Наталья Александрова - Священные чудовища
– Что вы говорите? – Неприметный человек оживился.
– Ага, во дворе у соседей лежало только тело, холодное уже. А голову он подпихнул на подоконник. Они проснулись и увидели… Шум, конечно, крики, соседи сразу на Глеба – что-то такое в воздухе уже витало. И тут он идет – рука замотана, овчарка здорово его покусала.
Тут бы сразу милицию вызвать, а отец схватил его и в доме заперся. Я, говорит, сам с ним разберусь.
Слышали люди крики, потом отец Глеба ударил. А тот тогда схватил кухонный нож и зарезал отца.
Пока милиция приехала, пока дверь взломали – семнадцать ножевых ран на теле уже было. Когда мы вернулись, мама сразу без памяти свалилась. И через два дня в больнице умерла.
Нас с Борей к себе тетка взяла, а Глеба арестовали. Он первое время вообще никого не узнавал, так что его сразу определили в психиатрический институт на экспертизу. Пока то да се, ему восемнадцать исполнилось, так что судили его уже как взрослого. Нам, детям, особо не рассказывали, потом тетка сообщила, что суд определил Глеба на принудительное лечение и вряд ли он теперь из той психушки выйдет. Честно скажу, мы только по маме плакали, отца не очень жалели, не такой был человек, чтобы дети о нем с любовью вспоминали.
Тетка была женщиной грамотной, сообразила, что нужно детей психиатру показать. Да ведь тогда как раз перестройка началась, все вразброд пошло. Никто с нами возиться особо не хотел, оставили нас в покое. Потом другие заботы начались – пенсию нам положили небольшую, тетка крутилась как могла, чтобы нас одеть-прокормить.
Все вещи Глеба она выбросила. И все фотографии, где мы вместе. Мы понятия не имели, что там с Глебом дальше было, забыли о нем. Не было у нас брата. Так легче. – Галина вытерла выступившие слезы. – Вот все я вам рассказала, что раньше было, и понятия не имею, где Глеб сейчас. Не связывалась с ним никогда и от него ничего не получала. Когда тетка умерла, мы с Борей квартиру в городе продали и сюда переехали, в Лугу. Чтобы ничто не напоминало о том страшном времени.
– Ваш брат, Галина Викентьевна, содержался в специализированной психиатрической клинике в Парголове. Режим там очень и очень строгий. Было назначено серьезное лечение, которое, по утверждению наблюдающих его докторов, не сразу, но дало результат.
Во всяком случае, последние десять лет режим ему был значительно ослаблен. Он мог свободно передвигаться в течение дня, помогал санитарам и в больничной библиотеке. И самое главное – примерно месяц назад ваш брат отпущен из больницы как полностью вылечившийся.
– Что-о? – Галина вскочила, стул с грохотом упал на пол. – Что вы сказали? Это правда?
– Сведения абсолютно официальные, – кивнул неприметный человек. – Скажите, вы не замечали ничего необычного в последнее время? Никто не звонил вам, не было странных писем, никто не останавливал вас на улице?
– Нет-нет. Хотя… Понимаете, у Бори был дневник, такая общая тетрадка, куда он записывал свои планы и впечатления. Тогда я думала, что это деловые заметки, а когда он умер, не удержалась и прочитала. Вы ведь знаете, как его убили?
– Да, конечно.
– Вот он там много пишет о своей любви. Он был влюблен в ту женщину, которую потом убил маньяк. Но она была замужем, у Бори не было никакой надежды, ее муж – очень грубый человек. Я не сказала об этом сестре той женщины, когда она приходила сюда, – что уж теперь-то. Понимаете, когда я стала показывать ей то, что осталось от Бори… Не знаю зачем, но мне захотелось перебрать старые записи, открытки, фотографии. Дневник лежал в той же коробке, а сейчас его там нет. Я искала потом везде, но он пропал. Зато я нашла вот это. – Она порылась на стеллаже с книгами и вытащила фотографию.
На ней были два мальчика – одному лет десять, второй на два-три года старше. Смотрит в объектив набычившись, косая челка, плотно сжатые губы.
– Понимаете, ее не было. В свое время тетка сожгла ее вместе с остальными, – волновалась Галина. – И вдруг она появилась буквально ниоткуда. Вы думаете, что это…
– Возможно, – сказал ее собеседник, вставая, – что ваш брат побывал у вас в доме. Вы должны быть очень осторожны. Кто знает, в каком он состоянии. Не пугайтесь, все может объясниться очень просто. Берегите себя.
И поскорее вышел, чтобы не отвечать на ее вопросы. У него не было пока на них ответов, одни догадки.
Сейчас, сидя перед пустым экраном, мужчина неприметной наружности размышлял, куда могла подеваться Инга. Все, что рассказала Галина Кочеткова, он тщательно проанализировал еще по дороге из Луги, сопоставил с собственной информацией и решил, что Глеба Кочеткова нельзя сбрасывать со счетов. Очень не понравилась ему история с отрезанной головой собаки.
