Арнальд Индридасон - Голос
— Сомневаюсь. Я полагаю, что ваше появление здесь чуть ли не накануне его гибели неслучайно.
Он видел, что она колеблется, ломает голову, стоит ли делать следующий шаг. Очевидно, Стефания морально подготовилась к необходимости сообщить более подробную информацию, чем во время первой встречи, и теперь ей оставалось либо продолжать, либо отступить.
— У него остался ключ, — прошептала она так тихо, что Эрленд с трудом разобрал ее слова. — Тот, что вы показывали нам с отцом.
Эрленд вспомнил о связке ключей, найденной в комнате Гудлауга, о брелоке — маленьком перочинном ножике с изображением морского разбойника на розовой ручке. Там было два ключа. Один был, судя по виду, от дверного замка, а другой мог подходить к какому-нибудь сейфу, шкафу или ящику.
— Так что же с ключом? — заинтересовался Эрленд. — Вы узнали его? Вам известно, от чего он?
Стефания холодно улыбнулась.
— У меня точно такой же, — заявила она.
— И что это за ключ?
— Это ключ от нашего дома в Портовом Фьорде.
— От дома, где вы живете?
— Да, — подтвердила Стефания. — Мы с отцом. Это ключ от двери в подвал, на заднем дворе. Из подвала по узкой лестнице можно подняться в коридор на первом этаже, а оттуда попасть в гостиную и на кухню.
— То есть вы хотите сказать?.. — Эрленд быстро сообразил, что из этого следует. — Вы хотите сказать, что он наведывался домой?
— Да.
— И он заходил внутрь?
— Да.
— Но я думал, вы разорвали отношения. Вы утверждали, что вы с отцом не общались с Гудлаугом много лет, что у вас не было с ним никакой связи. Почему вы все-таки солгали?
— Потому что папа не знает.
— Чего именно?
— Что Гудлауг приходил иногда. Должно быть, скучал по нам. Я не спрашивала его ни о чем, но, наверное, дело было в этом, раз он приходил.
— О чем конкретно не догадывается ваш отец?
— О том, что Гудлауг иногда по ночам приходил домой, тайком от нас. Сидел в гостиной без единого звука, а потом исчезал до нашего пробуждения. Он делал так в течение многих лет, и мы ничего не знали.
Она посмотрела на кровавое пятно на кровати.
— Пока однажды ночью я не проснулась и не увидела его.
24
Эрленд смотрел на Стефанию, вновь и вновь прокручивая в голове ее слова. Она уже не казалась ему такой высокомерной, как во время их первого разговора. Тогда Эрленд злился на нее за полное равнодушие к судьбе брата. Но теперь думал, что, возможно, суждение о ней составил преждевременно. Ведь он совсем не знал ни эту женщину, ни ее историю, чтобы вот так сразу заклеймить ее. Эрленд уже жалел о том, что обвинил Стефанию в отсутствии совести. Не ему осуждать других, хотя он частенько поддавался искушению. Но на самом-то деле ему ничего не было известно об этой женщине, которая вдруг предстала перед ним такой несчастной и бесконечно одинокой. Он понял, что путь ее едва ли был усыпан лепестками роз. Ребенком она росла в тени своего брата, когда стала подростком, потеряла мать и, наконец, взрослой осталась с отцом, пожертвовав ради него устройством собственной жизни.
Прошло много времени, а они все сидели, и каждый думал о своем. Дверь в комнату была открыта. Эрленд вышел в коридор. Ему вдруг захотелось удостовериться, что там никого нет и никто их не подслушивал. Он осмотрел слабо освещенный закуток, но никого не увидел. Эрленд повернулся, вглядываясь в конец коридора. Там царила непроницаемая тьма. Он подумал, что для того, чтобы пройти туда, нужно прошмыгнуть мимо открытой двери в комнату Гудлауга. Но тогда они заметили бы постороннего. В коридоре никого не было, и Эрленд вернулся в комнату. Однако его не оставляло явственное ощущение того, что они не одни. В коридоре чувствовался тот же запах, как и тогда, когда он впервые спустился сюда. Запах жжения, который он не мог определить. Ему было не по себе в этом месте. В его памяти отпечатался момент, когда он с коллегами увидел покойника, и чем больше он узнавал о жизни человека в наряде Деда Мороза, тем этот образ становился ярче и печальнее. И Эрленд знал, что вряд ли когда-нибудь забудет его.
— Все в порядке? — спросила Стефания, которая тихо сидела на стуле.
— Да вроде бы, — отозвался Эрленд. — Ерунда. Мне показалось, будто в коридоре кто-то прячется. Давайте-ка уйдем отсюда. Может быть, выпьем по чашечке кофе?
