Александр Чернов - Музей боевых искусств
В подъезде было пустынно. В лифте мы поднялись на седьмой этаж, не доехав до нужного восьмого, вышли из кабины и прислушались. Стояла такая тишина, что слышно было, как у мусоропровода жужжали уже проснувшиеся весенние мухи.
Я пошарил по карманам, достал ключ от квартиры, протянул его Дашке и прошептал:
— Иди первая. Если все нормально, дашь знать, и тогда я тоже поднимусь.
Дашка аж протрезвела.
— Я?! — задохнулась она от возмущения и обиды. — Но… но почему я?! Там же может кто-нибудь быть!
— Вот потому-то ты и должна пойти первой, — спокойно возразил я, все еще держа в руке ключ, который девица демонстративно игнорировала. — Если там полиция, то тебе ничего не будет. Скажешь, в гости к Гладышеву пришла.
— А если там Паштет и его друзья?! — горячо зашептала Дашка, которой очень не хотелось одной идти в мою квартиру. — Они же меня схватят!
— Если бандиты тебя схватят, я приду и отобью тебя. Будет лучше, если они возьмут нас двоих?
Доводы были убийственными. Подумав, Дашка была вынуждена с ними согласиться.
— Ну, ладно, пойду, — сказала она, беря ключи. — Только как-то это не очень благородно с вашей стороны.
— Ладно тебе, благородно не благородно, много ты понимаешь, — натянуто улыбнулся я и шутя хлопнул Дашку пониже спины.
Девушка пошла по лестнице, а вскоре скрылась за шахтой лифта. Я замер, весь обратившись в слух. Как ни старалась моя подруга идти тихо, я все же улавливал звуки ее шагов. Вот она ступила на лестничную площадку восьмого этажа, подошла к моей квартире, остановилась. По-видимому, потрогала ручку двери, так как раздался едва различимый скрип металла. Потом стала быстро спускаться по лестнице. Пару секунд спустя она выглянула из-за шахты и поманила меня пальцем. Я в два прыжка преодолел лестничный пролет и, оказавшись рядом с девушкой, изогнулся в форме вопроса.
— Вы знаете, — обдавая меня горячим дыханием, зашептала Дашка. — Я хотела ключ в замок вставить, взялась за ручку, а дверь открытой оказалась.
Этого только не хватало! Новость была неприятной, но я виду не подал.
— Ну и что? Нужно было войти и посмотреть.
— Да страшно чего-то! — виновато произнесла Дашка. — Войдешь, а там кто-нибудь арматурой по голове как шарахнет…
— Да ну тебя! — психанул я и вырвал из рук девушки ключ. — А еще дзюдо восемь лет занималась…
Решительным шагом я поднялся по лестнице, приблизился к своей квартире, распахнул дверь и… замер.
Боже мой! Уж лучше бы меня по голове арматурой шарахнули, чем видеть то, что предстало моим глазам. Если бы по моей квартире пронесся торнадо, то он наверняка оставил бы меньшие разрушения, чем те подонки, что учинили погром в моем доме. В квартире, кажется, не осталось ни одной целой вещи. Вся мебель была перевернута, раскурочена, свалена в кучу вместе с кусками ваты и поролона из разодранных матрасов. Даже телевизор, скрашивающий в долгие, нудные, полные тоски вечера жизнь холостяка, — и тот, сволочи, не пожалели, грохнули об пол. И над всем царившим в квартире хаосом медленно кружился и оседал пух из вспоротых подушек.
— Черт, — против воли вырвалось у меня. — Как же я теперь здесь жить буду?
Дашка шмыгнула за моей спиной носом и тоном желающего успокоить человека произнесла:
— Может, вас посадят, так что вам здесь жить и не придется.
Я не нашелся что ответить, лишь скосил дикий взгляд на девицу. Она с невинным видом выглядывала из-за моего плеча, с любопытством рассматривая то, что осталось от моих вещей.
— И кто же это сделал? — намеренно не замечая моего шального взгляда, невинно произнесла девица.
Я прочистил горло, прежде чем ответить.
— Уж наверняка здесь не полиция обыск проводила. В квартире Паштет со своими друзьями побывал, и, скорее всего, они картины искали. Даже подушки, гады, вспороли… А раз ты моя подруга, то, возможно, ребята и к тебе на днях с подобным обыском нагрянут.
На сей раз у Дашки отнялся язык и вытянулось лицо.
Ужасно расстроенный, я впустил девушку в квартиру, вошел сам и, прикрыв за собою дверь, направился к сбитой со стены книжной полке, стекла в которой от удара об пол разбились. Присев на корточки, отыскал томик Рэя Брэдбери и раскрыл его. Моя заначка — все то, что осталось от некогда приличной суммы, большую часть из которой пришлось потратить на мнимый аборт Оксаны, — лежала на месте. Банда Паштета искала большие по размерам предметы, нежели купюры, а потому не наткнулась на них.
