Фридрих Незнанский - Ищите женщину
…Ай да Николай Иванович! Вот уж поистине светлая голова! Он чем-то напоминает мне Романа — убежденностью своей, что ли? Напором? Или отсутствием боязни уронить свой авторитет? Странно, но, сравнив Бруткова с Рюриком, я как-то сразу отдал предпочтение первому. А ведь почти не знаю человека. А Рюрик для меня просто… Нет слов для наиболее полной характеристики. И вдруг я увидел, как смотрит Рюрик на Николая Ивановича, и понял, что первый — действительно великан, а второй… я боюсь этого слова, но Рюрик сам виноват: его реплики — нет, это были не дружеские шпильки, а холодные уколы, и один болезненнее другого. Зачем? Зависть. Вот отгадка…
Ну когда же я научусь разбираться в людях!.. Николай Иванович пригласил меня провести отпуск у него, как он назвал, «в бунгало». Это не очень близко. Местечко называется Платсберг в штате Нью-Йорк, на границе с Нью-Хемпширом, возле озера Шамплейн, примерно в двенадцати милях к югу.
Добираться туда лучше всего поездом. И такая первозданная природа кругом! Словом, кажется, убедил. Обещал порассказать кое-что о нашем общем знакомом. К Михайлову у него отношение совершенно иное, нежели у меня. По-моему, Брутков Рюрика и в грош не ставит, и, хотя старается не демонстрировать своего отношения, всем окружающим это заметно.
Михайлов нервничает. Брутков усмехается. Я слышал, что в институте назревают перемены. Кажется, это народ хочет каких-то новаций. А вот в чем они будут заключаться, именно на эту тему якобы и собирался меня некоторым образом просветить Николай Иванович, заметивший мое несомненно глубоко уважительное отношение к директору института. Больше всего мне не хотелось бы оказаться между двумя жерновами.
Странно, я не замечал за собой такой уж откровенной некритичности, в которой меня почему-то упрекнул Николай Иванович, когда я высказался в том смысле, что заслуги Михайлова, мол… и так далее, позволяют мне сделать определенные выводы в пользу Рюрика Алексеевича. Брутков долго — и чуть не написал «безутешно» — хохотал. Безудержно, конечно! Я даже несколько обиделся.
Но он чем-то притягивал к себе, этот Брутков, будь он неладен. Не хватало, чтоб у них с Михайловым еще война вспыхнула за влияние на мою грешную и рыщущую, взыскующую истины душу!..
Решено, я еду в отпуск…»
— Я тоже хочу в отпуск, — сердито заметил вслух Турецкий. — И еще спать хочу! А вот где, я сейчас пойду покурю — и решу.
— Ты с кем там разговариваешь? — донеслось из спальни.
— Ну вот, — сокрушенно развел руками Турецкий, — разбудил-таки! На свою голову!
— Не волнуйся, я совсем не настаиваю!.. А что, у нас там больше нечего выпить?
— Вот такая постановка мне нравится! У тебя немного вина осталось. А коньяк на самом донышке, поэтому даже не рассчитывай. Хочешь, вина дам?
— Да-вай… — врастяжку произнесла Лиза. — Вообще-то я могла бы, конечно… Сколько времени?
— Пятый час. — Турецкий принес ей полстакана вина и свою рюмку, которую можно было уже только нюхать.
— Мужчина собрался на работу? — осведомилась она, увидев его одетого.
— Нет, — с самым серьезным видом ответил он, — работа для меня всегда самое святое.
— Понятно, — сказала она, высовывая ногу из-под простыни.
— Я бы не стал этого делать, — подавая стакан, Турецкий нарочито вежливо отвернулся.
— Ох ка-ки-ие мы-ы! — изумленно протянула Лизавета, полностью сбрасывая с себя простыню.
— Что ж ты творишь-то со мной?
И пока Турецкий с торопливой неловкостью избавлялся от одежды, она пила свое вино, захлебываясь от смеха. А потом смех надолго оборвался…
УТРО ПРИНОСИТ УДАЧУ
За окнами долго не отступала темнота. Турецкий был расслаблен физически, зато голова его с удвоенной силой переваривала информацию, почерпнутую из записок Красновского. Дополнительную пищу, сама о том поначалу не подозревая, дала Лиза.
Где— то в седьмом часу утра она поинтересовалась планами Турецкого на ближайший день. Он был уверен, что она слышала его разговор с Грязновым, и несколько удивился. Сказал, что должен сделать как минимум два визита, после чего подумать о возвращении домой.
— А разве все так срочно? — наивно спросила она. — Разве нельзя отложить отъезд хотя бы на сутки?
— А что дадут эти лишние сутки следствию? — Турецкий был очень логичен. До такой степени, что аж сам себе противен.
— Можно подумать, ты только об этом и думаешь! — презрительно фыркнула Лиза.
