Джеймс Суйэн - Ставка лоха
Вот почему ему так нравились бои. Ни тебе давления, ни тебе переживаний, и роль у тебя малозначительная. Короче говоря, его жизнь стала легкой. И когда через минуту дверь в раздевалку открылась, он никак не ожидал, что этой легкой жизни придет конец. Причем из-за красавца, впорхнувшего в комнату с букетом цветов.
— Папуля! — завопила Зоуи.
Она бросилась через раздевалку и обняла отца. Тот взъерошил ей волосы, девочка радостно взвизгнула, а Валентайн почувствовал, что в желудок упало что-то тяжелое. За полтора месяца знакомства с Зоуи его хватало максимум на «дай пять!». Донни и Глэдис бросили тарелки в мусорное ведро и вышли.
— Привет, Ральф, — сказала Кэт.
— Привет, красавица, — ответил ей бывший муж. — Это было потрясающе.
— Не знала, что ты любишь борьбу.
— Не знала? А мне казалось, я упоминал об этом в одном из своих писем.
Валентайн моргнул. Ральф бросил Кэт и Зоуи два года назад. Кэт говорила, что они не общаются, если не считать ежемесячно присылаемых чеков. Ральф пересек комнату и протянул Кэт цветы.
— Поздравляю со свалившейся на тебя славой.
Зоуи цеплялась за обоих родителей. Ее лицо сияло улыбкой. Сцена семейного счастья напоминала картины Нормана Рокуэлла.[6] Валентайн поднялся со стула и увидел свое отражение в зеркале. Единственный, кто не вписывался в ситуацию, был клоун в желтом костюме. Кэт вышла за ним в коридор.
— Прости, что не сказала, — начала она.
— Сколько раз? — спросил он.
— Четыре или пять. Мы пару раз еще разговаривали.
Проснувшийся в нем полицейский хотел допросить ее с пристрастием. Они болтали, пока Валентайн спал или выполнял ее поручения, касавшиеся Зоуи?
— Надо было сказать, — сказал он.
— Я боялась, ты уйдешь.
— А должен был?
Ее губы задрожали.
— Черт возьми, Тони. Зоуи все время о нем спрашивает. Если нужно быть милой с Ральфом, чтобы он навещал Зоуи, я буду с ним милой.
— Насколько милой? — выпалил Валентайн, не подумав.
Кэт ударила его по лицу. Со всей силы. Валентайн отпрянул, боясь провалиться в бездну, разверзшуюся между ними.
— Хочешь, чтобы я ушел? — уточнил он.
— Хочу, чтобы ты перестал так себя вести, — отрезала она.
Валентайн достал из кармана ключи от машины.
— Не надо было мне врать, — бросил он и ушел.
Ральф доедал последний кусок торта. Кэт подвинула стул к себе, голова у нее шла кругом. Тони никогда не был разведен и не понимал, как можно ненавидеть человека и при этом беспокоиться о нем в глубине души. Ральф вытащил из кармана несколько монет и протянул их дочери.
— Сбегай купи папочке газировки, ладно?
Зоуи вприпрыжку выскочила из раздевалки, едва касаясь пола. Их брак кончился отвратительно, но все же были в нем и светлые моменты.
— Ну как, тебе нравится продавать машины? — спросила Кэт.
Ральф расстегнул пиджак, из него вывалился его живот, круглый как надувной шарик.
— Я уволился неделю назад.
— Что случилось?
Он презрительно фыркнул.
— Человек не может парить с орлами, когда приходится барахтаться в грязи со свиньями.
Это была любимейшая фраза Ральфа. Он произносил ее, когда увольнялся с должности бармена, администратора в ресторане, продавца недвижимости и биржевого маклера. Он вытащил из-за пазухи какие-то документы и передал ей. Кэт прочла первый лист и подняла на него глаза, не веря.
— Что это такое?
— Я урезаю алименты. Ты зашибаешь приличные деньги, а я нет. Мой адвокат говорит, что у тебя нет ни единого шанса, если ты потащишь меня в суд. — Он вынул дешевую ручку и протянул ей. — Так что окажи любезность, поставь подпись на последней странице.
— Так вот почему ты хотел видеть нас с Зоуи?
— Ну это не единственная причина.
— Какая низость.
Ральф пожал плечами.
— Такое в Америке каждый день происходит.
— И что мне сказать Зоуи?
Он снова пожал плечами.
— Мне не нравится ее раскраска. Если тебе интересно мое мнение.
Кэт показалось, что у нее внутри что-то оторвалось. Зоуи нарисовалась в дверях с бутылкой пепси в руке. Кэт вытолкала ее в коридор.
— Иди в машину, — велела она.
Зоуи заглянула в раздевалку. Ее отец держал в одной руке пачку документов, в другой — грошовую ручку. «Вот черт», — мысленно выругалась она.
