Тимоти Уилльямз - Черный август
В квартиру вела наружная лестница с железными перилами; на каждой бетонной ступеньке стояли растения в горшках – герани и цикламены. В засуху они требовали частого полива.
Пара горшков была опрокинута. «Ева», – с раздражением подумал Тротти, вынимая из кармана ключ.
Дверь оказалась незапертой.
Сам удивляясь четкости своих рефлексов, Тротти моментально прижался к стене и потянул за собой Пизанелли. Тот едва удержался на ногах.
– Гости, – хрипло прошептал Тротти.
В тусклом свете они увидели, что деревянный косяк двери разломан.
– Надеюсь, пистолет у тебя с собой, Пиза.
ГостьГлупо рисковать жизнью в шестьдесят два года, подумал Тротти. Особенно если ты вот-вот в первый раз станешь дедом, если ты уже пятнадцать лет не проходил переподготовку в Падуе, если ты не в форме и долго не тренировался, так что преодоление одного-единственного лестничного пролета вызывает у тебя на полчаса одышку. И когда от пенсии и домика в горах тебя отделяют всего-то три года.
Но этот особнячок на улице Милано был домом Тротти.
«Я здесь живу», – сказал он себе. А потому выбора у него не было. Территориальный императив. И у него свалилась гора с плеч, когда он увидел, что Пизанелли вытаскивает из кобуры на пояснице пистолет.
В неверном свете уличных фонарей лицо Пизанелли казалось осунувшимся. В правой руке он сжимал свою легкую «беретту», левой поддерживал сжатую в кулак правую кисть.
Света в доме видно не было.
– Появилось у тебя это чувство deja vu, Пиза?
– Deja vu? – Пизанелли лег на пол. – Я готов, комиссар.
Тротти вытянул вперед руку и толкнул входную дверь. Раздался неприятный скрип. Тротти остановился и прислушался.
Потом толкнул дверь сильнее.
Дверь отворилась.
Пизанелли поднял голову и заглянул в прихожую. Затем приподнялся и, согнувшись пополам и тесно прижавшись к правой стене, двинулся в дверной проем.
Тишина.
– Я сзади. – В руке Тротти сжимал трость – он и сам едва помнил, как взял ее с вешалки. Он медленно продвигался по прихожей следом за Пизанелли, чувствуя в ноздрях запах его крема для волос. Плотно прижавшись к стене, он пытался вспомнить, чему его в свое время учил в Падуе инструктор-англичанин. О внезапном нападении, об адаптации зрения к темноте, о том, как не стать мишенью для стрельбы.
– Откройте дверь и одновременно включите свет, – прошептал Пизанелли. – Но не забудьте заслонить от света глаза.
Тротти нащупал рукой выключатель.
– Включаю.
Выскочив из дверного проема, Тротти повернул выключатель и резко открыл дверь – свет из прихожей полился в спальню.
Спустя мгновение туда рванулся Пизанелли.
Бывшая спальня Пьоппи была пуста.
Сильно ударившись о противоположную стену, Пизанелли быстро пронес руки над головой и выставил перед собой пистолет.
– Черт!
Со шкафа на него близоруко смотрел плюшевый медведь.
Его стеклянные глаза были покрыты слоем пыли.
Пизанелли вспотел. Тыльной стороной ладони он вытер лоб. Полицейские вернулись в прихожую.
Туалет и ванная тоже были пусты.
Тротти осторожно открыл дверь в спальню.
Рядом с кроватью валялась включенная настольная лампа, освещая интимным розовым светом всю нижнюю часть комнаты.
Пизанелли по-прежнему сжимал обеими руками «беретту».
Он пытался улыбнуться. Лицо его было бледно.
– Торнадо, – пробормотал он, вздохнул с облегчением и расслабился.
Все ящики были вытащены, а их содержимое вывалено на пол. Повсюду была разбросана одежда Аньезе. Тротти заметил меховую накидку, которую подарил ей более тридцати лет назад. Накидка была разодрана. Разлитый кофе, выжженные сигаретами пятна на ковре, сорванные занавески.
– Похоже, ваши гости уже ушли, комиссар. – Пизанелли опустил руки. – Вдоволь повеселившись.
– Ева, – промолвил Тротти.
– Ваша домработница? – ухмыльнулся Пизанелли.
– Уругвайская проститутка.
– А вы друзей себе выбираете аккуратно, комиссар.
– Ни разу не говорил, что ты мне друг, Пизанелли.
Кто-то стащил с постели матрасы и вспорол их ножом. Подушки выпотрошили, и когда Тротти обходил вокруг кровати, в воздух взвились легкие перья. Тротти нагнулся и поднял с пола треснутую рамку фотографии.
Аньезе, Тротти и Пьоппи на вилле Ондина на озере Гарда – счастливые мать, отец и дочь, улыбающиеся в фотокамеру. Лето 1967 года.
