Инна Павлова - Миллионеров украшает скромность
Не уверена, что я быстро справилась с чувствами, но, когда снова заглянула в кабинет, негодяй по-прежнему расточал комплименты моей бывшей любимице.
Так и не дождавшись внимания к собственной персоне, я рявкнула:
— Может, вы оторветесь на минутку? Если, конечно, закончили с моей кошкой?
— Это не ваша кошка, — равнодушно отозвался тот. — У нее нет и не может быть хозяев. Кошка — абсолютно независимое и самодостаточное животное. С ней можно поладить, не исключено, что она даже окажет свое покровительство, — в том случае, если сочтет вас этого достойной, — но она никогда не будет вам принадлежать душой и телом, как собака. Вам никогда не стать ее владелицей!
— Отвяжитесь со своими глупостями! — заорала я. — Я пришла вовсе не за этим! С кошкой мы как-нибудь сами разберемся!
Крысилов наконец заткнулся, хотя с коленей Бастинду не снял.
— Так зачем вы пожаловали?
Я рассказала. Про отрезанное фото с подозрительным рукавом, про свою догадку относительно того, что юноша из «Макдональдса» — пропавший сын миллионера.
— Его знали как Петра, — жарко убеждала я, — но это ничего не означает. Он мог соврать. Ведь он же скрывался от влиятельного папаши. А иначе зачем было Бергу крутиться рядом с забегаловкой? Он хотел увидеть сына. И уговорить его вернуться!
Вопреки моим худшим ожиданиям, полицейский и не подумал меня разубеждать. Оказывается, этот гад уже знал все, чем я пришла делиться, и однозначно дал понять, что ответной информацией для меня не располагает. Только ему-то явно не составило труда получить по официальным каналам интересующие сведения! И он не рисковал своей жизнью, добывая факты по крупицам!
— А когда это вы, простите, ею рисковали? — ехидно осведомился Крысилов. — Довели кого-то до греха дурацкими расспросами? Или какой-то бедолага не сумел оценить ваше своеобразное чувство юмора?
— Оставьте мое чувство юмора в покое! — не выдержала я. — У вас его вообще не имеется! Что вам стоило сказать мне раньше про Кристофера? Сколько бы я сэкономила сил!
— А это в мои обязанности не входит, — пожал широченными плечами мучитель. — Существует тайна следствия и список лиц, допущенных к расследованию и обладающих полной информацией. Вы, насколько мне известно, в болгарской полиции пока не служите.
— Зато в ней служите вы, — не осталась я в долгу. — И если не принять экстренные меры, скоро ее можно будет закрывать. Криминал уже захлестывает вашу ранее благополучную родину!
Вот теперь полицейский разъярился по-настоящему. Такого выражения я на его лице еще ни разу не видела и, даст бог, не увижу больше никогда. Его буквально перекосило, и я поняла, что перегнула палку. Очевидно, я наступила на мозоль. И все-таки он сдержался, и мне не оставалось ничего, кроме как восхититься его самообладанием. Хотя, может, это кошка на него так умиротворяюще подействовала? Или в ее присутствии он опасался запятнать звание джентльмена? Раньше он, припоминаю, позволял себе говорить на повышенных тонах!
— Ехали бы вы, милочка, домой, — посоветовал он елейным голосом. — Что там у вас осталось? Неделя? Так это ерунда, даже не заметите. И от неприятностей убережетесь. — В его глазах мелькнул и тут же погас нехороший огонек, заставивший меня всерьез озаботиться собственной безопасностью. Я не кошка, запасных жизней у меня нет[2]. — Готов вам даже компенсировать эту неделю из своего жалованья. Хотите? — искушал мерзавец.
Ну и пожалуйста! Осознание своего бессилия, ненужности и нежеланности для мужчины, который, как я случайно обнаружила, капитально обосновался в моем незакаленном сердце, растравило и без того измученную душу и заставило собрать все мужество для достойного отпора. Способность говорить, вернее, огрызаться я обрела к тому моменту, как Крысилов любезно сообщил, что замену билета берет на себя и приступить к улаживанию формальностей намеревается безотлагательно.
— А почему вы мной распоряжаетесь? — взвилась я. — Я вам не рабыня, и мы не на галерах!
— При чем тут галеры? — удивился тугодум. — На галерах женщин не держали.
— Вот именно! И знаете почему? Боялись! И правильно делали!
— Вовсе не поэтому, — дернулся мужик. — Просто женщинам на корабле не место.
— Ах, не место?! — вызверилась я. — Да вы просто мужской шовинист! И как это я сразу не поняла?!
