Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
—Николай Обер — муж известной всем мадам Марии- Розы Обер-Шальме, — сообщил Яков Иванович.
— Отплатил, стало быть, полковник за гостеприимство, — произнес я.
— Ничего-ничего, проверим и обершельмиху заодно, — сказал де Санглен. — А то все руки не доходили, а личность она явно неблагонадежная.
— Пустое, — ответил я и, окинув жестом арестантов, промолвил: — Здесь нашего шпиона нет.
— Почему вы так решили? — с подозрением тоном спросил Яков Иванович.
— Видели, что устроил этот мямля? — я указал подбородком на квартального надзирателя. — Окажись наш агент здесь, он воспользовался бы замешательством полицейских, подбил бы арестантов валить отсюда…
—На улице было бы побоище, — заметил де Санглен.
—Вот именно! А наш шпион воспользовался бы заварухой и скрылся, — закончил я.
Снаружи донесся топот, дверь распахнулась, вошли полковник Дурасов и двое поручиков. Увидев нас, Егор Александрович скривил презрительно губы и произнес:
—Опять беспорядки и опять в центре вы.
—Попросту мы опять на шаг впереди вас, — сказал директор Высшей воинской полиции.
— А вы опять Дурасов, — добавил я.
— А вы?! По какому праву вы здесь распоряжаетесь? — накинулся он на полковника Парасейчука.
—Видите ли, я только лишь призвал всех к порядку, — ответил Олег Николаевич. — Но командуете вы.
Дурасов сверкнул глазами и набросился на квартального надзирателя:
—Почему у вас тут посторонние командуют?!
Несколько арестантов, сидевших на полу ближе всех
к выходу, вытянулись в струнку и безотрывно следили за Дурасовым. Их глаза загорелись надеждой.
— Егор Александрович, прошу вас, потише, — вполголоса промолвил я на ухо полицеймейстеру. — Оставим разбирательства между собою на потом…
— Вы мне рот не затыкайте, милостивый государь! — прогремел тот в ответ. — Я полагаю, что вас следует немедленно выслать в Санкт-Петербург…
Один из арестантов, высокого роста француз в немыслимом сюртуке розового цвета, вскочил на ноги, схватил Дурасова за руку и прильнул к ней губами.
—Батюшка наш, спаситель! — закричал он.
Все пришли в движение, ближайшие ряды начали подниматься с пола, за ними следующие. Дурасов пытался высвободить руку. Француз в розовом выпрямился, обернулся к товарищам по несчастью и крикнул:
—Братцы, вот наш спаситель!
Его слова были восприняты как объявление об освобождении. Толпа волною хлынула на нас.
—Стойте, стойте! — кричал Дурасов.
Но его призыв потонул в многоголосом гаме. Толпа оттеснила нас в сторону, меня прижали к Егору Александровичу, а его к стене. Де Санглен пропал из поля зрения. Полковника Парасейчука людской водоворот закрутил и унес на улицу.
Снаружи послышались злорадные выкрики, предвещавшие кровавую потеху:
— Куда?! Куда прете?! Шпиены! Французы! Бей их, братцы! Бей их!
— Да мы свои! Свои, братцы! — кричал кто-то надрывающимся голосом.
Его отчаянный крик еще больше подзадорил толпу.
—Ишь, сволочь! Где ты тут братцев себе нашел! — раздалось в ответ.
Стены задрожали, и, даже будучи внутри, мы почувствовали, как земля пошла ходуном, как бывает, когда десятки ног топчутся на малюсеньком пятачке. Мольба о пощаде, женский крик резали уши и все сильнее пьянили озверевшую толпу.
—Что вы наделали?! — прохрипел мне в лицо Дурасов.
Я распихал оставшихся арестантов и отлепился от полицеймейстера. С улицы донесся зычный голос полковника Парасейчука:
—Слушай мою команду! Ружья на изготовку!
—Что он творит?! — вскрикнул Егор Александрович и начал проталкиваться к выходу.
Навстречу ему хлынули французы, ищущие спасения от уличной расправы. Полицеймейстера отбросили, он налетел на меня спиною, и я врезал ему ребром ладони в правый бок. Он охнул и свалился на пол. Я отскочил в сторону — между мною и полицеймейстером хлынул поток людей.
Послышалась новая команда Парасейчука:
—Вы трое, в воздух пли!
Оглушительно громыхнули выстрелы, и сразу же сделалось тихо.
