. Теперь становилось понятно беспокойство руководства канала — уникальные работы даже с таким мощным подручным средством, как плавучий кран, требовали тщательной подготовки. По самой макушке ворот мчались автомобили: Угличская плотина служила одновременно и мостом. По ту сторону моста зияла пропасть, внизу которой тяжело качалась зыбкая серая вода, которая сверху выглядела нарисованной. К счастью, нам она не была видна из — за близости к шлюзовым воротам. Одним словом, все здесь было достойно друг друга: громада воды, огромные ворота, наше судно.
Я вдруг подумала, что если ворота, не выдержав напора, сломаются, и вся эта неуправляемая масса воды рухнет вниз — она сметет на своем пути все окрестные деревеньки.
Примостившись у якорного шпиля плавкрана, я внимательно следила, как швартуется наше неповоротливое чудовище.
— Уходишь, Наталья? — грустно спросил меня Саша Комаров, остановившись рядом.
— Да что вы меня все провожаете? — вот уж мое возмущение было непритворным. — Может, у меня здесь будет новое задание? Мне велено вникнуть в местные проблемы и поискать значительную тему, чтобы оправдать командировочные расходы! К тому же я не могу упустить возможность побывать в историческом сердце родины? — упершись в тяжелую цепь леера, я принялась ее раскачивать.
— Вот свалишься в ледяную воду! В ледяной воде все мечты об историческом сердце сразу растают! — предупредил меня Саша.
— Как будто не сваливалась!
— Нашла чем гордиться! — сказал Саша, придерживая цепь и ссаживая меня с нее.
Вскоре из ворот шлюза величаво выплыла баржа, а следом выскочил юркий катерок. Обогнув неповоротливую баржу, суденышко вскоре бодро подпрыгнуло возле нас. Вблизи оказалось, что это все же буксир, а не катер. Буксирчик был таким же миленьким и домашним, как и на Клязьминском водохранилище. Сколько этих трудяг бродит по российским речным просторам? Неприметных, похожих друг на друга, как две капли воды. И на каждом — веселая команда не очень сытых матросов.
К выходу на берег приготовились три человека: я, командир и завхоз. Накануне капитан сделал объявление, которое очень не понравилось команде. Посещение берега запрещалось абсолютно всем, кроме как по специальному разрешению, что, разумеется, связано с предстоящими работами на шлюзе. Это известие было встречено мрачным неодобрительным молчанием. Впрочем, особого желания появляться на этих каких — то вымерших берегах ни у кого не было — если их и манило что — то, так это сам старинный город Углич.
По плану я должна была купить билеты на обратный путь и заодно посетить магазины, без которых, по какому — то нелепому общему убеждению, ни одна женщина длительное время не может чувствовать себя человеком. Командир должен был прибыть к месту командировки и ознакомиться с задачами. Завхоз — сделать новые заявки на продовольствие.
Несмотря на то, что буксирчик наделал немало шуму, палуба оставалась столь же пустынной, что и раньше. Уже одно это ясно говорило о недовольстве обиженной команды, занятой уборкой, чисткой судна и подготовкой всех узлов крана. Мы втроем выстроились вдоль борта, наблюдая, как осторожный буксир обхаживает гигантскую корабельную корму. Пристроившись, наконец, к самому низкому месту, он остался удовлетворенным, а мы приготовились к погрузке, что, учитывая разную высоту борта, являлось делом нелегким. Несколько матросов тут же нашли себе дела на палубе, без особого интереса наблюдая за нашим отбытием.
Мы уж занесли было ноги, чтобы спрыгнуть на более низкую палубу буксира, как увидели, что на плавкран прибыли пассажиры. Вернее, одна пассажирка, но зато колоритная! Это была та самая дама, которая дважды встречалась мне на берегу и которая рассуждала о том, что Планета — ее любимый размерчик. Увидеть ее в далеком Угличе, куда, по моим представлениям, Макар телят не гонял, — могло означать… Могло означать что угодно — мне, впрочем, ничего путного не приходило в голову. Я даже оглянулась вокруг, проверяя, действительно ли мы покинули столицу несколько дней назад?
