Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров
— Нет уж, дорогой мой, ты, конечно, извини, но у меня железное правило — вдовой ты меня взял, вдовой, соответственно, и оставишь, — угрожающе прошипела она, проводя ногтями по изорванной шрамами груди Хохла, и тот рассмеялся:
— Пугаешь все? Проверяешь, не перестал ли бояться на старости лет?
— Чего мне тебя проверять? Я давно все знаю. А чем так пахнет? — поведя носом, повернулась она к столу.
— Салом, — фыркнул Женька, — настоящим, прикинь, салом с прожилками и чесночком. Я о таком в Англии даже мечтать забыл.
Марина чуть сморщила нос, но промолчала — сало она есть не могла, но запах нравился, и сейчас захотелось даже подержать во рту ломтик или даже попробовать съесть бутерброд с хлебом, который источал такой манящий аромат, что рот сам по себе заполнялся слюной.
— А отрежь мне кусочек с хлебом, а? — попросила она, глядя на мужа снизу вверх.
— Плохо не будет?
— Я немножко…
Он снова усадил ее на столешницу, чтобы не мешала, отрезал ржаную горбушку и тонкий, почти прозрачный ломтик сала, положил на это сверху половинку свежего огурца и протянул Марине. Хрустнув огурцом, она принялась за бутерброд, чувствуя, что на самом деле здорово проголодалась.
— Слушай, Женька, вкусно… — проговорила она, дожевывая.
— А то же, — усмехнулся он, ловко нарезая сало на кусочки, пригодные для жарки картошки.
— Тебе помочь?
— Мне — не мешать. Покури или иди отсюда совсем, не крутись под ногами, — попросил он, вываливая картошку из пакета в раковину.
Марина переместилась на стул в углу между столом и батареей, сейчас отключенной, забросила на нее ноги и закурила.
— Леон не звонил?
— Пока нет, — ловко орудуя ножом, отозвался Женька. Тонкая кожура сползала с картошки длинной витой змейкой и укладывалась в раковину.
— Странно… что думаешь?
— Разговор у меня к тебе, дорогая.
— На тему? — поинтересовалась она, выпуская дым из чуть вытянутых вперед губ.
— Тебе не показалось, что Ворон темнит?
— Чего ему темнить? У него мозги от страха залило.
— Нет, котенок, не настолько, — нарезая почищенную картошку на тонкие одинаковые брусочки, сказал Женька. — Я тут мимоходом узнал, что в городе тебя помнят и фамилию твою с генеральской на раз связали, понимаешь? И что, думаешь, Мишаня этих разговоров не слышал? Да, подзабыл с Леона спросить за задание, но вокруг-то ведь базарят. Не может же он настолько от мира оторваться.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво сказала Марина, разглядывая тлеющий кончик сигареты, — но, насколько я вижу, он не то что слухи собирать — он даже когда ему впрямую говорят, и то не слышит от ужаса.
Хохол почесал затылок и, помолчав, с сомнением бросил:
— А может, ты и права. Леон говорил, что Мишаня вообще из дома не выходит — только в «Тишину» и обратно, даже в ресторан с тобой первый раз поехал за долгое время. Вполне возможно, что до него пока и не дошло. Но ты все равно имей это в виду, ладно?
Марина только пожала плечами. Ей приходила в голову мысль о том, что Ворон, догадавшись об их с Дмитрием родстве, может попробовать извлечь из этого максимальную выгоду, но какую? Она и так на его стороне, его поддерживает, так что чего еще ему желать? Но слова Женьки о том, что в городе поговаривают на эту тему, она надежно уложила в памяти.
…Картошка поджарилась, и Хохол, открыв крышку сковороды, даже застонал от предвкушения:
— Ох, какой картофан вышел… ммм… пальцы проглотишь.
— Вилкой не пробовал? — насмешливо поинтересовалась Марина. — Ну, чтобы пальцы не глотать?
— Ха-ха-ха, как смешно, — передразнил он. — Тебе накладывать?
— Немножко. Ночь на дворе, а мы картошку с салом…
— Хохол, милая, он и в Африке хохол, и сало ему — первое дело, — улыбнулся муж.
Семейный ужин был почти закончен, когда мобильник Хохла залился трелью и завертелся на подоконнике, вибрируя.
— Кого несет? — поинтересовалась Марина, дожевывая огурец.
— Сейчас узнаем, — вытирая руки, отозвался Женька и взял трубку: — Слушаю. Ага. Рассказывай.
Он внимательно слушал говорящего, и Марина, впившись в его лицо взглядом, пыталась понять, о чем разговор, но не могла — Хохол был спокоен. Попрощавшись, он положил телефон на подоконник, закурил и, обернувшись к Марине, сказал:
— А ведь ты оказалась права. У твоего братца вновь роман с Веткой. И квартиру он снял специально для встреч с ней, чтобы перед Вороном, видно, не палиться.