Сейчас же он перебрал в уме все непонятные факты и прикинул, что чего-то все же не хватает. Только если представить, что за всеми событиями стоит чья-то безумная фантазия, тогда все сходится. Тем более что безумец возник из небытия и связан с Ингой через сестру.
Неприметный сыщик принял решение. Он выяснил, что специальная больница раньше находилась в Парголове, а теперь переведена в другое место. Старое здание больницы хотели сломать, но не успели, так что стоит оно заколоченное и охраняет его один сторож. Нужно ехать туда срочно.
Инга бежала по безлюдным улицам незнакомого ночного города, по узким темным переулкам, а за спиной у нее грохотали шаги преследователя. Тяжелые шаги, тяжелое, шумное, хриплое дыхание.
В какой-то момент она обернулась и увидела его – за ней гналось чудовище с телом человека и головой волка. С белых волчьих клыков капала слюна, глаза горели багровым пламенем. Пламя бешенства, пламя охоты.
Инга бежала из последних сил. Она задыхалась, у нее кололо в боку, но страшный преследователь неумолимо приближался, настигал…
Она взбежала по крутой лестнице и оказалась перед запертой дверью.
За этой дверью – спасение, безопасность. Она принялась колотить по ней кулаками.
Но дверь не открывалась.
Инга стучала, стучала изо всех сил.
И пришла в себя от этого стука.
Она лежала на спине в деревянном ящике, а сверху кто-то приколачивал к ящику крышку. Именно этот стук слышала она в своем кошмаре.
Она вспомнила, как приехала в заброшенную больницу, как нашла там мертвого сторожа, а потом истекающего кровью Ивана, который умер у нее на глазах.
Вспомнила, как появился безумец, маньяк в волчьей маске. Как она сбила с него эту маску и увидела того человека, который встречался с ней под именем Слонимского.
Вспомнила, как пыталась бороться с ним. И как потеряла сознание от удара током.
Инга попыталась подняться и поняла, что руки и ноги ее связаны.
Тогда она ударила связанными руками в крышку ящика.
И тут же над ее головой зазвучал зловещий голос:
– Пришла в себя? Отлично! Теперь начинается самое интересное. Ты почувствуешь то, что чувствуют заживо погребенные! Доски этого ящика плотно пригнаны одна к другой, и воздух скоро закончится. Ты заново переживешь то, что случилось с тобой восемь лет назад.
– За что?
Маньяк не отвечал, он продолжал заколачивать гвозди, и тогда она задала другой вопрос:
– Кто ты?
– Кто я? – переспросил он, и голос его странно дрогнул. – Что ж, если тебе интересно, послушай мою сказку. Начинается она, как любая сказка: жили-были трое детей, два брата и сестра. Сестра и младший брат были дети как дети, самые обычные. А старший отличался от них, отличался от всех остальных детей. Он был необычным человеком. О таких, как он, поэт написал: «Лист опавший, колдовской ребенок»… С самого раннего детства старший брат почувствовал, что все, что его окружает, – ложь. Что за хрупкой поверхностью жизни спрятано бесконечное царство смерти и только смерть существует на самом деле. Тот, кто повелевает смертью, повелевает и жизнью. Он пытался заглянуть в глаза смерти. Сначала только животных.
Маньяк ненадолго замолчал, сделал несколько ударов молотком и снова заговорил. Видимо, ему хотелось выговориться.
– У троих детей, конечно, были родители. Мать – обычная слабая женщина, а отец – жестокий и злой человек. Он мучил своих детей, причинял им боль. Он не давал им жить, как им хотелось, он установил в семье порядки, как в казарме, как в тюрьме. Все должны были подчиняться только ему, все делалось по его велению, никто не смел перечить.
И однажды колдовской ребенок, старший сын, покончил с этим. Он убил отца.
Казалось бы, он только восстановил справедливость, сделал доброе дело, навел порядок в семье. Но человеческое общество устроено глупо и неправильно, оно неверно понимает справедливость, и колдовского ребенка поместили в каменный мешок. В мешок, который по недоразумению называют больницей.
Он снова надолго замолчал, видимо, воспоминания давались ему непросто.
– Несколько лет он – я – страдал в заточении, но постепенно научился правильно обращаться со своими тюремщиками. Я говорил им то, что они хотели услышать, делал то, что они хотели увидеть, помогал им ухаживать за другими узниками, другими несчастными, делал любую работу – и постепенно они стали относиться ко мне лучше. Как дрессировщик относится лучше к послушному зверю. Они разрешили мне гулять, читать книги в тюремной, то есть в больничной, библиотеке. Там было много книг, много замечательных книг о темных сторонах человеческой души. Тогда я и изучил поведение тех, кого называют маньяками, серийными убийцами. Тех, кто, как и я, понимает, что жизнь – лишь видимость, хрупкий покров, а главное в ней – это смерть.