На буксире ей подставили какой — то ящик.
— Мадам! — сказал матрос, подхватывая ее под руку.
Другой в это время устанавливал ногу мадам в проем на борту. Потом оба они буквально перебросили женщину с борта на борт, а наверху ее приняли чуть ли не на лету и поставили в вертикальное положение. По всему видно, что птица эта дальнего полета.
Я все еще стояла с раскрытым ртом, когда она, словно не заметив меня, шагнула на палубе к капитану.
— Я так и знала! — сказала дама самым ядовитым голосом, который я когда — либо слышала.
Что — то мне напомнил звук ее голоса. А — а, трещотку гремучей змеи, которую я регулярно слышу в зоопарке у Феди Кедрова.
— Сонечка! Как я рад тебя видеть! — сказал капитан, не обращая ни малейшего внимания на ее тон, слова, выражение лица и даже раскрывая руки для объятий.
Мне кажется, он не удивился. И никто не удивился, судя по всему. Но я заметила, что на палубе появилось больше матросов — они стали подтягиваться, едва заслышав сварливый голос важной птицы. Видимо, наиболее любопытные члены команды изрядно заскучали без свежих впечатлений.
— Что же ты молчишь, Александр? — строго сказала дама хорошо отработанным командирским голосом. — Может, ты объяснишь присутствие женщины на борту? — отчеканила она. — Впрочем, я и сама все вижу!
— Это корреспондент! — повысил голос капитан, вероятно, стесняясь присутствия посторонних людей. — У нее задание.
— Знаем мы эти задания! — отвечала дама громким голосом, стараясь, наоборот, привлечь, как можно больше людей. — Отвечай, кто это? — она сделала два решительных шага вперед, а капитан — назад.
Еще секунда, и мадам набросится на нашего капитана — чтобы отхлестать его по щекам. Вероятно, перчатками. Хотя ей очень бы подошел длинный хлыст, как у дрессировщицы в цирке. Во всяком случае, ее театральная агрессия не оставляла в том сомнений. Капитан, видимо, тоже так подумал. Он вздохнул, словно набирая в легкие побольше воздуха, и… и поправил на голове фуражку, усаживая ее поплотнее.
И тут я поняла, что настала моя очередь выйти на сценические корабельные подмостки.
Шагнув к командиру Дмитрию Перову, я обняла его за шею и сказала сладеньким голоском:
— Дорогой! Ты обещал показать мне местные досто — примечательности!
Дмитрий от удивления выронил свой портфель. Потом он закашлялся и начал одергивать куртку. Завхоз бросился к командирскому портфелю, проворно поднял его, отряхнул и сунул себе под мышку. Отбежав в сторону, он вернулся и помог командиру одергивать куртку — на меня он не смотрел, явно не одобряя моего легкомысленного поведения.
— Дмитрий Степаныч! Дмитрий Степаныч! — суетился завхоз, подталкивая командира к бортику. — Нам пора! Буксир ждет!
— Эй, кто на судне сходит на берег? — в нетерпении кричали с буксира. — Вы, что, вещи еще не собрали? Мы и так еле держимся на волне!
Но на плавкране наступал аншлаг. Апофеоз сцены молчания был в самом своем разгаре. Все хорошо держали паузу, застыв, как в детской игре «Море волнуется раз…». Все понимали, что наступила кульминация, но не знали, по какому пути двинется дальнейший сценарий?
— Идем — идем! — пропела я. — Ну, кто меня поймает? — повернулась я к оторопевшему командиру. — Димочка! Я ведь могу к другим обратиться! — дурашливо надула я губки.
К счастью, Дмитрий Перов отличался сообразительностью — спрыгнув на палубу буксира, он протянул руки и принял меня с палубы плавкрана. Держа меня на вытянутых руках, он повернулся лицом к даме в кожаном бордовом плаще и черной экзотической шляпе, как бы демонстрируя наши отношения.
— Пойдем, поговорим, Зайчик! — сказала она, видимо, по достоинству оценив Димин подвиг, и повернула капитана к каюте, как марионетку.
