Галина Куликова - Кошачий патруль
Они еще раз обсудили с Тамарой все подробности того злополучного дня, когда умер Папаскин, после чего Арсений рискнул спросить:
— Тамара, а это правда, что Стас Елагин сначала ухаживал за вами?
Она покраснела так сильно и так стремительно, что Кудесников почти всерьез испугался, как бы кровь, прилившая к щекам, не просочилась сквозь кожу.
— Это вам Фаина разболтала? — спросила она голосом, звенящим от злости и унижения. И даже не стала дожидаться ответа, уверенная, что именно Фаина. — А вам что, важно знать?
— Я просто по-человечески поражен. Неужели вы, такая интересная женщина, не вышли замуж из-за парня, который переметнулся к вашей родной сестре?! Я бы на вашем месте просто из принципа нашел себе другого.
Тамара некоторое время кусала губы, глядя в пол, потом вскинула глаза и резко ответила:
— Я дважды была замужем. Но все оказалось бессмысленным. Мужья мои были несчастными, а я и подавно. Изобразить чувства можно один раз — на свадьбе. А потом, когда начинаются будни и никому уже не нужно ничего доказывать…
— Скажите, а что это такое? — спросил Арсений, совершенно неожиданно переключившись с трудной для нее темы на совершенно постороннюю.
Он указал на страницу, вырванную из журнала, — толстую, глянцевую и очень красочную. На фоне идиллического пейзажа были изображены симпатичные домики. Надпись наверху гласила: «Коттеджный поселок „Круглые озера“. Страница была неаккуратно разорвана, а затем восстановлена с помощью клейкой ленты. Она лежала на секретере, прямо на виду, и Кудесников просто не мог обойти ее своим вниманием.
— А… Да так, ерунда. Это я мечтала о том, чтобы жить в таком красивом месте. Потом поняла, что мечты не сбудутся, и порвала картинку. Прошло какое-то время, и мне стало грустно. Я подумала, что мечту не стоит убивать так глупо. Взяла скотч и… все исправила! — Она посмотрела на Кудесникова с неискренним задором: — А что?
— Да так… Вы мне интересны, Тамара, — сказал Кудесников. Поскольку это была почти полная и абсолютная правда, его слова прозвучали очень проникновенно. — Фаина сказала, что вы будто бы решили выгородить сестру и признаться в убийстве…
— Ну что за женщина! — Хозяйка дома хлопнула руками по коленям. — Язык бы ей оторвать. Я иногда готова ее просто придушить.
— А говорили — она ваша надежда и опора, — припомнил Кудесников.
— Фаина нам сама это постоянно внушает, — устало ответила Тамара. — Просто гипнотизер, а не тетка. Кому угодно голову заморочит. Не хочется, чтобы вы подумали, будто я решила ей отомстить, но в последнее время она постоянно крутилась вокруг Андрея. Они друг друга стоили, — не удержалась и добавила она. — Я не любила своего зятя. Это преступление?
— А что бы вы стали делать, если бы ваша сестра развелась с мужем и место для Стаса Елагина освободилось?
— Маришка никогда не выйдет за него замуж, — печально заметила Тамара. — Она идеалистка. Для нее брак — это высшее проявление чувств. Дико звучит, правда?
Кудесников охотно согласился, что дико. Он и сам считал, что чувства чувствами, но брак — вещь особенная. От него бывают дети, а это самые опасные на планете существа. Они безраздельно завладевают помыслами своих родителей и издеваются над ними самыми изощренными способами.
О пользе дамских побрякушек. Старые подруги и новые идеи
Звонок Дашки, как всегда, застал Кудесникова врасплох. Она могла не звонить ему по нескольку месяцев, но стоило Дашкиному мужу — пожилому солидному дяденьке, чиновнику какого-то министерства — отбыть в командировку или отпуск, как ей немедленно требовался Арсений.
— Люблю, скучаю, жду, — пропела она в трубку вместо приветствия. При этом Дашка была на все сто процентов убеждена, что ее он ни с кем перепутать не может.
Их связь продолжалась уже несколько лет, но не прискучила, напротив — доставляла обоим все большее удовольствие.
— Что, лысый уехал по государственной нужде? — в тон ей ответил Кудесников.
— Не такой уж он и лысый, — засмеялась Дашка. — К тому же осенью собирается делать пересадку волос. Так что будет лохматый.
— Ну да. А если вдобавок ты его с годик подержишь на хлебе и воде, то он станет похож на Мэрли-на Мэнсона и ты окончательно влюбишься в него.
Дашка захохотала в голос, видимо, представив себе эту картину. Отсмеявшись, требовательно заявила:
— Приезжай прямо сейчас. Продолжим диспут в более подходящей обстановке.
