Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров
Марина дотянулась до сигаретной пачки, закурила и сказала:
— Мне кажется, что Мирза прав. Ворон не взял бы в дом кого-то левого, а с рекомендацией от Каспера он и Леона слушать не стал. Ты вспомни, Каспер со своими всегда помогал вороновским в разборках, я ж сама его и отправляла. Следовательно, ему Ворон доверял больше, чем остальным.
— Ну, за то и поплатился.
— И надо быстро найти всех, кого рекомендовал Мишке Каспер, пока ему действительно прямо в доме горло не перехватили.
— Позвонить Леону? — спросил муж, протягивая руку к телефону, но Марина покачала головой:
— Не надо. Он сам позвонит, тогда и скажем.
Хохол протянул руку и взял у нее из пальцев сигарету, докурил и не глядя ткнул в пепельницу, стоявшую возле подушки:
— Иди ко мне. Все дела, дела… надоело.
Она легла к нему под бок и пробормотала:
— Я тут в соседней комнате гитару видела, между прочим…
— Это намек? — рассмеялся Женька, прижимая ее к себе.
— Ты давно не пел мне.
Хохол с притворным вздохом встал и вышел из спальни. Вернувшись с гитарой, он сел на кровать, подсунув под спину подушку, подстроил инструмент под свою руку и попробовал пару аккордов. Марина закрыла глаза и приготовилась слушать, но мелодия, которую наигрывал Женька, не была ей знакома.
— Возьми мое сердце, возьми мою душу, — запел он своим низким голосом, вызывавшим у Марины сладкую дрожь во всем теле, — я так одинок в этот час, что хочу умереть…[1]
— Откуда это? — не открывая глаз, спросила Коваль, и Женька, оборвав песню на полуслове, сказал:
— У Мышки в плеере как-то услышал.
— Ну, она любит всякий депрессняк. Совсем в Москве этой головой поехала. Убегать ей надо.
— Доработает — уедет, ты же ее знаешь. А песня хорошая.
— Не спорю. Просто не люблю, когда Машка такое гоняет по сто раз, у меня сердце разрывается.
— Да брось ты. Марья крепкая, не смотри, что мелкая.
— Ага, про нее подруга московская так говорит — «Маня сильная, только легкая». Спой еще. Только, ради бога, другое что, а то пойду и повешусь, честное слово.
Хохол сменил репертуар, и Марина неожиданно услышала песню, которую он прежде никогда не пел. Вслушиваясь в слова, она поняла вдруг, что это снова работа Жоры — старого приятеля Женьки, довольно известного исполнителя шансона:
К другому, лучшему тебе,
Я обращаюсь ежечасно,
Но это кажется напрасным
Как обращение к судьбе.
Другому, лучшему тебе,
Как мореплавателю — сушу
Свою я посылаю душу,
Чтоб ты узнал меня в толпе.
И где-то в кольцах бытия
В вечернем мареве заката
Тебе привижусь как когда-то
Другая, лучшая. Не я[2].
Слушая песню и проникаясь смыслом ее слов, Марина незаметно для себя задремала, свернувшись в клубок, как кошка. Увидев это, Женька оборвал музыку, отложил гитару и, укрыв жену одеялом, прихватил оба телефона и ушел из спальни, чтобы не тревожить сна Марины звонками.
Глава 29
Урал. Хохол
Чтобы сделать жизнь счастливой, нужно любить повседневные мелочи.
Акутагава Рюноскэ, писательПриняв душ, он натянул серые тренировочные брюки и уселся за стол в кухне, включив чайник и насыпав в кружку побольше заварки. Леон не звонил, время близилось к восьми, скоро начнет темнеть. Женька дотянулся до оконной рамы и распахнул ее. В кухню ворвался запах города — бензин, аромат цветущих под окном кустарников, трава, что-то еще знакомое, но совсем забытое за годы жизни в Англии. Втянув носом воздух, Хохол вдруг с удивлением понял — жареная картошка. Именно этот запах доносился с улицы, видимо, у кого-то из соседей тоже было открыто кухонное окно.
— Эх, сейчас бы деревенской, на сале… — мечтательно проговорил он вполголоса. — А, собственно, что мешает? Картоха, правда, магазинная, но ничего, Леон говорил, что рынок в девять закрывается. Это мы быстро организуем.
Наскоро сменив спортивные брюки на джинсы и футболку, Женька сунул в карман оба телефона, ключи, сигареты с зажигалкой, несколько купюр и вышел из квартиры.
Таксист попался болтливый, всю дорогу до рынка рассказывал о творящихся в городе беспорядках и о том, как все-таки тяжело жить в безвластии. Хохол слушал вполуха, думая о своем, но вдруг в его слух врезалась знакомая фамилия, и он напрягся:
— А кто это?
