Лин Гамильтон - Воин мочика
Недаром же пословица говорит: кто медлит, тот и проигрывает.
Цена достигла четырехсот долларов, и я на несколько секунд струхнула. И тут — к нашему с Шарон обоюдному изумлению — кто-то из задних рядов поднял табличку с надбавкой до четырехсот пятидесяти и молоток с грохотом опустился.
— Продано номеру тридцать первому, — объявил аукционист.
Я сидела, глотая разочарование, когда за спиной вдруг раздался до боли знакомый дружелюбный голос:
— Думаю, Джину Ивсу эти бокалы понравятся. А ты как считаешь?
Клайв! Я вихрем развернулась. Бывший муж сидел прямо у меня за спиной, на губах его блуждала самодовольная улыбочка. Он был в крайне элегантном костюме, возможно, от Армани — помнится, я еще подумала, что Мойра наверняка бы знала, — в модных очках и стильно подстрижен.
— Какого черта ты это сделал? — прошипела я.
Он небрежно поглаживал усики. Когда-то жест этот очень мне нравился, теперь же — просто бесил.
— Что — это? — с самым невинным видом спросил Клайв. — Просто подумал, не купить ли мне бокальчики для Джина Ивса. Боялся, что Шарон их перехватит, вот и надбавил побольше.
— Да ты вовсе не о Джине Ивсе заботился! Ты сделал это по той же причине, по какой открыл магазин напротив моего, — прошипела я, болезненно осознавая, что соседи начинают на нас коситься. Но сдерживаться я уже не могла. — Ты сделал это назло! Но зачем? Я ведь оставила тебе половину денег за магазин. Да и у Селесты, как вижу, довольно средств, чтобы ты ни в чем себе не отказывал.
— Дорогая моя, но ведь дело не в деньгах. Мне всегда требовалась возможность творческого самовыражения.
— Ну да, конечно! Я тебе не дорогая!
Вскочив с места, я решительно зашагала к выходу, перешагивая через ноги сидящих. Глаза мне жгли слезы ярости, и я что есть сил старалась загнать их назад. Тем временем уже выставили очередной лот. Торги продолжались. У самого выхода я вдруг заметила, что кто-то прячется — действительно прячется, иного слова тут не подберешь, — за кадкой с пальмой. Вот странно! Я и представить не могла, что он тут делает. Номера у него не было, и выглядел он еще неуместнее Ящера: дерганный тип весь в черном, глаз не сводящий с того, что происходит в зале. Должно быть, проходя мимо его укрытия, я невольно отвлекла его от торгов. Он вдруг обернулся и пристально уставился на меня. Я чуть не вскрикнула. Глаза у него оказались жгучие, черные, глубоко посаженные, а руки с тыльной стороны заросли черными волосами. Сама не могу объяснить, почему, но его манера отставлять руки от тела, точно клешни, напомнила мне краба или даже черного паука, причем преядовитого. На несколько мгновений глаза наши встретились, а затем он снова отвернулся.
Невольно заинтригованная, я тоже остановилась взглянуть, что там происходит. Торги вновь оживились, два участника — Клайв и Ящер — ожесточенно сражались за очередной лот.
Предметом, вызвавшим такое оживление, оказалась коробка со всякими мелочами, невостребованная на таможне и потому выставленная на распродажу. Я успела мельком взглянуть на нее еще до начала аукциона, но особого внимания не обратила, а сейчас, торопясь уйти, не слышала описания. По моим смутным воспоминаниям, там было полно всякого хлама и, может, пара-другая интересных вещиц, хоть и ничего такого, что бы мне захотелось купить.
Но я знала, что именно там так привлекло Клайва: маленький резной ароматический флакончик из нефрита. Одной из страстей моего экс-супруга было коллекционирование и, если считать по десятибалльной шкале, ароматические флакончики удостоились бы примерно девяти с половиной баллов. Он собрал уже весьма внушительную коллекцию, которая в свое время гордо красовалась у нас в гостиной на полочке за стеклянным кофейным столиком. Иногда мне удавалось дарить Клайву новые экземпляры на Рождество или день рождения — и он всегда особенно радовался таким подаркам.
Тем временем страсти на аукционе накалялись. Ящер бросал на Клайва отчаянные взгляды, но всякий раз исправно набавлял цену, которая росла прямо с фантастической скоростью. Клайв подался вперед, а Ящер отирал пот со лба, до того ему хотелось заполучить эту коробку. Однако уже стало ясно, что у Клайва еще есть резервы, а у Ящера нет.
И вот, когда молоток аукциониста уже готов был опуститься, возвещая победу Клайва, мой торжествующий экс-супруг расслабился и, склонившись к хорошенькой молодой соседке, начал нашептывать ей что-то на ухо.