Дурасов повернул голову, мелькнуло его искаженное от боли лицо, он искал кого-то глазами, а руками держался за бок. Я протиснулся вперед, подхватил его под микитки, оттащил к стене.
— Что с вами, Егор Александрович? — воскликнул я, а сам изобразил воинственную позу и оттолкнул нескольких человек, оказавшихся поблизости.
—Кто-то ударил меня, — всхлипнул он.
— Я с вами, Егор Александрович! Никто не посмеет близко к вам подойти, — заверил я полицеймейстера.
С улицы вновь донесся зычный голос Парасейчука:
— Что ж, вижу, самые храбрые здесь собрались! На безоружных пленных кидаетесь! Разве ж это по-христиански?!
— Бить надо их! Бить супостатов! — крикнул кто-то в ответ с истерическими нотками в голосе.
—Ну-ка выйди сюда! Выйди вперед, не боись, храбрец! — позвал полковник Парасейчук.
—Что там происходит? — простонал полицеймейстер.
Справившись с болью в боку, он выпрямился и с опаской взглянул на дверь.
—По вашему приказу наводят порядок, — сказал я.
А с улицы вновь послышался голос Олега Николаевича:
— Ты храбрый такой, видите ли! Французов хочешь бить? Так что же ты, мил человек, в ополчение не пошел? А? К генералу Милорадовичу! А? В общем так! Сейчас я уйду, а вы чтобы разошлись немедленно по домам! Кого увижу здесь через минуту, в Сибирь отправлю! Не обижайтесь тогда!
Парасейчук вошел в дом и с порога рявкнул на арестантов:
—А вы! Чтоб сидели тихо и без команды его высокопревосходительства с места не смели двигаться!
Арестанты были больше напуганы, нежели всерьез пострадали. Лишь у нескольких человек появились свежие ссадины и кровоподтеки. Полковник Парасейчук сумел вовремя остановить потасовку и развести враждебные стороны. И теперь он, добровольно приняв роль подчиненного, докладывал обстановку полицеймейстеру Дурасову.
Мне более делать здесь было нечего, и я вышел на улицу. Толпа рассеялась. Несколько смутьянов, желавших, вероятно, в первую очередь самим себе доказать свою смелость, ругали французов и отбившего их борова. Но держались они на таком удалении, чтобы при малейшей угрозе раствориться в ближайших переулках.
Чуть в стороне стояли де Санглен, Ривофиннолли и их помощники. Итальянец спешился и держал лошадь под уздцы. Я направился к ним.
Мимо меня протрусил пес, тот самый, что с завидной настойчивостью прорывался в арестантскую, куда, очевидно, упекли его хозяина.
—Ну что, не повезло тебе, братец, — пожалел я псину и протянул ему руку с открытой ладонью.
Пес, помнивший, как я шуганул его с крыльца, навострил уши, глянул на меня с недоверием, но все-таки потянулся ко мне, обнюхал пустую руку, посмотрел на меня с примирительным недоумением и побежал дальше как-то устраивать свою собачью жизнь.
—Этот ваш полковник! Хорош! — похвалил де Санглен Олега Николаевича.
— Он не мой, его Аракчеев приставил ко мне через Вязмитинова, — сказал я.
—Неважно, — ответил Яков Иванович. — Переманить бы его к нам в Высшую воинскую полицию. Очень дельный офицер, хотя по виду и не скажешь. Такие люди нам более всего и нужны. Что он там застрял?
—Подтирает сопли Дурасову, — усмехнулся я.
—Ладно, оставим их. — де Санглен направился к коляске. — Нужно спешить. Ваш полковник напомнил мне майора Бистрома. Тот служил полицеймейстером в Ковно.
Глава 17
В штабе Высшей воинской полиции я написал письмо его высочеству принцу Георгу Ольденбургскому, а де Санглен проинструктировал майора Бистрома. И тот немедленно отправился в Ярославль.
— Остается ждать новостей от вашего надворного советника, — сказал де Санглен.
—Надеюсь, Косынкин не подведет, — промолвил я.
Потянулись утомительные часы вынужденного ожидания. Мы выслушивали доклады агентов и строили предположения относительно шпиона, обосновавшегося в окружении принца Георга. Однако за отсутствием сколько-ни- будь достоверных зацепок все наши рассуждения оставались пустыми, умозрительными домыслами.
