Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее
Дня не проходило, чтоб в окно квартиры (на втором этаже) не летел камень. В почтовый ящик пихали дерьмо, под дверь подбрасывали дохлых мышей, писали мелом: «Здесь живет воровка!» А особо неуемные бабки торчали во дворе с плакатами: «Верни наши деньги!»
Можно бы задернуть шторы, укрыться в своей норе – но и здесь не было покоя. Мать – совершенно издерганная, раздраженная, больная – изводила ее с прямо-таки маниакальным остервенением: «Отребье! Выродок! Как ты могла!..»
А дальше будет еще хуже.
Адвокат не скрывал: пусть под стражу пока не взяли, но срок ей светит – очень даже реальный. «Единственный шанс – если вдруг до суда забеременеешь. Тогда будем отсрочку, до четырнадцатилетия ребенка, просить».
Оля бы рада забеременеть – но как, от кого? Анатолия она в последний раз видела еще в портовом городе, на очной ставке. Ох, как красиво получилось, когда гордо произнесла: «Он вообще ничего не знал, я наврала ему, что мне тетка наследство оставила».
Ему удалось тогда ей шепнуть: «Спасибо! Не бойся ничего, я тебя вытащу!»
Но прошло уже два месяца – а от любимого ни слуху ни духу.
И Оля, несчастная, всеми покинутая, совсем было решила: не дожидаясь суда, она откажется от прежних показаний. Расскажет следователю про якобы Толину аварию (наверняка он ее просто придумал!). Заявит: это Толя ее заставил украсть деньги у пенсионеров. Организовывал все он, а она ему помогала потому, что угрожал.
Но той же ночью во входную дверь позвонили.
– Опять! – застонала из своей комнаты мать. – Ольга! Во что ты нашу жизнь превратила!
Девушка выбежала в коридор. Хрипло крикнула через дверь:
– Кто?
Тишина.
Выглянула осторожно, через цепочку: что сегодня? В прошлый раз на порог им подкинули огромную авоську отвратительно пахнувшей, сгнившей капусты. Но в этот раз под дверью лежал плотный конверт. Оля дрожащими руками схватила его, разорвала. Оттуда выпал паспорт. С фотографии на нее смотрела испуганная девчонка. С худым лицом, голубыми глазами, тонкими губами, родинкой на щеке. Похожая – пусть отдаленно – на нее саму.
«Малеванная Анастасия Эрнестовна» – прочитала девушка.
И только потом – увидела вложенную в паспорт записку: «Паспорт настоящий. Беги, Оля. У тебя все получится. А.»
И у нее действительно все получалось – вплоть до сегодняшнего дня. Приехала в Москву, получила временную регистрацию, сняла комнату, устроилась на работу – продавщицей, сначала в продуктовый, потом в обувной. Жизнь оказалась даже унылей и тяжелее, чем в родном городке: по две смены в магазине – поспать в чужой, ободранной комнате – снова к прилавку. Но, наверно, легче, чем в тюрьме.
Когда слегка освоилась в столице, завела себе абонентский ящик. Написала с него Толику – ответа не получила. Написала снова – опять тишина. «Толенька, милый. Я не прошу, чтоб ты приехал ко мне – просто напиши, хоть пару строк. Как ты? Я по тебе скучаю!»
Но он не откликался. Оставалось лишь гадать: где он, что с ним? И кто такая Настя Малеванная – под чьей маской она теперь жила?
Оля (Настя) сначала очень боялась своего паспорта. Когда, в первый раз, шла в милицию за временной регистрацией, умирала от страха. Но злющая тетка в окошечке лишь цыкнула на нее: «Что мямлишь? Фамилию, громче!» И швырнула обратно проштампованный документ.
Через год Настя (или Оля) осмелела. По-прежнему работала в полулегальном джигитском магазинчике, но начала ходить на собеседования. Секретаршей в медицинский центр не взяли. В рекламное агентство менеджером по продажам – тоже. Но продавщицей в ювелирный устроиться удалось. А дальше усердную, приветливую, грамотную девушку заметили, начали продвигать.
И вот сейчас, когда она уже полгода была директором, все в одночасье рухнуло.
«Пошла по карасей – выловила щуку!» – усмешливо подумала Варя Кононова.
Отправилась она в ювелирный магазин скорее из любопытства и уж никак не ожидала, что, не трудясь, походя, раскроет дело «бедной Оли».
Историю девушки из далекого городка за Уралом Варя знала. Не по службе – все газеты о нем писали. Про старательную, во всех отношениях положительную сотрудницу банка, потерявшую голову от любви. «Отдала деньги пенсионеров своему альфонсу!» – гневалась пресса. А уж когда Оля из-под домашнего ареста исчезла в неизвестном направлении, газеты вовсе пришли в экстаз. Кононова (в свободное от службы время) читала в «Молодежных вестях» журналистское расследование – интервью с мамой, подругами, школьными учителями – и сама гадала: куда и с чьей помощью преступница могла скрыться? Но подумать, что уральская знаменитость будет у всех на виду работать в столичном магазине?! Да еще им управлять?! Воистину: легче всего затеряться именно в большом городе.
– Что вы теперь сделаете со мной? – затравленно взглянула на Кононову Оля-Настя.