В этот-то миг меня и осенило. Я отплатила Клайву его же монетой. Вскинула табличку и, не успел он опомниться, вдруг оказалась гордой владелицей коробки со всяким хламом, которая стоила, к вящему моему ужасу, девятьсот девяносто долларов. Удивительно злобная выходка — не говоря уж о том, что опрометчивая, ребячья и даже глупая.
Как выяснилось позднее, худшей ошибки я в своей жизни еще не совершала.
2
— Клайв! Их перехватил Клайв! — вскричала Мойра. — Кошмар какой!
Мы сидели в маленьком офисе при магазине, созерцая эту разнесчастную коробку всякого хлама, которую я приобрела на аукционе. Дизель, рыжий разбойник, носивший гордый титул Официального Магазинного Кота, вспрыгнул на стол и сунулся носом в коробку. Порывшись там буквально пару секунд, он поднял голову, одарил меня презрительным взглядом и удалился по более интересным и плодотворным делам.
— Сама знаю, что глупо, — сказала я вслед удаляющемуся нахалу.
Миг чистой радости, что я испытала, перекупив нефритовый флакончик из-под носа у Клайва, продлился недолго. Честно говоря, даже до выхода с аукциона не продлился. Я наслаждалась победой лишь до того, как протянула личную кредитку (нельзя же было взваливать на лавку ответственность за собственные глупости!), чтобы оплатить покупку. Тысяча, ну, точнее, девятьсот девяносто долларов, практически исчерпали мои свободные средства, и в магазин я вернулась в состоянии, близком к отчаянию.
Примерно через час появилась Мойра, облаченная в длинный серый свитер и леггинсы. Черные блестящие волосы она уложила в новую замысловатую прическу и выглядела, как всегда, потрясающе. Я решила, что у нее свидание, но она сказала, что просто проходила мимо и решила заглянуть. У меня возникли некие подозрения, что Алекс, видя, в каких я расстроенных чувствах, позвонил ей и попросил прийти, но ни тот, ни другая об этом и словом не обмолвились.
— Знаешь, как я бы поступила на твоем месте? — спросила Мойра через несколько минут, в течение которых мы все так же молча разглядывали коробку. — Сделала бы из этой нефритовой штуковины подвеску и носила бы ее каждый день. И каждый день, — с нажимом добавила она, — прохаживалась бы перед магазином Клайва.
Я засмеялась.
— Вот так-то лучше, — похвалила она. — А теперь давай посмотрим, что там найдется еще. А вдруг настоящее сокровище, и ты с лихвой возместишь потери?
— Весьма сомневаюсь, — скривилась я. — Будь здесь что-то ценное, Молсворт с Коксом нашли бы это и выставили отдельным пунктом.
— Как знать, — настаивала Мойра. — Давай посмотрим. Как по-твоему, сколько ты могла бы выручить за ароматический флакончик?
— Четыре, самое большее, пять сотен.
— Ну вот, уже половина, — просияла она. — Осталось покрыть всего пятьсот долларов.
Мы принялись рыться в коробке, содержимое которой, на мой взгляд, ни при каких раскладах не окупило бы того, что я за нее заплатила, даже с учетом тех пяти сотен, что якобы можно было выручить за нефритовый флакончик. Однако Мойра не сдавалась.
— Ну не прелесть ли?
Она вытащила из коробки что-то крохотное. Мы обе уставились на ее находку. Мойра часто употребляет слова вроде «прелесть» и «лапочка», и многие ошибочно полагают, что она не очень умна. На самом же деле она закончила дорогую частную школу в Швейцарии и пару лет проучилась в Корнелле,[1] прежде чем натянула нос своей надутой семейке и пошла в парикмахеры. Теперь же она владела самым модным и преуспевающим салоном в городе. За последние пару лет мы с ней стали настоящими подругами.
— Что это? — спросила я.
— Похоже на… орешек. Арахис. Серебряный арахис, — ответила Мойра.
Мы обе дружно прыснули. Находка Мойры и правда напоминала арахис, да и размера была соответствующего. Я взвесила серебряный орешек на ладони — тяжелый.
— Знаешь, а думаю, это и в самом деле серебро, причем, возможно, очень старое. А какая чудесная работа! Очень натурально выглядит. Так и видишь, как он раскалывается на две половинки и в каждой оказывается маленькое ядрышко. И смотри, — я показала на крошечные дырочки с двух сторон орешка. — Наверное, это бусина.
— Ну вот, видишь, а я что говорила? — обрадовалась Мойра. — Настоящее сокровище. Хотя не знаю, найдется ли покупатель на одну-единственную бусину, — добавила она задумчиво, и мы снова покатились со смеху.
