Джесси Келлерман - Гений
— Э-э-э… Привет.
— Привет, — ответил Исаак и ткнул меня кулаком в плечо. Большинство людей бьют со всей дури с такой силой. — Ничо, если я в машине подожду? Как-то мне тут стремно.
Я сказал, что позвоню, когда освобожусь. Он потопал к выходу. Саманта глядела ему вслед.
— Офигеть, — сказала она.
Чтобы попасть в лифт, нужно было вставить карточку и набрать код. Мы вышли на пятом этаже и прошли через комнаты, в которых народ как раз шумно обедал. Три молодых человека и две девушки. Лейтмотив их беседы был незатейлив: «Пиздец, бля», «Мудаки, бля» и «Бляди, бля». Саманта представила меня им, сказала, что я ее друг. Очень любезно с ее стороны.
Они вразнобой ответили «привет».
— О чем базар? — спросила Саманта одну из девушек.
— У Мантелла машину взломали.
— Прямо под окнами, прикинь, бля? — добавил брюнет со здоровенными золотыми часами на запястье.
— Сперли навигатор.
— А хули ты думал? Десять утра, бля. Полицейских, бля, до жопы. На другой стороне улицы — мистер Вонг, вот с таким, бля, окном во всю стену. И никто ничего не видел. А?! — Он возмущенно покачал головой. — Какого хера? Я с одним копом перетер, так он меня спрашивает: «Припомните, может, вы кому хвост прищемили?» А я ему: «Да что вы! Вот разве только тем трем сотням чуваков, которых я закрыл? Как, сужается круг подозреваемых?»
Все засмеялись.
— Конец света.
— Конец света, чувак, давно настал.
— Жетон тоже сперли?
— А на хера им жетон? Они что, дебилы, нами прикидываться? Мы кражу среди бела дня предотвратить не можем. Прямо, бля, в эпицентре охраны правопорядка. Так что — нет. Жетон они не сперли. Знаешь, что Шэна сказала? Я прям охренел. Знаешь, что она сказала?
— Что?
— Я ей все рассказал, а она, такая: «А кто это сделал?»
Они помолчали, а потом начали гоготать.
— Не может быть…
— Прямо так и спросила?
— Мамой клянусь.
— Вообще больная.
— Ага.
— Вот дебилка-то, прости господи.
— Слышь, Шэна?
— Чего тебе? — раздалось из дальнего отсека.
— Ты дебилка.
— Сам козел.
Саманта повела меня по этажу. Кабинеты тут по большей части ничем не отличались от обычных офисов. Повсюду неопределенно-серые перегородки, сдвинутые в угол столы, раздолбанный ксерокс, пробковые доски с объявлениями и выкладками, шкафы с папками и магнитиками на дверцах, по стенам — семейные фотографии. Обычная обстановка. Выделялись только плакаты о насилии в семье. А еще бритый наголо солдат со здоровенной пушкой — он с трудом что-то тюкал в старом «ворде». И большая часть кузова легковой машины — крыша, пара дверей и покрышка. Все это валялось в коридоре. «Вещдоки», — пояснила Саманта. Она то и дело с кем-то здоровалась, и то и дело кто-то здоровался с ней.
— А чего тут все такие юные?
— У нас Дик Вулф[37] сотрудников подбирает.
У нее был собственный кабинет. Саманта закрыла стеклянную дверь, и гомон стих.
— У него что, правда машину прямо под окнами вскрыли?
— Тут такое не первый раз.
— С ума сойти.
— Квинс.
Она копалась в бумагах на столе. Перекладывала бланки, папки, распечатанные электронные письма и нераспечатанные конверты. На подоконнике стояли три кружки. Одна с гербом окружной прокуратуры, одна университета Фордхам и одна юрфака Нью-Йоркского университета. Там же сидел потрепанный мишка в форме пожарного. На столе — фотография отца и еще одна: Саманта с сестрой в купальниках на пляже. Со шкафа с юридической литературой свисал на веревочке медный Гордиев узел. На экране компьютера гипнотически разгорался и снова бледнел пасторальный зеленый пейзаж.
— Ирландия, — сказала Саманта, заметив, куда я пялюсь.
— Твоя семья оттуда приехала?
— Из графства Керри. Это со стороны отца. А мама — итальянка. Я ни там, ни там не была. Если прямо сейчас начинать копить и откладывать с каждой зарплаты, годам к семидесяти пяти смогу съездить.
Она нашла, что искала: ключи от шкафа с делами. Открыла ящик, полный компакт-дисков и расшифровок допросов. Я попробовал заглянуть в ящик, но она его тут же закрыла:
— Это не наше.
— А что там? Любовные письма?
— Жучки для прослушки.