— Извини, дорогая. Я ведь кроме того, что обожаю тебя, еще и немного работаю. В настоящий момент я сижу в…
— …клозете!
— Грубо. В машине. И пытаюсь преодолеть пробку длиной в километр, опаздывая на одну очень важную встречу. Давай позвоню, когда закончу?
— Другого послала бы, честное слово, — вздохнула Дашка. — Ему девушка сама на шею вешается, а он делами отговаривается. Убью я тебя когда-нибудь, господин частный детектив. И учти, у меня каникулы — два дня. Но завтра я хотела девчонок пригласить.
— Понял. Считай, я уже у тебя! Что пить будем?
— Хозяйственный ты наш! Все готово, включая меня. Жду.
* * *Кудесников любил бывать у Дашки дома. Там было тихо, спокойно и уютно. Окна квартиры выходили в старый московский сквер, отчего воздух, особенно летними вечерами и ночами, был неизъяснимо прекрасен. Но это была не та квартира, где его подруга проживала с мужем. «Я не враг своим будущим детям, — говорила Дашка. — Соседи не дремлют, а мужья имеют отвратительную привычку неожиданно возвращаться. Поэтому если изменять папе Карло, то в родовом гнезде». Родовым гнездом она называла квартиру, которая досталась ей в наследство от бабушки, а папой Карло — мужа, по паспорту Карла Борисовича.
…Выпив и немного поболтав, они вдруг одновременно с особым выражением посмотрели друг на друга. И рассмеялись.
— Арсений, дуй в ванну, — приказала Дашка, — я пока постелю.
Когда он вернулся, широченная кровать была уже готова к употреблению. Кудесников с удовольствием раскинулся на ней, с некоторым нетерпением наблюдая за быстрыми перемещениями хозяйки дома. Перехватив его взгляд, она развеселилась:
— Не смей на меня так смотреть, я тебе не сексуальный объект. Я скоро — быстренько порядок наведу и в койку.
— Конечно, не сексуальный, — охотно согласился Кудесников. — Я бы сказал — гиперсексуальный!
— Зря расточаешь комплименты, я уже раздеваюсь.
Это представление доставляло Арсению определенное наслаждение, хотя в принципе для него специально не предназначалось. Собственно, Дашка не раздевалась — она минут десять снимала с себя украшения. По окончании длительной и сложной процедуры можно было вздохнуть с облегчением — одежда и белье летели в кресло уже через минуту.
Кудесников находил процедуру довольно эротичной и каждый раз с удовольствием любовался грациозными движениями подруги. Сегодня, правда, ему это что-то напомнило, показалось странно знакомым. Причем это точно не было связано с женщиной. Отмахнувшись от несвоевременных ассоциаций, Кудесников промурлыкал:
— Дашк, зачем ты столько побрякушек на себя надеваешь? Бусы, браслеты, колец немерено, цепочки. И так ведь красивая…
— Завидно? — не ответила, а как-то промычала Дашка, держа зубами то ли заколку, то ли шпильку. — Я же как ворона — люблю все блестящее. Вкус, понимаешь, плебейский, я же в пролетарской семье выросла.
Дашкин отец был карьерный дипломат, а мать — профессор МГУ.
— И все это бижутерия, все дешевка, — снимая украшения, слой за слоем, продолжала резвиться Дашка. — Вот вышла бы я замуж за олигарха, так сейчас снимала бы не эту дешевку, а бриллианты, изумруды и сапфиры стоимостью в миллион долларов.
И снова неясное, легкое беспокойство охватило Арсения. В чем причина, он так и не понимал, а концентрироваться на проблеме, если и была проблема, не хватало воли. Что, впрочем, объяснимо — когда рядом находилась Дашка, он мог концентрироваться только на ней.
— Если бы ты вышла замуж за олигарха, то с меня бы сейчас снимали скальп.
Дашка снова радостно засмеялась, а Кудесников вдруг опять ощутил непонятную обеспокоенность.
— Ты завершишь, наконец, экзекуцию? Мужчина умирает! А то давай помогу.
— Ты мне в другом поможешь. Это я уж как-нибудь сама. Все, серьги остались.
* * *Кудесников не остался на ночь — хотелось как следует выспаться, да и голодного Мерседеса было жалко. Спал он крепко, но под утро неожиданно проснулся. Проснулся с чувством смутного беспокойства, того самого, которое он испытал вчера, глядя на Дашкины фокусы с украшениями. Вот ведь проклятая натура: пока не разберется даже с малейшим сомнением — не успокоится. Единственное, в чем Арсений был абсолютно убежден — это не связано с его любовными приключениями.
