Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом
– А почему украли картину именно Ван Гога, а не Пикассо, например?
– Потому что у меня в доме не было картин Пикассо.
– А где вы их храните? – продолжал издеваться полицейский. – Ван Гога не побоялись повесить здесь, а Пикассо, значит, недостоин?
Павел глядел в окно и не спорил, а Надя готова была расплакаться.
– Вы знаете, сколько стоит Ван Гог? – спросили ее. – Поинтересовались бы у специалистов. А потом застраховали на всякий случай.
– Господа, – обратился к острякам Павел, – я могу представить все документы на эту картину. В частности, заключение музея Ван Гога в Амстердаме о ее подлинности.
– Вы муж? – спросили его. И, услышав отрицательный ответ, посоветовали: – Тогда и молчите. Хотите помочь следствию? Стойте и молчите. А то, понимаете, начинает здесь…
– Этот человек мне ближе, чем муж, – перебила полицейского Надя. – И вообще, какое право вы имеете оскорблять самого близкого мне человека? Если у вас хватает наглости прийти в дом, в котором случилось несчастье, и иронизировать по поводу произошедшего, то зачем было вообще являться сюда?
Полицейские вдруг поняли, что их не разыгрывают.
– Да ладно, чего уж так убиваться. Вы живы, и это уже хорошо. А вообще простите, ежели что не так. Мы сразу не сообразили, что к чему. Говорите, Ван Гог, да только кто поверит, чтобы он вот так запросто в скромной квартире на стеночке висел…
Полицейские тут же принялись за работу: вынули замок из дверей, стали мазать стены и ручки дверей черным порошком, чтобы выявить отпечатки пальцев. Все это грозило затянуться. Надя набрала номер Холмогорова и, когда тот отозвался, попросила предупредить Васю Горелова о том, что она задержится.
– Наденька, – удивился Саша, – как ты себя чувствуешь? Ведь фактически это твой первый день на новом месте!
– Я подъеду, – заверила Надежда, – обязательно. Просто у меня неприятности: из квартиры украли картину Ван Гога.
– Как? – вскричал Александр. – Кто-то забрался к тебе и украл «Едоков»? А разве это не копия была?
– Нет, полотно настоящее.
– Я еду к тебе! – снова закричал Холмогоров. – Беда-то какая… Короче, никому дверь не открывай, вызови полицию и жди меня.
– Полиция уже здесь, – сказала Надя и повесила трубку.
Она сидела на кухне одна. Павел беседовал с полицейскими, но не было слышно, о чем. Надя думала о пропаже, о том, что наверняка тот, кто залез в ее квартиру, заранее знал, за чем идет сюда. Если это так, то картину преступник надеется продать, а ведь продать ее невозможно, Павел говорил об этом. Если только вор не отдаст полотно за бесценок перекупщику, а тот будет искать богатого клиента. А сколько будет искать – неизвестно. Почему-то ей казалось, что подарок Елены Юрьевны потерян навсегда.
Подошел Павел и спросил тихо:
– Ты и вправду так считаешь?
– Да, – ответила она, продолжая думать о своем. – Жаль, если картина исчезла бесследно.
– Бог с ней, с картиной, я о том, что ты сказала полицейским обо мне…
Надя вздохнула и призналась:
– Чистая правда, чего уж тут скрывать.
– И я тебя люблю, – сказал вдруг Павел. – С первого мгновения, как только увидел. Но впервые я тебя увидел не в Новый год, когда пришел сюда, а гораздо раньше: ты с бабушкой шла из магазина. Я тихо ехал следом на машине и умолял всевышнего, чтобы ты оказалась не замужем. А потом понял: мне все равно, есть у тебя кто-то или нет. Полюбил, и все.
– И я… – шепнула Надя.
Он подошел, наклонился и поцеловал ее волосы.
– Вечером вернусь обязательно, тогда и поговорим. А сейчас мне надо спешить, надо кое-какие вопросы решить.
Саша примчался через полчаса. Стал зачем-то нападать на полицейских, обвинять их в бездействии. Его узнали, а потому незаслуженные упреки терпели. Не выдержала только Надя. Вошла в гостиную и вытащила Холмогорова за рукав, прикрикнув на бывшего мужа:
– Не мешай людям работать!
Но он все равно не мог успокоиться, обещал встретиться с полицейскими начальниками города и поставить вопрос о необходимости усиления следственной группы лучшими специалистами по расследованию хищений культурно-исторических ценностей. Закончив возмущаться, сообщил Наде, что руководство студии предупреждено и разрешило ей не выходить сегодня на работу. И даже на следующий день, если надо. На полицейских Холмогоров больше не нападал. Зато поинтересовался у Нади, кто из посторонних бывает в доме. И услышав в ответ, что посторонние сюда не ходят, вспомнил:
– А Павел? Он никогда не внушал мне доверия – скользкий какой-то тип. Вероятно, сам рассчитывал получить эту картину от Радецкой, а когда…
Надя попыталась остановить его, но Александр опять разошелся:
– Так и есть! Понял, что потерял миллионы, на которые рассчитывал, и залез в твой дом…
– Если ты скажешь про него хотя бы еще одно плохое слово, то я тебя прогоню и попрошу больше никогда не приходить в мой дом, – наконец смогла произнести Надежда.