Сунув деньги в карман, я вернулся в коридор и осмотрел дверь. Косяк в том месте, где находился язычок замка, был выломан. Наверняка бандиты действовали фомкой. Сто раз хотел вставить железную дверь — и вот доигрался. Теперь на железной двери можно сэкономить, она не нужна — выносить из моей квартиры больше нечего.
Я принес из лоджии дощечку, ящик с инструментом и на скорую руку починил дверь, пришпандорив к косяку большими гвоздями дощечку. Пока сойдет, лишь бы дверь закрывалась, а там видно будет — может, действительно, как говорит Дашка, мне в моей квартире в ближайшие пятнадцать лет жить не доведется. Переодевшись и нацепив старые солнцезащитные очки, я прощальным взглядом окинул квартиру и собрался уж было вместе с Дашкой покинуть свою обитель, как в коридоре зазвонил телефон. Как это бандиты до него не добрались? Я снял с аппарата трубку.
Звонил Колесников. Черт возьми, я же совсем забыл ему вчера звякнуть, предупредить, что на работу не выйду. Я не ошибся — Иван Сергеевич звонил именно по этому поводу.
— Игорь! — рявкнул он в трубку, едва услышал мой голос. — Ты где болтаешься, черт тебя возьми?!
— Кха, кха, кха! — закашлял я в трубку и голосом простуженного человека проговорил: — Заболел я, дядя Ваня, ох как заболел… Температура под сорок… Если и дальше такое состояние продлится, то я вряд ли до конца недели смогу в ДЮСШ появиться.
— Гладышев! — не сбавляя тона, проговорил завуч. — Как тебе не стыдно! Дети второй день торчат у спортзала, ждут, когда их тренер появится, а ты даже позвонить не соизволишь…
— Телефон у меня не работал, простите, — я вновь закашлялся. — А детей отправьте по домам, скажите, тренер при смерти лежит. Мне так плохо, Иван Сергеевич… — пожаловался я и для иллюстрации, что это действительно так, задышал в трубку протяжно и сипло.
— Как ты мне надоел! — голосом, в котором напрочь отсутствовали нотки сочувствия, изрек Иван Сергеевич. — У тебя вечные проблемы — то с полицией, то с какими-то темными личностями… Давеча опять тот рыжий мент приходил, тебя разыскивал. Говорит, ты девушку какую-то убил. Мы здесь, конечно, не верим, но ты, как пацан, Игорь, ей-богу, все какие-то приключения себе на задницу ищешь. Пора уже за ум браться, в твои-то тридцать пять…
— Да уж… — выдавил я. — А если та рыжая обезьяна еще раз появится, дядя Ваня, дайте ей в морду, чтобы на честных людей поклеп не возводила. Не бойтесь, прямо от моего имени и дайте!
Наконец-то старик смягчился и, усмехаясь, произнес:
— Все балагуришь, Игорек… Отрадно, что ты ни при каких обстоятельствах чувства юмора не теряешь. Бить майора я, конечно, не стану, а вот насчет рыжей обезьяны твои слова ему обязательно передам. Ну, пока! На следующей неделе жду в ДЮСШ, причем с больничным… — И в трубке раздались гудки отбоя.
— Тренер один звонил, — пояснил я Дашке, вопросительно смотревшей на меня. — Ругался, что на работу сегодня не вышел. — Я положил трубку, несколько мгновений тупо смотрел в стенку, потом проговорил: — Дела плохи. Со всех сторон обложили меня, даже на работе менты пасут… Ладно, будем выкручиваться из дурацкой истории.
Я поднял было ногу, чтобы шагнуть к двери, но замер, заметив на полу свой старый мобильный телефон. Он был такой задрипанный, что бандиты даже побрезговали его взять. На счету телефона давно уже не было ни копейки. Я поднял мобилу и протянул Дашке.
— На, пригодится для связи со мной. Деньги вот только на номер положим.
С этими словами я вышел из квартиры, дождался, когда выйдет Дашка, и запер дверь.
Глава 24
Парк имени Горького — самый большой в нашем городе. Он занимает территорию в несколько квадратных километров и является излюбленным местом отдыха горожан. По нему протекает речушка, в нем много всевозможных качелей, каруселей и других аттракционов, без которых не обходится ни один парк культуры и отдыха. О деревьях я не упоминаю — их, конечно же, очень много, — ибо без них это будет и не парк вовсе, а пустырь. Еще в парке есть несколько кафе, и одно из них называется «Гулливер». Кафе летне-зимнее, то есть состоит из помещения и открытой бетонной площадки под навесом и находится в низине, у речушки, по обоим берегам которой растут плакучие ивы.
Тихо и прохладно в этот час было в парке. Мы с Дашкой прошли центральную аллею и разделились. Я стал спускаться по широкой бетонной лестнице с высокими перилами в низину, а Дашка пошла поверху с тем, чтобы найти подходящее для наблюдения за кафе место, дабы на всякий случай подстраховать меня.
