Анатолий Безуглов - За строкой приговора…
Они долго говорили, Куницын не требовал от Акимова ответов и возражений. Но лучше бы он спорил со Степаном. Акимов теперь часто размышлял над словами воспитателя.
«Как же это на самом деле выходит? – думал Степан. – Ни один волос с головы не упадёт без воли божьей. Стало быть, если один человек убил другого, то виноват не убийца, а бог. Зачем же бог, от которого все зависит, делает людей неверующими? Чтобы искусить верующих и определить, кто истинно любит бога, а кто нет? Так ведь он же всеведущий и должен знать это без испытаний и искушений!»
Снова перечитал Степан «Библию для верующих и неверующих». Библиотекарь посоветовал взять ещё несколько книг и брошюр.
Между тем шли месяцы. Имя Степана не сходило с Доски передовиков, и вскоре Акимов получил досрочно условное освобождение.
В день отъезда произошло маленькое происшествие.
Степан уже получал документы в канцелярии, когда туда вбежал библиотекарь.
– Позвольте, – закричал он, – это как же так! Да у меня таким порядком всю библиотеку по домам увезут. А ну-ка открывайте чемодан! Где у вас «Библия для верующих и неверующих»?
Степан густо покраснел. От смущения он никак не мог попасть ключиком в скважину замочка.
– Я же не нарочно, – бормотал Степан. – Я позабыл, что не моя…
– Когда Фимка Удав снимает часы с прохожих, он тоже каждый раз уверяет, что не нарочно, а просто позабыл!..
– Тихо! – стукнул ладонью по столу Куницын. – Акимов, оставьте книгу у себя.
Степан покривил душой, говоря Куницыну, что больше не верит в бога. Он ещё не мог назвать себя неверующим. Но и прежней веры давно уже не было.
ОН САМ СЕБЯ ОСУДИЛ…
В тот день в кабинете Анны Ивановны, где помимо нас находился ещё помощник прокурора области Максим Феофанович Камышев, мы говорили о том, что, не искоренив алкоголизма, нельзя покончить и с преступностью. Камышев, в недавнем прошлом прокурор сельского района, перечисляя причины, способствующие пьянству, особо подчеркнул тот огромный вред, который приносят самогонщики.
– Если в какой-либо деревне увеличивалось количество хулиганств, телесных повреждений, краж, – говорил он, – то в милиции уже знали: объявился самогонщик. Трудно перечислить все беды, связанные с самогоноварением. Получалось – один наживался, а десятки людей страдали. Но однажды пострадал и самогонщик… Я имею в виду не приговор суда. Так получилось, что строже всего он сам себя наказал…
– Вы имеете в виду Бычкова? – спросила Анна Ивановна.
– Его, – подтвердил Камышев. – О нем стоило бы написать…
Через несколько дней дело по обвинению Бычкова было доставлено в прокуратуру области. И вот уже мы, выслушивая краткие комментарии Камышева, читаем материалы дела.
* * *
Судья. Подсудимый Бычков, вы по-прежнему отрицаете свою вину?
Подсудимый. Отрицаю.
Судья. Почему же у вас в доме произошёл взрыв?
Подсудимый. Мальчишка баловался… А я недоглядел, по хозяйству был занят…
Судья. А это что за медная трубка?
Подсудимый. Откуда я знаю? Мало ли железок валяется.
Из протокола судебного заседания
…Когда-то слабый колхоз набирал силу, превращался в крупное многоотраслевое хозяйство. Изменилась и жизнь колхозников. Никто уже не завидовал так и не вступившему в колхоз Бычкову, его шкафам и диванам. У многих появилось своё, новое, ничуть не хуже. А у Бычкова, жившего за счёт продажи овощей с огорода, дела были неважны: цены на картошку все падали и торговать ею становилось невыгодно.
Однажды, не дождавшись конца торговли, Бычков связал свои мешки и пошёл в чайную.
В грязно-голубом павильоне в самом конце рынка с утра до вечера плавали тучи табачного дыма. На стенах висели порыжевшие едва заметные таблички: «Не курить», «Приносить с собой и распивать спиртные напитки воспрещается». У прилавка теснилась длинная очередь. Петра окликнули из дальнего угла. Он сразу узнал своего старого дружка Ярохина. Когда-то они вместе учились в школе, затем попали в одну роту. С войны Ярохин вернулся без ноги. На работу он не поступил, жена от него ушла. Ярохин проводил в чайной все время с утра до вечера, ожидая угощения от случайных собеседников, обрюзг, по неделям не брился, одет был в грязный мятый пиджак неопределённого цвета.
