Жан-Кристоф Руфин - Не бойся Адама
Убаюканная ровным шагом лошади и тишиной, которую Тед не нарушал, ибо и сам привык к ней, Жюльетта перебирала воспоминания и думала о будущем.
Она привыкла считать, что когда-то вступила в «Зеленый мир» по чистой случайности, присоединившись к шумной компании студентов, позвавших ее на демонстрацию. Это случилось в Лионе прекрасным солнечным днем. Жюльетта толком не понимала, по какому поводу заварилась вся каша, ей просто нравилось дышать свежим воздухом и что-то кричать. Для нее это было время мучительного одиночества. Всю зиму она не могла отделаться от мыслей о смерти. Веселая толчея на набережных Роны, крики взявшейся за руки молодежи, яркое солнце, отражавшееся в черепичных крышах квартала Сен-Поль, — все это почти излечило ее. Лекарство называлось «Зеленый мир». Главное заключалось в том, что оно действовало.
Теперь, труся по пустыне, Жюльетта мысленно возвращалась к такому объяснению, понимая, что даже депрессия и отчаяние не заставили бы ее воевать за чужое дело. Нет, ее подкупило что-то более важное. Она ненавидела абстрактные теории, а политика всегда оставляла ее равнодушной, так что, если программа экологов оказалась исключением из правила, значит, сработало что-то глубоко личное.
Скоро обнаружилось, что мишенью «Зеленого мира» был именно буржуазный идеал жизни ее родителей. Отец Жюльетты, человек себялюбивый и извращенный, посвятил себя беспощадной борьбе не только с себе подобными, но и с природой. Его ненависть к дочери стала источником многих мучительных воспоминаний Жюльетты. Она не могла забыть, например, участок, который родители купили близ Экс-ан-Прованса. С одного края там стоял небольшой домик, а вся остальная земля заросла великолепными соснами. Однажды Жюльетта провела там целое лето. Она гуляла, прислоняясь к нагретым солнцем стволам деревьев, и на четвереньках ловила кузнечиков на усыпанной мягкой корой и хвоей земле. На следующее лето она увидела, как огромные желтые машины корчуют пни срубленных под корень деревьев и сваливают в углу необтесанные стволы. Отец Жюльетты решил снести старый домик и выстроить новую виллу. Остаток земли он продал, и на нем возвели две бетонные коробки, лицемерно названные «Резиденция „Сосны“».
Не таким наглядным, но даже более важным оказался урок который она извлекла из рассказа отца: посмеиваясь, тот говорил о том, как отдавал приказ танкерам сливать горючее на границе территориальных вод и топил в тропических бухтах изъеденные мазутом и ржавчиной суда, чтобы получить страховку.
А еще эти бедняги, которых он прогнал из принадлежавшей ему квартиры в Кале. Жюльетта сидела на заднем сиденье машины, которую отец припарковал на углу улицы, чтобы наблюдать за тем, как жандармы вышвыривают на мостовую матрацы и детские игрушки. Она отвернулась, увидев детей, в слезах выходивших из дома.
Все это могло бы пробудить в ней тягу к социальным вопросам и привести в лагерь левых, но их революционные фразы никогда не казались Жюльетте убедительными. Она полагала, что жестокость в мире распределяется поровну и бедные повинны в ней ничуть не меньше богатых.
Природа говорила ее сердцу гораздо больше. Родители Жюльетты утратили связь с корнями. Точнее не скажешь. Именно измена природе сделала ее отца безжалостным, нечувствительным к красоте деревьев, исполненным жажды рушить, строить и владеть вещами, что по сути одно и то же, а мать заставила предпочесть комфорт любви к ребенку; она возненавидела бедность и отреклась от здоровой простоты своих деревенских предков.
Здесь, в пустыне, Жюльетта осознала, что ненависть и презрение, жертвой которых она стала в детстве, сродни тем, что выпали на долю природе. От этой мысли ей стало легче. Она придавала смысл страданиям и оправдывала бунт. Жюльетте казалось, что она стоит на пороге зрелости.
К тому же Хэрроу помог ей понять, какую форму должен принять протест. Прежде, как и большинство симпатизирующих «зеленым», Жюльетта смутно представляла себе, что надо делать, чтобы защитить планету. Обычно все ограничивалось душевной привязанностью ко всему живому. Это чувство заставило ее с радостью согласиться принять участие в акции, направленной на защиту животных, о которой ей рассказал Джонатан. Она не задавала себе вопросов о конечных целях и возникающих неувязках. Теперь, благодаря Хэрроу, до нее дошла вся смехотворность ее действий, и она сделала главный вывод: надо помешать человеку калечить природу. Для достижения этой цели хороши все средства, не исключая насилия и даже убийства. Именно этой решительности и храбрости ей так не хватало в «Зеленом мире», особенно после того, как она сама стала жертвой насилия. Наконец-то она отыскала людей, говорящих с ней на ее языке.