— А как же иначе! Что главное для мужчины?
— В самом деле? — Лизавета округлила глаза и призывно потянулась к нему. — А я думала…
— Ты правильно думаешь, — успокоил ее Турецкий. — По-своему, чисто по-женски. И это достойно уважения.
— Тебе было действительно интересно?
— Как тебе сказать… Кое-что проясняется. Во всяком случае, когда я дочитаю, могут открыться те причины, по которым убили Красновского. Потому что в дневнике Вадима сведений об этом нет. Кроме намеков, понимаешь?
— А если сделать так? — подумав, сказала Лизавета. — Ты остаешься еще на сутки, занимаешься своими делами, я — своими, а вечером мы закатываем пир, после чего я тебе рассказываю о том, чего ты еще не знаешь. А может быть, если будешь себя хорошо вести, познакомлю с одним свидетелем. Или, правильнее, свидетельницей. Как?
— Предложение, по поводу которого у меня сразу же возникает несколько вопросов. И первый…
— Погоди, — остановила она его. — Еще успеешь. Я же не все сказала. Ты Вадимов дневник прочитал внимательно?
— Ну а как же! Ты же мне сама начало дала. Чего спрашивать…
— Вот именно, начало. А не конец.
— Разве он тоже у тебя? Но почему?…
— Да потому что не хотела. Там есть вещи, которые касаются только меня, это понятно?
— А про конец его поиска там есть?
— Ну есть… немного. А потом… Да нет, я просто не желаю, чтобы обо мне кто-то читал такое…
— Подожди, — остановил ее Александр. Они сидели на кухне и пили кофе. Вообще-то дома он так рано обычно не вставал, но у Лизы был свой распорядок дня. — Значит, ты мне не все отдала?
— Естественно! А какая разница, если ты и этого-то не осилил.
— Ну да, я, конечно, не делом занимался.
— Как раз напротив. Читать ты мог бы и в рабочей обстановке. Но я не о том. Вадим тогда оставил у меня несколько отрывков из своего дневника поездки, а также папашины мемуары. Не забыл предупредить, что это мне лучше не читать: мол, малые знания — малые и проблемы. Я и не собиралась, если честно. Нет, проглядела так, с пятого на десятое, начальные странички, пролистала Игоря Владимировича, нашла там кое-что любопытное для себя, но не больше. Просто убедилась в сотый, наверное, раз, что мир тесен до безумия… А когда пришла эта весть… Ну, после своего звонка я залезла в его записи, чтобы… душой как-то почувствовать его… И вот тут прочла такое, что… Нет, это сугубо личное, и я никому это открывать не намерена. Но там, конечно, не все про меня. Поэтому я подумала, что какая-то часть тебе может понадобиться. Это о том, как он в ФБР ходил и как с ним… ну, в общем, ничего пересказывать я не собираюсь. Тебе надо, ты и читай. Но есть еще одна деталь, абсолютно никому, кроме меня, не известная. Дело в том, что Ира Косенкова, о которой ты наверняка уже прочитал у папаши и еще не успел у сынка, моя знакомая.
— Ну ты даешь! — ничего более точного для выражения собственного изумления Турецкий не нашел.
— Именно поэтому, — с задумчивой улыбкой подтвердила она. — Ну так что вы скажете, сэр, по поводу предложения одной дамы продлить минуты ее счастья?
— Я мог бы обсудить с тобой это предложение, — солидно заметил Александр Борисович, — и, возможно, нам удалось бы достигнуть определенного э-э… консенсуса. Но в этом случае я должен немедленно оставить все иные дела и полностью углубиться в изучение имеющихся материалов. Для этого мне потребуется в обязательном порядке отыскать и навестить мамашу героя. И возможно, если ты не врешь мне самым наглым образом, желая растянуть собственное удовольствие, найти возможность встретиться с твоей подругой. Вот при этих условиях…
— Все-таки мужики негодяи. В самой своей основе. Им, понимаешь…
— Можешь не продолжать! Все мужики, естественно, эгоисты. Им бы, как говорится, девушку охмурить, и — ходу!
— Ну ты-то не гордись, не задирай нос. И запомни раз и навсегда: это не твоя, а моя победа. Я так решила. Так захотела, понятно? И не морщь, пожалуйста, лоб! Я тебя у твоей семьи отнимать не собираюсь. И не обижаюсь совсем, когда ты шепчешь мне на ухо имя «Ирка». И свои недостатки я тоже знаю, а потому тоже не шибко стараюсь задирать нос.
— Монолог, конечно, сильный, но зачем ты тратишь столько эмоций? Я тоже помню, что никаких обещаний вроде не возникало. И ты совершенно зря ищешь какую-то вину. Ну, произошло, тебе хорошо, а мне может, еще лучше. Ты красивая щедрая женщина, и таких на белом свете мало. Тело у тебя отличное.