– Здоров, Петро… – он хрипло рассмеялся. – Забываешь старых приятелей. Все деньгу копишь? Угостил бы ради встречи.
Пётр недовольно отмахнулся.
– Настроение не то.
– Дела небось на рынке плохи? – понимающе улыбнулся Ярохин. – Так это не только у тебя. Перед тобой заходил Семёнов из Поддубного, знаешь его? Так у него тоже не лучше.
Ярохин знал все последние рыночные новости. Они стекались со всего рынка в чайную.
– Что же делать будешь, Петро? Так и прогореть недолго.
– Не каркай, – стукнул кулаком по столу Бычков. – Без тебя душа горит.
– Да ты не обижайся, я же тебе добра хочу… Тут одно дельце есть… – Ярохин оглянулся по сторонам. – Выпить бы неплохо…
– Да где же я тебе выпить-то возьму? До завтра потерпеть не можешь?
– Не могу, Гаврилыч, поверь, не могу. Я знаю, где можно достать. Там и о деле поговорим. Только никому ни-ни. Понял? – Ярохин живо поднялся, пританцовывая на одной ноге. – Пошли.
Приятели молча шли по притихшей улице.
Возле большого сумрачного, из потемневших брёвен, дома они остановились и исчезли в тёмном провале двери.
С тех пор на деревне стали замечать, что Бычков изменился. На базаре появлялся редко, только за покупками…
* * *
Судья. Ваша фамилия, имя, отчество и должность?
Свидетель. Смирницкий Иван Кузьмич, бригадир колхоза «Рассвет».
Судья. Вы знакомы с подсудимым?
Свидетель. Да я со всем, почитай, районом знаком.
Судья. Какие у вас отношения?
Свидетель. С Петром-то? Нормальные отношения. Чего нам делить?
Судья. Вам что-либо известно о том, что Бычков промышлял самогоноварением?
Свидетель. Вот чего не знаю, того не знаю…
Из протокола судебного заседания
Осень было холодная и злая. Дожди шли неделями. Земля размокла, по дорогам ни пройти ни проехать.
Как-то Пётр вернулся домой вместе с бригадиром.
– Слушай, Анюта, принеси-ка нам горяченького. А то продрогли мы с Кузьмичом, – попросил он жену.
На столе появился борщ, солёные огурцы, варёная картошка.
– Ну, Кузьмич, по маленькой, что ли?
– А что? Можно.
Пётр достал бутылку с мутноватой жидкостью.
– Где это ты раздобыл? – удивился бригадир.
– На станции. На водку не хватило, так пришлось взять это у одной тётки. И недорого. Будь здоров!
Они чокнулись и выпили.
– А что за тётка-то? – продолжал допытываться Кузьмич.
– Тётка как тётка. Две руки, голова. Мы с ней детей не крестили. А тебе-то зачем? – подозрительно покосился Пётр. – Председателю доложить хочешь?
– Чудак!.. Просто сам хотел достать где-нибудь…
– Смогу устроить… Это нетрудно.
Возвращаясь домой, бригадир снова и снова вспоминал разговор с Петром.
«Черт его знает, откуда он берет самогон. А какое мне, собственно, дело? Что я – милиционер? А хоть бы и сам варил! Ведь за свои деньги и сахар покупает, и все…»
После самогона было тепло и весело. Даже дождь не казался таким противным.
– Все-таки хорошая это штука, выпьешь – и вроде легче становится. Вот как сегодня: председатель честил с утра, муторно было, а сейчас ничего. А Пётр – хороший мужик. И работает ничего, только жмот порядочный. Ну да все мы не без греха…
С утра у бригадира страшно болела голова, и он забежал к Петру.
– У тебя там не осталось в бутылке? – подмигнул он Бычкову.
– Да есть немного. А что?
– Опохмелиться бы.
– Это можно.
Пётр исчез в задней комнате и через некоторое время вернулся со стаканом самогона и солёным огурцом.
– Спасибо, Гаврилыч, выручил ты меня, а то спасу не было – башка трещала! – говорил Петру бригадир, когда они шли на работу.
– Да ладно уж, – отмахнулся Бычков. – Чего там, свои люди – сочтёмся. Надо будет – заходи. Выручу.
Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих…
Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан – литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.
Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали её дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.
Многие знали, что бабка продаёт самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.
– Петя, а может быть, не надо! – говорила Анна. – Ведь нам и без того хватает.
– Ты только помалкивай, – предупредил Пётр. – И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.
И жизнь в доме с каждым месяцем становилась «вольготней»: купили радиоприёмник, Славке Бычков подарил велосипед.