– Я познакомился с ней несколько месяцев тому назад. – Поглядев на разорванные простыни, перья и валяющуюся одежду, Тротти покачал головой. Телефонный шнур из розетки выдернули. – Она сказала, что приехала сюда, в Италию, потому что в Уругвае ей предложили здесь работу. Думала, что будет вести занятия аэробикой в оздоровительном центре в Милане. И сможет посылать кое-какие деньги маленькому сыну домой.
– Вот вам и аэробика.
Они пошли на кухню.
На полу валялись тарелки и прочая кухонная утварь. Из крана в раковину текла вода. Пахло уксусом.
На холодильнике как ни в чем не бывало нелепо тикал будильник.
– В квартире пусто, – сказал Пизанелли. – Кто бы сюда ни заходил, а никого уже нет.
Наступив на разбитую тарелку, Тротти подошел к раковине и завернул кран.
– Интересно, как они ее нашли? Бедняга.
– Она ведь подходила к телефону.
Тротти вдруг почувствовал сильную усталость. Он положил трость на пол и опустился на стул.
– А почему уругвайка, комиссар?
– Сицилийцы теперь занимаются другими вещами. Перешли на контрабанду наркотиков, наркобизнес, где доходы побольше. В Милане сейчас проституция главным образом в руках уругвайцев. В Женеве – китайцы и нигерийцы. Там, откуда ушли сицилийцы, появились новые мафии.
– Вы встретились с ней в Милане?
Тротти никак не мог перевести дыхание.
– Какой бардак!
– Вот не думал, что вы ездите развлекаться в Милан, комиссар.
– Думай что хочешь, Пизанелли.
– Вам показалось, что вы сможете ей помочь? Что сможете спасти шлюху?
Тротти повертел головой. В руке он все еще держал снимок, сделанный на вилле Ондина. Он встал и положил его на холодильник рядом с будильником.
Пизанелли веселился:
– Комиссар Тротти ездит в Милан и пользуется услугами экзотических проституток.
Отдышавшись, Тротти склонился над раковиной.
– Ева хотела вернуться в Южную Америку и надеялась, что я смогу ей помочь.
– А в постели как она?
– Пизанелли, не всем же вечно тридцать лет…
– Что теперь делать будете, комиссар?
– Ничего. Во всяком случае, сейчас. Поужинаю с тобой и Анной, а завтра нужно будет вставить новые замки. Если Ева и правда собралась в Южную Америку… – Тротти замолк.
В дверях появилась человеческая фигура.
Пизанелли машинально поднял свою плохонькую «беретту».
– Не стреляйте в меня.
– А вы меня не искушайте.
На южном лице появилась снисходительная улыбка. Темные глаза уставились на Тротти.
– Комиссар Тротти из уголовной полиции?
Мужчина был высоким и смуглым, на нем были черный берет и кожаная куртка.
ВертолетВертолет накренился, и Тротти, поглядев через выпуклый дымчатый иллюминатор из плексигласа, увидел растянувшуюся вдоль Адриатического побережья вереницу огней. Сквозь рев двигателя пилот выкрикнул: «Комаккьо!» Большим пальцем он указывал вниз.
Вертолет снова накренился, ухнул вниз и вскоре начал снижаться. На земле прожекторы освещали дамбу. Пилот что-то говорил в микрофон, а Тротти сидел, вцепившись в алюминиевые ручки сиденья, и пытался сосредоточить внимание на светившемся перед ним щите с приборами. Казалось, вертолет, повиснув в ночной пустоте под своим винтом, раскачивается из стороны в сторону. Луч белого света изливался из него на землю.
Вертолет приземлился, и кто-то открыл рядом с Тротти дверь, приглашая его ступить на трап. На темном фюзеляже машины белыми буквами было означено: «Карабинеры». Огромный винт над головой мало-помалу замедлял движение, и рев его становился все тише. Тротти инстинктивно пригнулся.
Порыв ветра взлохматил ему волосы.
– Полковник Спадано ожидает вас.
– Полковник? – переспросил Тротти.
Поток воздуха от лопастей винта норовил сорвать с него одежду. Тротти шел вдоль дамбы в сопровождении карабинера в полевой форме.
На дамбе стояло несколько служебных автомобилей. Установленные на ней небольшие прожекторы были направлены вниз. Ослепительные лучи света вонзались в мрачную желтоватую воду канала. В двух машинах сидели люди; в небо поднималось несколько гибких антенн. Из металлических раций доносились звуки искаженных человеческих голосов.
Тротти поймал себя на том, что любуется организованностью карабинеров. Той четкостью и эффективностью работы, которой у государственной полиции и в помине не было. И впечатляющей и немного пугающей целеустремленностью их действий.
