Роберт Голдсборо - Пропавшая глава
— Да, представьте себе! — запальчиво выкрикнул Винсон. — Ее зовут Дебра Митчелл. Обворожительная женщина, настоящая красотка. — Винсон приумолк, переводя дух. — Они собирались пожениться в начале сентября.
Вульф приподнял плечи на долю дюйма и снова опустил их.
— Не стоит, на мой взгляд, всерьез принимать во внимание мнение невесты. Позвольте я попытаюсь закинуть удочку с противоположной стороны. Почему в полиции так убеждены, что речь идет исключительно о самоубийстве?
Винсон, уже заметно взвинченный, пытался овладеть собой.
— Чарльзу были свойственны резкие перепады настроения, — с трудом выдавил он. — Мне приходилось видеть его в разные минуты. Веселился он до упада, ну а в тяжелые времена, настроение его и в самом деле бывало… висельным.
— Он не страдал маниакальной депрессией?
— Я не психиатр, мистер Вульф, поэтому мне судить трудно, однако определенные признаки психического заболевания Чарльза бросались в глаза. Но самоубийство… Нет, чтобы ни утверждали в полиции! Это исключено.
— А зачем мистер Чайлдресс держал дома пистолет?
— Э-ээ… я забыл сказать, — извиняющимся тоном промолвил издатель. — Дело в том, за последний месяц в квартале, где проживал Чарльз, случилось несколько краж со взломом, причем в одном случае взломщики жестоко избили хозяев. А Чарльз жил на первом этаже, и был очень всем этим обеспокоен. Месяца три-четыре назад он как-то раз упомянул, что купил пистолет.
— А кто-нибудь ещё знал, что он приобрел оружие?
— Не могу сказать. Мне он, правда, сказал, что держит его в спальне, в ящике столика у изголовья.
Я уже достаточно изучил Вульфа за прошедшие годы, чтобы понять, когда его мысли начинают уноситься в даль. Вот и сейчас он витал в облаках мечтал, должно быть, о рагу по-кастильски. На минуту отогнав прочь сладкие грезы, Вульф промолвил, одновременно поднимаясь из-за стола:
— Мистер Винсон, пока я не готов взяться за ваше дело. Мистер Гудвин известит вас о моем решении.
— Когда? — проскрипел Винсон, поворачиваясь в кресле и провожая взглядом стремительно улепетывающего из кабинета Вульфа.
Вульф предоставил право отвечать разгневанному главному редактору мне.
— Я сегодня же вас извещу, — миролюбивым тоном заговорил я. Потом добавил: — Я понимаю, что порой Вульф производит впечатление грубияна, но ведь он гений, а у всех великих свои причуды…
Я всегда начинаю извиняться за хамские выходки Вульфа подобными словами, но с Винсоном мой номер не прошел.
— Да, мне он уж точно показался грубияном, — процедил он, вставая и расправляя плечи. В следующую минуту его лицо разгладилось. — Но… Мне тоже приходилось работать с писателями, считавшими себя гениями, большинство из них предпочитало забывать о любых правилах приличия и хорошего тона. Я всегда делал на это скидку, поэтому готов и в данном случае закрыть глаза, если мистер Вульф возьмется за это расследование. Могу ли я сделать что-то еще, чтобы, э-ээ… убедить его и вас, что Чарльза и вправду убили?
— Меня вам убеждать ни к чему. Что же касается мистера Вульфа, то пока я придумать что-либо не в состоянии. Решение должен принять он сам, однако никто не запрещает мне попытаться подтолкнуть его в нужном направлении, — произнес я, провожая Винсона к дверям.
— Вы уж постарайтесь, — натянуто улыбнулся Винсон. Махнув мне на прощание рукой, он спустился с крыльца и начал осматриваться в поисках такси.
Глава 3
Любые деловые разговоры за обеденным столом Вульф рассматривает как нечто сродни ереси. Случаи, когда в силу разных причин мне приходилось нарушить это неписаное правило, завязав во время трапезы разговор на какую-либо выгодную в финансовом отношении тему, можно пересчитать по пальцам. На сей раз, однако, такой необходимости, не было. В данную минуту я вполне довольствовался тем, что запустил зубы в восхитительное, запеченное в горшочке рагу из бобов с мясом, которое порой именуют отварной фасолью, хотя это блюдо вовсе не заслуживает такой несправедливости. На самом деле, помимо белой фасоли, в него входит свинина, морковь, баранина, лук и ещё целая уйма всякий волшебных специй и приправ, о которых знает только Фриц. Босс, правда, тоже уверяет, что может перечислить все ингредиенты, но, услышав скептическое мнение Фрица на сей счет, я пришел к выводу, что Вульф страдает манией величия.
Как бы то ни было, мы с ним сидели за столом и уписывали вкуснятину за обе щеки, а он заодно разглагольствовал по поводу необходимости сокращения срока деятельности конгрессменов. Не могу сказать, чтобы он меня убедил, хотя аргументы высказывались вполне обоснованные. Когда я спросил, не собирается ли он отправить свои предложения в Конгресс, Вульф промолчал, но складки на его щеках углубились — у него это означает улыбку.