Девушка, кажется, до сих пор не поняла, что никто целенаправленно за ней не охотился, опергруппу в магазин не высылали, и признание свое чистосердечное сделала она совершенно зря.
Жаль ее было Варваре – одинокую, ощетинившуюся, уставшую. Даже искушение мелькнуло: отпустить, что ли, горемыку на все четыре стороны? Тем более лично ей никаких бонусов от поимки преступницы не предвиделось. А вот втык от Петренко можно будет получить запросто: «Откуда узнала? Зачем в это дело полезла?!»
– Я обязательно оформлю чистосердечное признание. И явку с повинной, – пообещала Варвара. – Может, даже получится, чтоб под стражу тебя не брали.
– Нереально, – отмахнулась Настя-Оля. Взглянула жалобно: – А можно мне домой попасть, ненадолго? Косметику смыть, душ принять, в джинсы хоть переодеться?
Кононову вновь захлестнула волна сочувствия – гнать, жечь его каленым железом!
– Съездим мы к тебе домой, – сухо произнесла она. – Но прежде расскажи мне все, что ты знаешь про Нетребина. И про Мику Сулимову.
Девушка взглянула непонимающе:
– Про… про шефов моих? Но при чем здесь они?
Горячо добавила:
– Я у них ни копеечки не взяла, честно! Даже когда один раз мужик лишние пять тысяч заплатил, а я заметила поздно, он ушел уже, не догнали – я оформила как положено! Можете проверить!
– «Не виноватая я – он сам пришел!» – иронически процитировала Варвара. – Как тебя в магазин взяли? Да не в ларек – в ювелирный?! Куда служба безопасности смотрела?
– Они звонили. На предыдущие две работы мои, в продуктовый, в обувной. И регистрацию проверяли, – слабо улыбнулась девушка. – Видно, хватило. Но я все равно тряслась. Что узнают. Нетребин – тот что! Крутого из себя строит, как положено, но, по сути, нормальный дядька. Даже милый. Перед Восьмым марта все свои магазины объезжал, цветы нам дарил. А вот Мика… – Лицо Анастасии напряглось. – Мика – страшный человек.
– Объясни, – спокойно попросила Варвара.
– Нет, мне она ничего плохого не делала, – торопливо произнесла девушка. – Но я понимала: если узнает Мика все про меня – с лица земли сотрет. У нас, знаете, в магазине какая история была? Продавщица одна, молодая, подворовывала, по мелочи. Я, на первый раз, ее предупредила – а та опять за свое. Ну, пришлось тогда Мике представление писать, на увольнение – у нас все кадровые вопросы именно она решала. Девочку уволили по статье, рыдала тут в голос, что убыток – ерунда, пятьсот рублей, а ей трудовую навсегда испортили. Мика тогда обронила, словно между делом, что-то вроде: «Чужими деньгами пользовалась – теперь проценты плати». Я сначала не поняла, но через день на продавщицу нашу бывшую – напали. У ее дома. Трое парней, пьяных. Избили, сумочку, телефон забрали, сережки выдернули из ушей, прямо с мясом. В магазин потом следователь приходил, со мной тоже разговаривал. Я так поняла, подозревали, что Мика парней тех подослала. Но доказать не смогли. А мне Сулимова через недельку, когда все утихло, говорит так с улыбочкой: «Поняла теперь, Настя, что бывает с теми, кто меня обманывает?!» Ох, как мне страшно стало!
– В народе это называется «взять на понт», – усмехнулась Варвара.
– Нет. – Девушка потрясла головой. – Мика – она, правда, средств не выбирала. Я вам еще расскажу… что уж теперь… у нас в магазине был, – запнулась, подбирая слова, – побочный заработок. Если клиент хотел подешевле купить… или просил что-нибудь необычное, авторское – я его к частным ювелирам отправляла.
– Я в курсе, – щегольнула Варвара. – А ювелиры ваши человеку впаривали – без чека, без сертификата – откровенную контрабанду.
– Я об этом не знала! – поспешно (слишком поспешно) перебила ее директриса. – Мое дело было только свести покупателя с ювелиром, остальное меня не касалось!
– Мы говорим не про тебя – про Сулимову, – напомнила Кононова.
– Да, – еще больше помрачнела Оля-Настя. – Только под протокол не повторю, у меня все равно никаких доказательств нет. Всеми делами с независимыми ювелирами ведала Мика. И товар им на реализацию давала она. Я точно знаю, потому что всегда лично ей отчитывалась: направила сегодня клиентов такому-то и такому-то. А месяц назад в одной из мастерских кража случилась. Вынесли украшений на сто тысяч долларов. Мика рвала и метала, вызвала мастера этого сюда, на разборку. Я подслушала, как он каялся, в грудь себя бил, клялся: хотя не виноват ни в чем, все деньги вернет. Но не сразу. Неоткуда ему такую сумму взять. Но Мика сказала: ждать не будет. Продавай, мол, квартиру. Он начал: не могу, помилуйте, двое детей маленьких, где мы жить будем? А она: ничего не знаю, твои проблемы. До чего договорились – не знаю. Но через неделю ювелира этого машина сбила. Насмерть. Тоже, скажете, понт? И совпадение?