Саманта открыла следующий ящик и вытащила знакомую коробку с уликами, заметно раздувшуюся с тех пор, как я видел ее в последний раз. Саманта начала вынимать и раскладывать бумаги, и я понял, что она существенно потрудилась над увеличением объема документов.
— Вот что накопал Ричард Сото.
Она передала мне пачку старых дел, список из пятнадцати страниц с фамилиями, датами, местами совершения преступления, кратким изложением сути и именами тех, кто был — если был — арестован по этим обвинениям. Я уже совсем собрался задать вопрос, но вовремя поднял голову. Саманта смотрела на фотографию отца и комкала в руках бумажную салфетку.
— Я так по нему скучаю, — сказала она.
Я чуть не ответил «я тоже». Но не ответил. Похлопал ладонью по папкам и сказал:
— Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Следующие шесть недель мы часто виделись и часто говорили по телефону. В Самантин обеденный перерыв ходили в китайскую забегаловку у здания прокуратуры. Исаак устраивался за столиком подальше и приступал к поглощению чудовищных порций жареной свинины с рисом. Мы отдавали ему наши печенья с предсказаниями.
Мы решили начать все сначала, нарисовали временную шкалу убийств, искали то, что объединяло эти преступления. Отправили снова в лабораторию гипсовый след и выяснили, что человек, оставивший отпечаток, был, скорее всего, выше ста восьмидесяти сантиметров. Саманта спросила, какого роста Крейк, а я не знал. Один из свидетелей говорил, что Виктор невысокий, но точных данных у меня не было. По-моему, вот так мы и проводили большую часть времени, особенно поначалу.
— У него есть высшее образование?
— Не знаю.
— А семья у него была?
— Не знаю.
— А что ты знаешь?
— Ничего.
— Ты, когда его искал, очень старался?
— Не очень, — признался я.
— Ну что же. У тебя есть шанс реабилитироваться.
Мы продолжили когда-то начатые мною поиски. Обзвонили приходы, и на этот раз нам повезло больше. Не скажу, что помогло, удача или усердие, но мы нашли некоего падре Верлейна, из католической церкви при «Астории». Он смог предоставить хоть какие-то сведения о Викторе. Впервые наш персонаж обретал плоть и кровь и перестал быть лишь плодом моего воображения. Мы навестили падре, который, несмотря на то что был очень занят разгадыванием кроссворда, чрезвычайно обрадовался визиту.
— Разумеется, я его знал. Он ходил в храм чаще, чем я. Но только он уже года два-три не появлялся. С ним все в порядке?
— Мы как раз хотим это выяснить. Его уже давно никто не видел.
— Ничего дурного он натворить не мог. Его совесть чиста, как у младенца. Святее его разве только Отец Небесный.
Я спросил, что он имел в виду.
— Я только окошко в исповедальне открою, а он уже там, за стенкой.
— И в чем он исповедовался?
Падре щелкнул языком.
— Это касается только его и Господа. Могу лишь сказать, что причин исповедоваться у него было гораздо меньше, чем у большинства прихожан. Включая тех, которые вообще не исповедуются. Я пару раз говорил ему, что он к себе слишком строг, что он впадает в грех скрупулезности. — Он улыбнулся. — Немногого же я добился. На следующий день он снова пришел и исповедался уже в этом самом грехе, в скрупулезности.
— У вас случайно не осталось его фотографии?
— Нет.
— Вы не могли бы его описать? — попросила Саманта.
— Попробую. Невысокий, примерно метр шестьдесят пять. Худой. Иногда отращивал небольшие усы. Всегда в одном и том же видавшем виды пальто, в жару и в холод. Вы, наверное, этого не помните… Вам сколько?
— Двадцать восемь, — ответил я.
— Да, разумеется, не помните. В общем, он был немножко похож на Говарда Хьюза.[38]
— Он был болен?
— Вид у него был не слишком цветущий. Виктора часто мучил кашель. Я всегда знал, когда он в храме, потому что слышал его кашель от самого входа.
— Не заметили вы каких-нибудь психологических отклонений?
Он поколебался.
— Боюсь, большего я вам сообщить не смогу. Это запрещено нашими правилами.
Уже в машине Саманта сказала:
— Неплохо для начала.
— Падре говорит, Крейк невысокий. Получается, что убийца — не он?
— Не факт. Стопа не всегда дает точные сведения о росте. Нам бы очень пригодилась фотография, тогда бы мы могли поискать свидетелей в его районе. А что насчет кашля? Может, он обращался с ним к врачам?
— Похоже, он вообще никогда не лечился.
— Да, но если все-таки лечился, должны остаться записи. Судя по тому, что ты мне рассказывал, он был человеком незаметным. Такие не ходят к врачу. Они приезжают в приемное отделение больницы, когда совсем уж припрет.
