Вера Коркина - Умный, наглый, сомоуверенный
Полковник, повернувшись на бок, вскоре захрапел, но Авилову было не до сна. Пора кончать с этой бодягой. Так в тридцать лет можно сделаться инвалидом. Надо добраться до этой ерунды, что свалилась на его голову. Он пощупал синяк, продолжавший наливаться, и шишку на затылке. Болел локоть, и ломило в спине.
Как только он начинал разбираться с одной проблемой, тут же, как забор, выстраивалось новое препятствие. Как Одиссей, который не может добраться до Итаки уже тридцать лет, он одолевает одно препятствие за другим, а конца не видно. Может, Одиссей и не хочет домашнего покоя? Может, ему не хочется расставаться с бурной жизнью, и судьба идет навстречу, подкидывая проблемы?
Собрался выручать Иру, а выпала совсем другая карта. Он встретил «кавказского пленника», нагло разгуливающего по улице, и увязался за ним. Дело кончилось потасовкой. Пушкин, не зная, как тот себя поведет, преследовал его в вокзальной толпе и вскочил в электричку в последний момент. Тут ему, чтобы уклониться от встречи с контролерами, пришлось выйти в тамбур. Там и произошла очередная бесславная схватка, после которой Пушкин оказался на железнодорожной насыпи — хорошо хоть отъехали недалеко. И что ему вздумалось бегать от контролеров, как мальчишке?
Ему запомнились белые от злости глаза противника. Раньше тот на него не глядел или не злобился так неистово. Еще один персонаж его биографии, пылающий немотивированной злобой… А ведь Авилов ему ничего не сделал, ну в подвале подержал. Это «кавказский пленник» ему насолил по первое число: собрал досье, совратил тетку Нюру и домработницу, присвоил деньги — и злобится. Вместо того чтобы уносить ноги, напал первым. И вообще, откуда он в этих краях? Собрал досье и остановиться не может, хочет еще раз продать? Похоже, зря он переложил поиски домработницы на Иру. Нужно этой парочкой заняться всерьез. Сразу, как только она найдется. Охота за «пленником» не безопасна. У него вид человека, которому нечего терять. Вид психа со следами былого благополучия. Вывихнутый тип, теперь таких поразвелось. Привыкли жить неплохо, потом кризиснулись, и пробки полетели окончательно. Во всем нужно сохранять равнодушие: здоровье не вернешь. Тем более психическое.
Но это ладно, а Ира, куда могла подеваться Ира? Отправилась исполнять его поручение и заехала слишком далеко? Когда он рванулся за «кавказским пленником», то эта мысль его и вела. Не зря же они оказались в одном месте? Это он их свел, потому его побои вполне оправданны. Ему досталось за Ирку, за ее рвение. Они все сообразили. Она либо нашла их местожительство, либо приблизилась на небезопасное расстояние. Ему захотелось разбудить полковника, но он не решался. Старик совсем вымотан, плохо соображает. Да и он сейчас, после очередной молотиловки, думает вяло. Похоже, очень похоже, что Ире не дали вернуться, потому что она нашла то, что надо.
Во сне полковнику снилось, что он не может отыскать в квартире будильник, чтобы его заткнуть, а когда он очнулся от тяжкого сна с поисками, оказалось, что давно и надрывно звонит телефон. Это была супруга, которая известила, что вчера, поздно ночью позвонила женщина, чтобы предупредить, что с Ирой все в порядке. Она отправилась в трехдневное морское путешествие и оставила телефон, чтобы знакомая предупредила родных. Но та его потеряла и нашла только вчера. Вот и все.
Полковник положил трубку и принялся материться так, что проснулся Сашка и выглянул из соседней комнаты.
— Одна дура отправилась в круиз, а другая потеряла телефон. Вот и все. Пустяки какие. Бабье треклятое. Интересно, в какой круиз эта паршивка отправилась, никому ничего не сообщив. Какой такой круиз?
С утра полковник соображал лучше, а может быть, пропал страх. Сейчас он напоминал себя в лучшие годы, а слово «круиз» выговаривал с ненавистью. Авилов решился наконец прервать монолог, попросив объяснить, что произошло.
— А откуда был звонок? Знакомая представилась? — сразу поинтересовался Пушкин.
— А? — моментально поймал полковник ход мыслей. — Да нет, какое там. А супруга бы и не додумалась ничего спросить, сколько лет учу, бесполезно. И той не резон представляться, напартачила. — Полковнику хотелось верить в лучшее, но логика не позволяла. — Думаешь, липа? Хотят нас остановить?
— Допускаю.
— Она ночью звонила. Как нашла, так и позвонила.
— А почему она поисками занялась в ночное время? Она могла звонить ночью, чтобы избежать вопросов. Со сна не каждый сообразит, что спрашивать, надо еще новость переварить.