Крысилова снова задело за живое.
— Я действительно считаю, что женщины приносят несчастье, и это не моя мысль. Наши предки давно разобрались, что к чему, приняли меры, и только поэтому человечество до сих пор не вымерло!
Пусть он не разделяет моих чувств, пусть считает меня помехой на своем жизненном пути и в продвижении по служебной лестнице, но унижать себя я не позволю!
— Да вы…
— Разумеется, не все женщины одинаковы, — продолжал он разоряться. — С некоторыми можно ладить, отдельные экземпляры позволительно считать вполне разумными и адекватными. Но вы, — полицейский ткнул в мою сторону пальцем, едва не оставив без правого глаза, — вы — женщина особая, можно сказать выдающаяся.
Я не торопилась расплываться в улыбке и правильно делала. Чудовище не собиралось засыпать меня комплиментами.
— По части неприятностей вы дадите фору любой представительнице своего пола. Будь моя воля, я не пускал бы вас не только на корабль!
— С меня достаточно! — возвестила я не самым тихим голосом, и в дверь просунулась озабоченная физиономия пожилого мента. — Уйдите! — рявкнула я. — Видите, у нас деловое совещание!
Визитер кинул затравленный взгляд на коллегу, но предложить помощь не осмелился. Я слегка понизила голос и довела до сведения Крысилова, что больше он ничего от меня не дождется, и, если болгарской полиции понадобятся мои услуги, пусть присылают кого-нибудь другого.
— Как вам будет угодно, — холодно ответствовал мерзавец.
Я шваркнула дверью, едва не убив при этом Бастинду (мне и в голову не пришло, что предательница решит присоединиться), и осталась наедине со своим горем.
Собственными руками я сделала чуть ли не кровным врагом единственного человека, в объятия которого мечтаю упасть. И как можно назвать меня после всех последних событий? Дурой? Истеричкой? Так это еще мягко сказано. Жизнь моя закончилась, и остается только жалкое, беспросветное существование. Время, отпущенное мне на Земле, я проведу, проклиная саму себя и собственную глупость.
Я всхлипнула, и даже хвостатая лицемерка не смогла не почувствовать ко мне сострадания. Она присела возле моих ног и ободряюще об них потерлась. Я подхватила противное животное на руки и перестала сдерживать слезы. Так мы и добрались до отеля: обе залитые слезами, усталые, одинокие и неприкаянные. Ни одна из нас не нашла своего женского счастья, и радужных перспектив, похоже, не намечалось!
Глава 16
К моему зареванному виду соратники уже понемногу привыкли. Отработанным жестом Райко сунул мне стакан со спиртным, и я подумала, что непременно сопьюсь, если стану запивать каждую обиду.
От расстройства на меня нашло умственное помрачение. Чем еще объяснить тот факт, что я выложила супругам про попытку покушения? Обоих залихорадило, и до меня дошло, какую новую глупость я сотворила. И ведь, что интересно, не потребовалось никакого переводчика, все схватили моментально!
Супруги посовещались и объявили, что отныне меня никуда одну не пустят.
— Это как? — напряглась я. — Мы теперь толпой ходить станем? Так у меня сегодня свидание!
Мне оно, конечно, не бог весть как необходимо, но не сидеть же и не страдать в одиночку. Хоть немного развеюсь, заем горе севрюжкой.
Расцвету моей личной жизни боевые товарищи порадовались, но остались непреклонны. Держаться мы будем вместе, и точка!
— Да как вы себе это представляете? — возмутилась я. — Придем всем колхозом и скажем, что мы — одна семья? Так, что ли? Как я объясню ваше присутствие?
— Можешь сказать, что Райко — твой муж, — самоотверженно предложила Нада.
— Вот спасибо! — «обрадовалась» я. — Без мужа на свидании делать просто нечего! Уж лучше я скажу, что он мой сын и боится оставаться в номере один!
Юмора, как и следовало ожидать, паникеры не поняли. Железная решимость обоих начала действовать мне на нервы.
— Если я опять поработаю над твоей внешностью, — мстительно предложила я подруге, — ты вполне сможешь претендовать на роль моей бабушки. Уж тогда у тебя точно появится повод сопровождать меня повсюду.
Согласие тут же было дано, и я устыдилась. Друзья готовы на все, лишь бы уберечь меня от несчастья, а я кочевряжусь. Мало мне, идиотке, что любимого мужчину сделала врагом, так еще и друзей хочу лишиться?!
Опять всхлипнув от жалости к себе, убогой, я махнула рукой: «Делайте как считаете нужным, мне уже все равно!»