На лице Коваль не дрогнул ни единый мускул, она невозмутимо закурила, перебросив ногу на ногу, и произнесла:
— Этого следовало ожидать. Ветка привыкла решать свои вопросы только двумя способами. И этот — самый эффективный. Ну а уж если не пройдет, то воспользуется другими своими умениями. Но с моим братцем, думаю, ей это не понадобится. Интересно другое — как она мужу дорогому будет объяснять свои отлучки к генералу и то, что она оказывается в его постели?
— Не могу понять, что мне не нравится в твоем вопросе, — мрачно сказал Хохол, покусывая костяшку пальца, — то ли его смысл, то ли тон. Такое ощущение, что ты ее ревнуешь.
Она подняла на него глаза и предостерегающе проговорила:
— Не начинай!
Хохол махнул рукой и начал убирать посуду со стола. Марина сверлила взглядом его спину, но Женька не поворачивался. Всякий раз, когда в пределах видимости возникала Виола, он начинал чувствовать себя неуютно и неуверенно, словно его женщина больше ему не принадлежала. Марина могла и в мыслях ничего не держать, но он все равно боялся, что Виола сможет своими бабскими хитростями или — хуже того — каким-то травяным варевом склонить ее на свою сторону. С этим Хохол до сих пор бороться не научился.
Коваль почувствовала напряжение, исходящее от огромного тела мужа волнами, отложила взятую было сигарету и подошла к нему сзади, обняла за талию, уткнувшись лбом в широкую спину:
— Жень…
Он не ответил, сосредоточенно водя по тарелке губкой, но Марина не отставала, двигая прохладные ладони по его груди вверх-вниз:
— Жень… ну, Жень, что ты как маленький, в самом деле?
— Ты как большая, — буркнул он. — Не мешай мне.
— Да ты всерьез, что ли?
— Нет, пошутил я, что непонятного? Иди, говорю, в спальню, сейчас домою и приду тоже.
Коваль всегда понимала момент, в который нужно отступить и не напирать больше, а потому спокойно ушла в спальню и растянулась на кровати.
Женька же домыл посуду, убрался в кухне и, заварив себе чифирь, уселся на табуретку в углу. Помяв в пальцах сигарету, вдруг подумал, что сейчас бы неплохо «беломорину» — вдруг захотелось крепкого табака, а не эту импортную пыль, но выбора не было. Закурив, он снова прокрутил в памяти события сегодняшнего дня.
Заручиться поддержкой Мирзы и — автоматически — Боксера было делом правильным и удачным. Неизвестно, что задумал на самом деле Мишка Ворон, и лишние люди не помешают. Да и теперь они гарантированно не поддержат Беса, что тоже хорошо. Нужно бы разобраться по-тихому с Каспером и выяснить, на самом ли деле он сосватал кого-то из своих людей в охрану Ворона. Леон пообещал до утра вспомнить всех, кто пришел к ним недавно, и от этого уже можно будет оттолкнуться — новые люди всегда первые на подозрении. Хотя и старых сбрасывать со счетов тоже не стоит, всякое бывает. Это, наверное, пока все, чем он может помочь Марине. Но вот что делать с появившейся Веткой, мгновенно прыгнувшей в постель к генералу? Тут он, пожалуй, совсем бессилен.
— Женя! — раздалось из спальни. — Я же слышу, что ты домыл посуду.
— И что? Должен бежать, виляя хвостом?
Ответа не последовало. Он не собирался ее обижать, но иногда очень хотелось, чтобы Марина вела себя более мягко, чтобы давала ему почувствовать, что в семье главный все-таки мужчина. К сожалению, она постоянно об этом забывала, привыкнув решать и делать все самостоятельно. Женька любил ее слепо, но иногда у него здорово чесались руки отлупить любимую женщину ремнем — так, чтобы долго помнила. Но теперь он позволял себе это все реже, боясь приступов ярости, которые уже не всегда мог контролировать.
Вместо очередного язвительного ответа она пришла в кухню — в длинной ночной рубашке на тонких бретельках, босиком, такая домашняя и родная, что у Хохла защемило внутри.
— На тебя коньяк дурно влияет, — заявила она, останавливаясь в дверях, — ты становишься буйный и неуправляемый.
— Осторожнее, — предупредил он, сощурив глаза, — не говори лишнего. А три стопки коньяка давно уже выветрились.
Марина подошла к нему, села на колени, забрав из пальцев сигарету, и улыбнулась:
— Пойдем спать, а? У тебя вид какой-то измученный.
— Ну, надо же — заметила, — усмехнулся он.
Марина положила голову на его плечо и пробормотала:
— Ты по-прежнему считаешь меня чудовищем.
