Наталья Александрова - Священные чудовища
– Перебьешься! – зло бросила Инга.
– Отдай мне мою игрушку, – проговорил мужчина капризным повелительным тоном и протянул вперед руки.
Только теперь Инга заметила, что пакет с головой Ульяны Спасской подкатился к самым ее ногам.
Она подняла пакет, достала коробку, запустила в нее руку. Одним движением выдернула мясницкий нож, который прихватила в ресторане «Сиртаки».
Бросилась вперед, взмахнула ножом, целясь в грудь убийцы.
Но тот едва заметно сдвинулся в сторону, и нож вонзился не в грудь, а в плечо.
Инга попыталась выдернуть нож, чтобы нанести еще один удар, но убийца отшатнулся, сделал шаг назад.
Нож торчал из его плеча, но он этого как будто не замечал.
Глаза его загорелись еще ярче.
– А ты отличная дичь, – прошипел он.
Повернул голову к своему плечу и жадно слизнул стекающую кровь.
Инга попятилась в ужасе.
Что же он такое?
Какое порождение тьмы, не чувствующее боли, не боящееся ран?
– Отличная дичь! – повторил он окровавленными губами.
И тут же в руке его появился какой-то плоский темный предмет, из которого вылетели две пружины, – и тело Инги пронзила молния, и она провалилась в темноту.
Неприметный человек в скромной одежде посмотрел на монитор и покачал головой. Вот уже несколько часов он ничего не знает об Инге. Куда она подевалась, хотелось бы знать. Вышла из дома без компьютера и пропала на долгое время. Интуиция подсказывала ему, что с Ингой что-то случилось. Вот уж умеет эта женщина притягивать к себе всевозможные неприятности. Хотя за последнее время ему удалось добыть любопытные сведения.
Всю жизнь Инги Завьяловой он просветил как рентгеном. На молекулы разобрал. Узнал о трагической смерти сестры, о бывшем зяте – майоре полиции, о ее наркотиках, о мерзавце Дзюбе, который поставляет ей таблетки.
Он узнал о ней все. Или надеялся, что все. И пришел к выводу, что вряд ли она знает, куда подевался Максим Королев. Тот был профи, умел обрубать концы. Но само его исчезновение наводило на размышления. Так или иначе, он не выполнил работу, а это чревато неприятностями. Мог он, конечно, исчезнуть без следа, не выполнив заказ, но ведь это точно ставит крест на его репутации. Решил уйти на покой в таком раннем возрасте? С чего вдруг?
И совершенно не укладывается в эту историю безголовое тело Ульяны Спасской. Допустим, видела бабенка кое-что лишнее, оказалась не в том месте не в то время, помешала операции, но голову-то для чего отрезать? Чтобы не узнали? Так узнали же все равно по татушке.
Полиция, конечно, до сих пор в неведении, но это к лучшему. А его господин Спасский теребит, не столько ему нужно узнать, кто жену убил, а надобно срочно голову этой самой жены получить, чтобы похоронить ее в полном комплекте, в приличном виде и забыть поскорее эту историю. И чтобы журналисты не докопались. Потому что для бизнеса это очень плохо.
Поэтому он следил за Ингой, больше ничего не оставалось. Вчера девица ездила зачем-то в Лугу, куда наведывалась нечасто. Была там довольно долго. После навестила своего бывшего зятя, что делала и вовсе редко. С чего это у нее такая тяга к прошлому?
Он всегда обращал внимание на такие вещи. Поэтому не поленился и поехал в Лугу вслед за Ингой. Но задержался в дороге, еще была авария на шоссе, так что прибыл он к дому Инги, когда та уже уехала.
Разговорить соседку тетю Соню не составило труда. Он представился работником земельной управы, покрутившись возле брошенного, как он сказал, дома. Через полчаса получил все нужные сведения о передвижениях Инги. Он умел задавать вопросы, умел слушать, поэтому выяснил адрес Галины Кочетковой без труда.
Он справедливо посчитал, что Инга не та женщина, чтобы просто ходить в гости, и решил сам навестить Кочеткову. Но до этого посидел в машине и сделал несколько звонков компетентным людям.
Галине Кочетковой он предъявил замысловатое удостоверение, и она сочла его сотрудником очень серьезной конторы. Вид у него был вполне подходящий – совершенно неприметный, глаза пустые, ничего не выражающие, при необходимости и желании он умел делать и не такое.
– Проходите, – устало сказала она и провела его на кухню.
Глядя на ее опущенные плечи, как будто на них давил неподъемный груз, он понял, что эту женщину ничем ни удивить, ни напугать нельзя.
– Галина Викентьевна, я хотел бы поговорить о вашем брате, – начал он, придав голосу официальную доброжелательность.
– О Боре? – вскинулась она. – Вы хотите поговорить о Боре? Но он умер восемь лет назад. Вы не можете этого не знать!