Перейдя пить кофе в кабинет, каждый из нас занялся собственным делом; Вульф подписывал чеки и читал письма, которые я отпечатал под его диктовку, а я заносил в компьютер свежие данные по размножению и скрещиванию орхидей. Мы оба прекрасно знали, что я собираюсь завязать разговор про просьбу Винсона.
— Ну так что? — спросил наконец я, разворачиваясь на стуле лицом к Вульфу, который успел погрузиться в очередную книгу — «Черчилль» Мартина Джилберта.
— Что «что»? — сварливо переспросил он, упрямо не отрываясь от томика.
Я ухмыльнулся, предвкушая потеху.
— Вы только что подписали чеки на общую сумму три тысячи семьсот долларов. Даже немного больше. Изволите выслушать, как это отразится на вашей талии?
— Ты ведь знаешь, что такой юмор я не воспринимаю, — укоризненно произнес Вульф.
— Насчет талии? Ах да, забыл! — всплеснул руками я. — Хорошо, обязуюсь больше не произносить этого слова в вашем присутствии, если вы сию минуту разразитесь указаниями по поводу недавнего визита мистера Винсона.
Вульф с шумом выдохнул, напомнив мне кита, выпускающего фонтан, и с оскорбленным видом отложил книгу в сторону.
— Хорошо. Разумеется, я могу не обращать внимания на твои мелкие выпады, но тогда ты продолжал бы шпынять меня до тех пор, пока обстановка не стала бы вконец невыносимой. Твой блокнот.
— Да, сэр, — с готовностью отчеканил я, отворачиваясь, чтобы Вульф не заметил моей торжествующей ухмылки; Лили Роуэн не раз говорила, что самодовольство мне не к лицу.
— Позвони мистеру Коэну, — отрывисто начал Вульф. — А лучше, зайди к нему сам. Выясни все, что возможно про мистера Чайлдресса, мистера Отта, мистера Биллинга, мистера Хоббса и мистера Винсона. А также про невесту мистера Чайлдресса.
— Может, позвонить заодно Винсону и сказать, чтобы начинал чиркать в чековой книжке?
— Нет еще. Пусть подождет. Тем более, что выбора у него нет. — Вульф сграбастал свою книгу и укрылся за ней, давая мне понять, что аудиенция окончена.
Пара-тройка слов про Лона Коэна: он уже так давно состоит в штате «Газетт», что, по моему глубокому убеждению, должен помнить времена, когда набор осуществляли вручную при свете керосиновой лампы. Если у него и есть официальная должность, то наименование её мне неведомо, однако офис Лона на двадцатом этаже находится буквально в двух шагах от кабинета самого издателя, и в редакции судачат, что старик и чихнуть боится, не испросив разрешения Лона.
Ну а если всерьез, то Лон знает обо всем, что творится в Нью-Йорке, включая самые его задворки, куда лучше, чем мэр, начальник полиции и швейцар отеля «Уолдорф-Астория», вместе взятые. Вдобавок он здорово играет в покер, в чем я в очередной раз убедился в прошлый четверг на нашей еженедельной встрече за карточным столом у Сола Пензера, когда этот проходимец ловко сблефовал — даю голову на отсечение, что это так, — лишив меня крупнейшего куша за весь вечер.
За долгие годы между нами с Вульфом и Лоном сложилось нечто вроде сообщества взаимопомощи. Он снабжает нас полезными сведениями по расследуемым делам, а Вульф, выведя преступника на чистую воду, в свою очередь предоставляет «Газетт» эксклюзивный материал и самые жареные факты по этому делу. Кроме того, раз в несколько месяцев Вульф удостаивает Лона высокой чести отужинать у нас и заодно угощает газетчика его любимым коньяком «Ремисье».
Хотя здание, в котором размещается редакция «Газетт», расположено почти в паре миль к северо-востоку от нас, я, увидев, что ветер поутих и небо прояснилось, решил прогуляться туда пешком, оставив Вульфа наслаждаться книгой и пивом. Было уже почти три часа, когда, постучав в дубовую дверь кабинета Лона Коэна, я вошел к нему.
— Господи, неужели тебя так и не научили спрашивать «Можно войти?» — пролаял Лон, зажимая ладонью трубку одного из трех телефонных аппаратов, которые стояли перед ним на столе, заваленном газетами, смятыми бумажками и большим количеством желтых фломастеров и выделителей текста, чем в любой канцелярской лавке. Лон Коэн — смуглый брюнет с гладко зачесанными волосами и темными глазами, постоянно шныряющими по сторонам. Что-то невнятно пробормотав в трубку, он брякнул её на рычажки и уставился на меня с выражением, которое без труда разгадал бы и слабоумный: «Я занят, какого черта тебе надо?»