— Ты прав. — Полковник опустил голову. — Да кому она понадобилась-то, прости господи? Баб полно, чего их красть? Ничего в голову не приходит.
— Ну-у! — потянул Александр Сергеевич, давая понять, что полковник недооценивает свое сокровище.
В это время зазвонил телефон.
— Товарищ полковник. — Звонил расторопный участковый. — Лейтенант Меньшиков беспокоит. Вы спрашивали фамилию владельца дома. Его фамилия Разумовский.
— Что-о? — взревел полковник.
— Повторяю по слогам: Ра-зу-мов-ский. Слышно?
Положив трубку, полковник замолчал. Сидел, мотая головой, будто его душил воротник, и с каждой минутой становился все больше похож на старика.
— Что там? — забеспокоился Авилов.
— Знаю я, что это за круиз. — В голосе полковника звучала едкая горечь. — Позорище. Позорище и только. Не ждал от Ирины такого сюрприза. Не смотри на меня, я тебе не скажу. Тьфу! — Полковник сплюнул прямо на ковер.
— Не понял. А мне что дальше делать?
— Занимайся своим. Ты ведь не Ирину приехал искать, а за своим.
— За чем за своим?
— Объяснять не стану. Но знаю. Зачем она туда потащилась? Что у вас за отношения? Погоди, с тобой тоже разберусь. Отдельно, чтоб не смешивать.
Авилов решил не нарываться на полковничий гнев и промолчал.
— Черт сладит с бабой, когда ей что-нибудь втемяшится, — продолжал полковник.
— Скажите только, где Ирина, Юрий Максимович.
— В круизе, — скривился полковник. — Сказано уже.
Авилов вышел и закрыл за собой дверь. Похоже, поиски были закончены. Полковник знал, где Ирина, но новость оказалась едва ли не хуже страхов, которые мучили до этого.
Глава 23
Новая жизнь
Клементина стояла у окна, в сумерках смотрела на сугроб, на ворону, одиноко каркавшую на голой ветке, и комкала в руке письмо. Ворона привлекла ее внимание.
— Я та, что весело раскачивает ветки на ветру. Раскачивает ветки на ветру, — повторила она и посмотрела на измятое письмо.
Ты когда-нибудь, обратилась она к письму, напишешь правду или нет, хроническая ты врунья? Сколько я с тобой вожусь? Мы росли в одном дворе, и три четверти твоих историй были враньем. Теперь мы едва достигли соотношения два на два. На это ушло десять лет. Еще десять лет, и все будет в порядке, дорогая, я тебя вылечу от этого! Ведь ты врешь самой себе. И уже сама жизнь дает тебе знаки-предупрежденья — перестань, прекрати, но это сильней тебя, да? Не хочешь знать о себе правды, обожаешь себя, не хочешь ничего менять? Гобелен с самоваром спрятала: не надо зеркала, уберите! Что должно произойти, чтобы ты изменилась? Катастрофа? Но ты, как ванька-встанька, вскочишь на ноги, а окажутся виноваты все, кроме тебя. И разве ты не пишешь мне именно те слова, которые я мечтаю прочитать? Да, точно так, как это делает Павел Иванович. Ты упрямая, а я упорная, ты сильная, а я мужественная, ты хитрая, но я умная. Неужели инстинкты сильней разума? Невозможно. Это мое личное сражение, пусть даже длиною в жизнь.
— Держись, подлая врунья! — пробормотала она, весело раскачивая ветку на ветру.
В дверь позвонили, и снова как тень возник спутник из поезда. Клементина решила, что пора ставить точку в этой поездке. Тем более что день был днем решений. Все утро во дворе гомонили птицы. Две стаи синиц на кустах, стая ворон на тополе.
— Проходи, — предложила она. — Чай будешь? — Он обрадованно кивнул и вынул из-за спины коробку с тортом. — Какой ты предусмотрительный, наверное, боишься меня? — Он опять кивнул. — Я буду разговаривать, а ты только кивать? Не пройдет.
Лев перестал кивать, по-видимому, обиделся и молча присел на кухонном табурете, потирая озябшие руки.
— Ты не за ту меня принимаешь, — начала нотацию Клементина. — У меня скверный и даже злой нрав. Как у многих калек, ты понимаешь, о чем я. Если ко мне относиться так, как ты, ничего хорошего не выйдет, я буду капризничать. А спорить со мной, ставить меня на место ты не рискнешь из жалости.
— Сама не за того меня принимаешь, — отреагировал гость.
— Я та, которая берется всех перевоспитывать.
— Не получится, — он покрутил головой.
— Ты явился, чтобы меня жалеть?
— Меня бы кто пожалел. Ты за всю дорогу даже не спросила, что у меня с лицом.
— Лицо как лицо.