– Я в курсе этой печальной истории, – кивнул он, – но я бы хотел поговорить о другом вашем брате, Глебе.
– Что? – Вот тут она вскочила с места, опрокинув стул. – Как вы?.. Зачем вы?.. Я не хочу об этом говорить, я о нем ничего не знаю! И не хочу знать!
– Придется. – Он добавил голосу жесткости, а глазам суровости. – Я ведь не просто так к вам приехал чаю попить. Дело очень серьезное, вы обязаны со мной сотрудничать. Я не хочу грозить вам санкциями, но если придется…
– Вы думаете, это имеет для меня какое-то значение? Просто я хотела сказать, что у меня нет брата. Когда-то давно было двое, потом остался один Боря. А теперь нет никого. – Последние слова она произнесла севшим голосом.
– Все же расскажите мне все с самого начала, – сказал он теперь уже вполне по-человечески. – Предупреждаю, что это не допрос, я ничего не записываю.
– Глеб с детства был каким-то жестоким. Он на два года старше Бори, а потом уже я родилась, еще через три года. Меня-то он всегда третировал, мучил по-всякому, сколько раз ему от отца попадало. Понимаете, отец очень суровым был по природе. Не улыбнется никогда, по голове не погладит, ласкового слова не скажет даже мне. Говорят, отцы девочек любят, особенно младших, но в нашей семье все не так было. Не бил он детей, не ругался нехорошо, но при нем чтобы все по струнке ходили. Мама ему никогда не перечила – он, говорила, нас кормит, поит, много работает, значит, нужно все делать, как он хочет. Вроде бы и на работе его хвалили, и не пил он – в праздник только пару рюмок. Но характер был очень тяжелый. Оттого мы с Борей и выросли такими. Не забитыми, нет, но робкими, с людьми трудно сходились, и вообще… В школе у меня подруг не было – отец строго сказал, чтобы в доме никто посторонний не торчал. Боря тоже никого в дом не мог привести, и к маме никто не ходил. А с Глебом все по-другому было. Он с детства никому никогда не подчинялся, все по-своему делал. Отец за это его очень наказывал, ему нужно было, чтобы мы все его беспрекословно слушались. А Глеб ни в какую. Друзей у него не было, не потому, что отца боялся, а потому, что злой он был, жестокий даже. С первого класса учительница жаловалась, что бьет он детей и гадости нарочно делает. Мелкие, а иногда и крупные. Отец в другую школу его перевел, там то же самое началось. В конце концов все от него отступились, мы с Борей тоже его боялись. Сколько он игрушек моих переломал, сколько Боре тетрадей перепортил. А у отца разговор короткий: не уберегла куклу – вторую не получишь, следить надо за вещами. И жаловаться не смей.
– И физически вас мучил?
– Меня все-таки мама оберегала, я младшая. Так, ущипнет втихомолку, один раз чаем горячим облил. А Борю чуть не задушил ночью подушкой, он мне сам рассказывал. Котенка моего головой об стену убил. – Голос у Галины дрогнул. – У нас в доме внизу столовая была, мышей много развелось, отец и разрешил мне котенка, так Глеб его… А потом мышеловки ставил и мышей руками давил.
– Не возникало у родителей никаких вопросов, что что-то не то с вашим братом?
– Мама отцу сказать боялась – он тогда как раз на повышение пошел, большим начальником стал, дома реже бывал. Учителя, конечно, заметили, вызвали маму в школу. Она им сказала, что поставила Глеба на учет, а сама не стала этого делать, отца боялась. Только разговор завела – он как раскричится. Как это – при моем, говорит, положении сын у меня псих? И запретил ей к врачам обращаться.
– Неумный поступок, – не удержался сыщик.
– Конечно. – Галина горько вздохнула. – Но они за него дорогую цену заплатили.
«А вы?» – хотел спросить он, но промолчал.
– Тогда Глебу лет пятнадцать было. В школе, видно, ждали, чтобы поскорее от него избавиться, а он похитрее стал, не нарывался. Пропадать стал из дома надолго, вернется – взгляд такой жуткий, и пахнет от него противно, иногда руки в крови, я сама видела. Как оказалось, бездомных собак и кошек он убивал. Но не в нашем районе, а далеко, так что никто из соседей не видел.
Как-то окончил он школу, плохо, но окончил, учителя ему оценки натянули. Отец сказал, что он в армию пойдет, там, мол, дурь выбьют. А пока на даче мы все жили в Бернгардовке. Там у соседей собака была, овчарка. Очень она Глеба невзлюбила, чувствовала, наверное, что-то не то. Прямо бросалась, когда он мимо шел. Однажды в субботу мы с мамой и Борей в город уехали, нужно было к школе кое-что купить. А поздним утром ту овчарку нашли. Мертвую и без головы.