— Что случилось?
— Делай, что тебе говорят, — ответила ей мать.
Зоуи вышла из подземного тоннеля на стоянку позади стадиона и увидела, что Тони как раз отъезжает на своей «Хонде-Аккорд» 1992 года.
— Эй, Тони!
Девочка помахала ему, надеясь, что он остановится. Но Валентайн не остановился. Господи, до чего же она терпеть не могла тачку Тони, старую, уродливую, с таким пробегом, что одометр уже зашкалило. У Тони хватило бы денег на что-то крутое — вроде «мерса» или «Лексуса», — но для него это был слишком решительный шаг. И Зоуи ненавидела его за это. Они с матерью заслуживали большего, чем какая-то занюханная дряхлая «Хонда».
Зоуи следила за тем, как он едет по стоянке к дороге. Тони опустил стекло и выбросил что-то. Машина пересекла улицу и повернула на федеральную автостраду номер четыре. Тони, конечно, чудак, но временами может быть забавным. Особенно, когда по телику показывают фокусников. Он всегда раскусывает их.
Пройдя вперед, девочка подняла коробочку, которую он выбросил. Это был подарок, только оберточная бумага вся разорвана. Встав под ярким галогенным фонарем, она сняла обертку, открыла крышку и вскрикнула, увидев, что Тони собирался подарить ее матери.
«Красотища!» — подумала Зоуи.
2
Палм-Харбор примостился к северу от Сент-Питерсберга, на тихом западном побережье Флориды. В те времена, когда Валентайн и его покойная ныне жена подумывали перебраться туда после выхода на пенсию, там насчитывалось пять тысяч жителей. Сонный маленький городишко, он казался другой планетой по сравнению с суетным Атлантик-Сити.
Пятнадцать лет спустя население возросло до пятидесяти тысяч, и спокойствие городка нарушили бульдозеры застройщиков. С каждым днем дороги становились все более забитыми, государственные школы — переполненными, а питьевая вода по вкусу все меньше напоминала питьевую воду.
Зимы были особенно отвратительны. Рестораны наводнялись неотесанными северянами, так же как пляжи и торговые центры.
Валентайн тоже когда-то был неотесанным северянином, но сбросил эту кожу, когда переехал. Ленивая медлительность Палм-Харбора подходила Тони как нельзя лучше, и он с нетерпением ожидал знойного лета, когда зимние пташки[7] улетят домой.
Он сидел на веранде и читал газету. На фондовой бирже не наблюдалось никакой стабильности, и Валентайн проверил свой фонд взаимных инвестиций. Во времена службы в полиции у него больших денег не водилось. Теперь же, на пенсии, их у него скопилось столько, что он не знал, куда их потратить.
По дорожке к нему шагала Мейбл в канареечно-желтых широких брюках и голубой блузке. В руках она несла контейнер для еды. Тони поднялся из кресла-качалки ей навстречу.
— Доброе утро, — приветствовал Валентайн соседку. — Как жизнь?
— Кому какое дело? — отмахнулась она.
Пожилые люди Флориды испытывают какое-то особое мрачное наслаждение, обсуждая свои болячки, их здоровье становится темой для эпопей об упадке сил и постепенном умирании. Мейбл же в этом не участвовала. Это «кому какое дело?» прекрасно отражало ее отношение к себе.
— Завтракать будешь? — поинтересовалась она.
— А то.
Они вошли в дом. Мейбл подкармливала его с той поры, как умерла Лоис. Никаких изысков — простая горячая еда. Она поставила две тарелки на кухонный стол, включила кофеварку, потом сунула контейнер с яичницей, сосисками и жареной картошкой в микроволновку. Зазвонил телефон. Валентайн ответил.
— Пошел к черту, — буркнул он и повесил трубку.
— Тони, как грубо, — удивилась Мейбл.
— Продавец какой-то.
— А зачем хамить?
— Меня достало, что они все время звонят. Я не желаю менять поставщика услуг дальней связи, чистить ковры и покупать акции. Если я выдержу характер и продолжу огрызаться, они отстанут.
Мейбл вытащила контейнер, от которого поднимался пар. Валентайн облил все острым «Табаско». Он был помешан на соусах, вероятно, из-за того, что много лет питался бог знает чем.
— Ну, так ты мне расскажешь? — спросила Мейбл, когда они поели.
— О чем?
— О том, что произошло между тобой и Кэт. Может, зрение у меня уже не то, что раньше, но я пока не ослепла.
Он подобрал остатки соуса сухим хлебцем и вкратце обрисовал ей сцену в раздевалке.
— Я поехал домой с ощущением, что последние два месяца был последним кретином, да еще выряженным в нелепейший костюм. Мне жаль, что ты стала свидетелем этого.