Стефания обвела взглядом комнату и встала. Они молча прошли по коридору и поднялись по лестнице, потом вышли в вестибюль и направились к ресторану. Эрленд заказал два кофе. Они сели в стороне, чтобы туристы не мешали им.
— Папа на меня рассердится, — сказала Стефания. — Он всегда запрещал мне рассказывать о том, что происходит в семье. Терпеть не может вторжений в его частную жизнь.
— Как у него со здоровьем?
— Он в хорошей форме для своего возраста. Но я не знаю…
Стефания не договорила.
— Для следствия не существует никакой частной жизни, — заметил Эрленд. — Особенно если речь идет об убийстве.
— Теперь я это осознаю. Мы надеялись стряхнуть с себя эту историю, как будто она нас не касается, но мне кажется, что никто не может оставаться в стороне при таких ужасающих обстоятельствах. Об этом просто нельзя молчать.
— Если я правильно вас понимаю, — начал Эрленд, — вы с отцом прервали всякие контакты с Гудлаугом, но он проникал по ночам в ваш дом, причем так, что вы не замечали его присутствия. Что с ним творилось? Что он делал? Зачем приходил?
— Он так и не дал мне вразумительного ответа. Просто беззвучно сидел в гостиной час или два. Иначе я засекла бы его гораздо раньше. В течение многих лет он проделывал это по нескольку раз в год. Гудлауг приходил не каждую ночь. Однажды, года два назад, меня почему-то мучила бессонница, и в четвертом часу утра в полусне мне почудился какой-то шорох в гостиной. Естественно, я испугалась. Спальня отца внизу, ночью дверь всегда открыта. Я подумала, может быть, он пытается позвать меня. А когда снова услышала скрип, мне пришло в голову, что в дом забрался вор. Я прокралась к лестнице и увидела, что дверь в комнату отца по-прежнему открыта так, как я ее оставила. Но, спустившись в прихожую, я заметила, что кто-то метнулся вниз по ступенькам в подвал. Я окликнула его. К моему ужасу, он остановился, обернулся и стал подниматься.
Стефания замолчала, глядя прямо перед собой, будто мысленно перенеслась в ту ночь.
— Мне показалось, что он собирается наброситься на меня, — сказала она наконец. — Я стояла в дверях кухни и включила свет. И тут я узнала его. Много лет мы не встречались с ним лицом к лицу, с тех пор как он был юношей. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это мой брат.
— Как вы отреагировали? — спросил Эрленд.
— Я была совершенно выбита из колеи. Мысль о том, что в доме грабитель, так меня напугала, что я повела себя неправильно. Надо было сразу позвонить в полицию. Дрожа от страха, я вскрикнула, когда включила свет и разглядела его. Должно быть, перепуганная и близкая к истерике, я выглядела комично, потому что Гудлауг рассмеялся.
* * *— Не буди папу, — попросил он шепотом, приложив палец к губам.
Она не верила своим глазам.
— Это ты? — выдохнула Стефания.
Гудлауг был совсем не похож на того юношу, чей образ сохранила ее память. Брат заметно постарел. Синяки под глазами, тонкие губы стали бесцветными. Волосы стояли дыбом. Гудлауг смотрел на нее глазами, полными бесконечной грусти. Непроизвольно ей вспомнилось, что он и в самом деле уже не мальчик. Но он казался еще старше, чем был.
— Что ты здесь делаешь? — прошептала она.
— Ничего, — ответил Гудлауг. — Я ничего не делаю, просто иногда мне хочется прийти домой.
* * *— Только так он и объяснил, почему приходит и сидит по ночам в гостиной, не подавая признаков жизни, — сказала Стефания. — Мол, иногда его просто тянет домой. Не знаю, что он хотел этим сказать. Связано ли это с детскими воспоминаниями, когда мама еще была жива, или же брат тосковал о нашей жизни до того, как он столкнул папу с лестницы. Я не знаю. Возможно, дом сам по себе имел для него значение, поскольку другого у него не было — только жалкая каморка в подвале отеля.
* * *— Тебе лучше уйти, — сказала Стефания. — Папа может проснуться.
— Да, понимаю, — ответил Гудлауг. — Как он? С ним все в порядке?
— Он прекрасно держится, но ему необходим постоянный присмотр. Нужно кормить его, умывать, одевать, вывозить на прогулку и сажать перед телевизором. Папа обожает мультфильмы.
— Ты себе не представляешь, как я переживал из-за случившегося, — сказал Гудлауг. — Все эти годы. Я не хотел, чтобы так вышло. Все это было большой ошибкой.
— Да, безусловно, — ответила она.
— Я никогда не хотел славы. Это была его мечта. От меня требовалось только одно — воплотить ее в жизнь.