– Вот даже как? – удивился Саша. – Хм, как далеко у вас зашло… И ты, такая наивная, не понимаешь, кто тебя обокрал…
Надя вышла в коридор и открыла входную дверь:
– Я предупреждала.
– Гонишь? – усмехнулся он. – Единственного близкого и любящего тебя человека? Хорошо, я уйду. Но с кем ты останешься?
Холмогоров вышел на площадку и продолжал возмущаться, обращаясь уже к самому себе:
– А я-то размечтался! Думал, приду, окружу ее вниманием и заботой, положу к ее ногам все, что имею: свой талант, успех, любовь к ней и все, о чем другая и мечтать бы не…
Надя закрыла дверь, и тут же из комнаты выглянул старший группы:
– Что, артист уже ушел? А то я жене позвонил, рассказал, кого здесь встретил, и она попросила автограф взять.
– Не много потеряла ваша жена, – усмехнулась Надя.
Холмогорову нечего было делать на студии: съемки должны были начаться лишь на следующей неделе. Он и до этого приезжал туда время от времени, лишь бы только время убить, а теперь понял, что появляться там просто нежелательно – можно столкнуться с Надей. Бывшая жена будет проходить мимо него, не здороваясь и делая вид, будто его нет вовсе, и на это очень скоро обратят внимание все. С другой стороны, пусть обращают, пусть думают что угодно, но ведь пойдут разговоры. А вдруг Надя захочет поделиться с кем-то причиной такого своего отношения к нему? Тогда лучше не приходить на студию вовсе. Просто ездить на объекты, а после окончания съемочного дня возвращаться к Нате, в квартиру, где уютно и роскошно. Такая умная и богатая девушка – зачем она вообще работает?
Он набрал номер и, услышав ее голос, спросил:
– Тебя есть кем подменить на работе?
– Есть, – ответила Ната. – На меня работают трое нотариусов, я владелица нотариальной конторы. Разве не говорила?
– Тогда еду домой, – сказал он, – в смысле, в твою квартиру.
Только сейчас Холмогоров понял, что не надо было вообще куда-либо выезжать утром. И вообще ближайшее время надо бы по возможности оставаться в квартире Наты, потому что там Ван Гог. Хоть Ната и говорит, что у нее невскрываемые замки и надежная охранная система с видеонаблюдением, с отправкой изображения на мобильный телефон, а все же… Предположим, кто-то попытается вскрыть замок, сразу сигнал поступит на телефон, а Ната не услышит звонка или аппарат будет лежать в другом кабинете. Сигнал поступит также на пульт охраны, но группа приедет в лучшем случае минут через пять, а вора скорее всего уже и след простыл.
Хорошо, что Нате не обязательно приходить в офис. Если на нее могут работать другие, они вдвоем могут вместе сидеть дома и охранять квартиру. Ната за это время подыщет покупателя. Сто миллионов – это хорошо, конечно, но лучше бы выручить за Ван Гога побольше. Потом можно будет точно узнать, где находится вилла Спилберга или Тарантино, приобрести соседний дом, подружиться с известными режиссерами, и тогда мировая слава Саше обеспечена. Он станет летать по съемочным площадкам всего мира, на кинофестивали, получать награды и призы, а потом возвращаться в свой дом с видом на бескрайнюю водную гладь, где у собственного пирса будет ждать его яхта, на которой можно выйти в океан, разрезая волны. И, сидя на палубе в кресле, можно закидывать спиннинг, вытаскивать тунцов, марлинов… Кого там еще ловил Хемингуэй? А рядом будут самые красивые девушки мира…
Ната была уже дома и ждала его.
– Какое счастье, что я встретил тебя, – шепнул Холмогоров, прижимая ее к себе. И сам себе удивился, с какой страстью это произнес.
Саша продолжал целовать ее, сбрасывая на ходу дубленку, обувь, пиджак. На пороге спальни остались брюки. А на ней был легкий шелковый халатик, и только.
– Птичка моя… – шептал Холмогоров, – ласточка…
В голове вдруг закрутилось: «Интересно, есть ли ласточки в Малибу или в Санта-Монике? Наверное, есть, их везде хватает. Под каждой крышей гнездо…»
Он лежал утомленный, а Ната вышла. Холмогоров представлял себе океан, как волна покачивает катер, как ветер раскидывает по плечам известной фотомодели льняные шелковистые волосы, и она поправляет их рукой, смотрит на него, Сашу, и целует пространство, разделяющее их. Но пространство совсем небольшое и постепенно сокращается. Сокращается, сокращается, он уже ощущает вкус малины на ее губах…