— Да ты по ходу не местный, что ли? — Получив утвердительный ответ, таксист, понизив голос, сказал: — Была тут в свое время дама одна… ну, понимаешь — крыша, бабки, футбольный клуб, то-се… Так поговаривают, что претендент на мэрское кресло — какой-то ее родственник.
«Приплыли, — подумал Хохол, — а мы-то, наивные, думали, что в голову никому это не придет. А оно вон как — разговаривают в городе. Непонятно только, чего Ворон… не может же он не знать. А если знает, почему молчит и не предъявляет? Свое что-то затаил?»
Таксист остановил машину у самого входа на рынок и тоже вышел:
— Идем-ка, паря, я тебе помогу. Кум у меня тут салом торгует. Такое сало — рыдать будешь.
Женька двинулся следом, все еще думая о том, что услышал. Нужно держать ухо востро — Ворон не так прост и напуган, как может изображать, и Марине стоит быть с ним аккуратнее. Но вот как вложить эту светлую мысль в голову своенравной супруги? У нее же вечно свое мнение по любому поводу, и только оно верное.
Шматки сала, разложенные на прилавке, отвлекли его от размышлений. Водитель не соврал, и сало пахло и выглядело так, что от восторга хотелось плакать.
— Ты гляди, какие прожилочки! — Рукой в целлофановой перчатке продавец указывал на мясные прослойки и тонкую шкурку. — В рассоле солил, сам все делаю. Да ты попробуй. — Он ловко отрезал кусочек и на ноже протянул Хохлу.
Тот взял и положил в рот, мгновенно заполнившийся чесночным ароматом и солоноватым вкусом сала.
— Давай весь, — ткнув пальцем в понравившийся кусок, сказал Женька и вынул деньги. — Не соврал ты, дядя, — обращаясь к таксисту, довольно улыбавшемуся рядом, признал он, — а теперь скажи, нет ли тут у тебя еще какой полезной родни? Ну, картошка там или зелень какая?
— Сделаем, — кивнул водитель, — были б деньги, все найдем.
К салу Хохол успел до закрытия рынка купить еще картошки, первых огурчиков, покрытых мелкими колючими пупырышками, и в завершение в небольшой пекарне на самом краю рынка — огромную, только что вынутую из печи буханку ржаного хлеба.
— Это последняя закладка, обычно для своих печем перед закрытием, — пояснила раскрасневшаяся круглолицая деваха в белом халате и чепчике, — но раз вы с дядей Васей…
Таксист дядя Вася подмигнул:
— У меня на этом рынке кругом родня. Ну что, обратно поедешь?
— Да, спасибо тебе, дядя Вася, за помощь, — искренне сказал Женька, усаживаясь в машину. — Не перевелись, гляжу, в этом городе добрые люди.
— А когда к нам по-доброму, так и мы не кусаемся, — захохотал таксист.
Дома его исчезновение заметили. Открыв дверь ключом, первое, на что он наткнулся, была жена — стояла в арке, ведущей в коридорчик между спальней и второй комнатой, скрестив на груди руки и зло глядя из-под растрепанной челки. Женьку от неожиданности даже передернуло — он уже отвык от пронзающего насквозь взгляда, от которого даже ему хотелось спрятаться.
— Фу-ты, господи, напугала, — попытался отшутиться он, но Коваль шутку не приняла:
— И где тебя носило вместе с моим мобильным?
— Так ты за мобильный переживаешь?
— Ну, неужели же за тебя? — не меняя выражения лица, отрезала она.
— Я так и подумал, — проходя в кухню, сказал Женька и принялся выгружать из пакетов продукты.
— Где был? — не отставала жена, входя следом и забираясь по привычке на рабочую столешницу гарнитура.
— А не видно?
— И все-таки?
— Ты чего взъелась? — возмутился наконец Хохол, поворачиваясь к ней и стягивая с себя майку. — Не видишь, на рынок мотался, картошки жареной хочу — имею право?
— А на рынок ли?
— Ты чего добиваешься?! — рявкнул начавший выходить из себя Женька, которого бесил невозмутимый тон и вопросы жены. — Мне уйти, что ли?
— А сможешь?
— Доведешь — смогу, — серьезно пообещал он, и Марина, спрыгнув со столешницы, подошла к нему вплотную и положила руку на грудь, заглядывая при этом в глаза:
— Нет уж, дорогой мой, ты, конечно, извини, но у меня железное правило — вдовой ты меня взял, вдовой, соответственно, и оставишь, — угрожающе прошипела она, проводя ногтями по изорванной шрамами груди Хохла, и тот рассмеялся:
— Пугаешь все? Проверяешь, не перестал ли бояться на старости лет?
— Чего мне тебя проверять? Я давно все знаю. А чем так пахнет? — поведя носом, повернулась она к столу.