Что же конкретно предстоит сделать? Какая роль отводится ей? Об этом она ничего не знала. Тед не сообщал никаких подробностей, зато поделился с ней чем-то гораздо более важным: жизненным кредо и состоянием души. Во всем остальном Жюльетта полагалась на него. Придет время, и она узнает, чего от нее ждут и каков план действий всей группы.
Важно лишь то, что теперь она к ней принадлежала.
Когда уже в сумерках они добрались до дома-пещеры, Жюльетта прошла в свою комнату и легла, измученная и разбитая. Мысли ее превратились в сны.
Глава 2
В жизни Джинджер настала черная полоса. Ее муж, Марк, завел любовницу, и Джинджер об этом узнала. После нескольких мучительных объяснений Марк вернулся домой, но Джинджер не сомневалась, что он видится с той, другой… Ей как никогда нужно было кому-то поплакаться и спросить совета.
Керри это вполне устраивало. Ее «подруга детства» на другой же день договорилась с Роджером о том, что Керри будет работать на складе лишь до полудня. После обеда она могла подняться к Джинджер и остаться у нее. На деле Керри приходилось выслушивать бесконечные излияния новообретенной подруги. Главная трудность заключалась в том, что их представления о времени не совпадали. У Керри его было мало. Ее легенда была шита белыми нитками, и в любой момент правда могла выйти наружу. Сестра Джинджер возвращалась в Сиэтл меньше чем через неделю. Она «узнала» Керри по описанию Джинджер, но непременно заподозрила бы неладное при личной встрече.
Джинджер, напротив, никуда не спешила. Работы в «Одной планете» было немного. Кое-кто из руководителей разъехался по командировкам или болел, и до самого лета не планировалось никаких масштабных акций. Желание облегчить душу стояло у Джинджер на первом месте. Керри потребовалось немало усилий, чтобы снова навести ее на разговор об архивах.
— Ах да, архивы! Я и забыла, а вот ты помнишь. Ничего удивительного. Еще в Де-Муане ты считалась прилежной ученицей.
— Много материалов можно забить в компьютер. Ты бы сэкономила место.
— Верно. Тут уже повернуться негде. Все эти входящие и исходящие, приглашения на собрания, стенограммы заседаний совета директоров, списки членов — ты не поверишь, сколько всего скопилось за несколько лет. К тому же после всей этой истории с Марком у меня появилась аллергия на пыль и бумаги. Целый день текут слезы, а мой дурак думает, что это из-за него…
Керри испугалась, что Джинджер снова примется за свое, и твердо вернула разговор в прежнее русло.
— Считай, дело сделано. Завтра же с утра начну все это сканировать. Тебе только надо подробнее рассказать мне о вашей структуре, чтобы разработать схему хранения с уровнями секретности, датами и принципами поиска документов.
Джинджер скорчила рожу:
— Полегче на поворотах. Нельзя просто так заложить все бумаги в компьютер. Господа руководители не очень-то им доверяют. Это же поколение карандаша и ластика. Они полагают, что стоит информации попасть на жесткий диск, как тут же найдутся пройдохи, которые сунут в нее нос.
Керри поняла, что добралась до главного.
— Можно защитить доступ паролями…
— Нет! Тебе их не убедить. Они прямо параноики, хотя и их можно понять. В «Одной планете» не очень-то заботятся о юридической чистоте. Считается, что, с одной стороны, есть Закон, а с другой — Справедливость. Закон всегда на стороне сильных и если мы действительно хотим защищать природу, его можно и обойти. Понимаешь?
Джинджер говорила без воодушевления, как будто вела опостылевший ей урок. Все это интересовало ее куда меньше чем личная жизнь.
— Мы защищаем не Закон, а Справедливость, то, что нам кажется морально оправданным.
— И в этих бумагах?…
— Вот именно. Некоторые из них нужны лишь для того, чтобы показать, что мы уважаем законы. Их извлекают на свет при всяких проверках. Если взять протоколы заседаний совета, то там ничего не найдешь. Это товар на экспорт.
— А другие документы предназначены для своих.
— Точно.
