Эда Макбейн - Белая леди
— Мы вместе обедали сегодня, — рассказывала Патриция. — Я думала, что мы вернемся домой вместе, но он сказал, что кое-что случилось и он должен с кем-то встретиться. Я решила, что это очередной клиент, и сказала, чтобы он приходил позднее. Он не знал, насколько затянется эта встреча.
— Но он не говорил, что собирается в Ньютаун?
— Нет, он не упомянул Ньютаун.
— А что он сказал?
— Ну, он точно не назвал место встречи.
— Не звонил ли он кому-нибудь, пока вы были в ресторане?
— Нет.
— Может быть, ему кто-то звонил?
— Нет.
— Что бы это ни было, это должно было случиться… до того, как мы пошли обедать, — Патриция с трудом подбирала слова.
— Он ничего не сказал тебе, что бы это могло быть?
— Нет. Хотя… он казался… не совсем в порядке. Он не был похож на себя. Молчаливый. Занятый своими мыслями.
— Он уже был таким раньше, — сказал Фрэнк и тяжело вздохнул. — Из-за суда над Бартон.
Мэри Бартон. Мэри… Мэри, кому присяжные вынесли вердикт о предумышленном убийстве по трем пунктам. Мэри была клиентом Мэттью. Суд состоялся за несколько недель до Рождества, а сейчас уже конец марта. Прошло слишком много времени для того, чтобы переживать по поводу случившегося, особенно если вспомнить об обстоятельствах этого дела.
— Он сказал мне, что больше никогда не войдет в здание суда, — продолжал Фрэнк.
Патриция взглянула на него. Это было для нее новостью. Она сама была помощником Государственного прокурора в двенадцатом юридическом округе здесь, в Калузе, штат Флорида, и она знала, что Мэттью был очень хорошим юристом. К тому же она любила его.
— Он не собирался заниматься ни одним делом, если считал, что его клиент виновен, знаешь…
— Я понимаю.
— …И он был так убежден в ее невиновности. Затем случилось то, что случилось… что на самом деле, ты знаешь, было не по его вине…
— Я знаю.
— Но он не знает. И в этом его проблема. Честно говоря, Патриция, я думаю, что он знал, о чем говорил. О своем новом деле. Со времени того суда он отказался от дюжины дел, и это случилось потому, что он больше не верил своей собственной интуиции. Если он будет защищать того, кто, по его мнению, виновен, то как он может поверить, что сам принимает правильное решение о чьей-то невиновности? После Мэри? Как он мог поверить во что-то после этого случая?
— Это была необычная ситуация, Фрэнк. Он ведь знал…
— Нет, он не знал. Он винил себя. В первую очередь за то, что взялся ее защищать, хотя она и была невиновна. И за то, как это все обернулось, во вторую очередь. В этом и заключалась вся ирония случившегося. Ты знаешь, чем он занимался?
— Да, я знаю, но я думала…
— Недвижимостью, — пояснил Фрэнк.
— Я знаю, но я думала, что это временно.
— Пытался покупать площадки для зрелищ, — Фрэнк покачал головой.
— Да, он упоминал об этом.
— Занятие спокойное и безопасное. Никаких сумасшедших леди под кроватью или в кустах.
— Ну, там было что-то, какое-то самоубийство, не так ли?
— Что такое?
— Самоубийство. Женщина, которой принадлежал цирк. Разве она не покончила жизнь самоубийством?
— Он никогда мне об этом не говорил, — Фрэнк посмотрел на часы. — Почему, черт возьми, они так долго?
Почему он вспоминает о том, как его сестра держала в руках куклу, одобрительно улыбаясь ему, пока он занимался своей электрической железной дорогой под рождественской елкой? Почему ему вспоминается Чикаго и все, что случилось с ним тогда, тридцать лет назад? Он подумал, что, наверное, он умирает, поэтому вся его жизнь проносится перед глазами. Он слышал тревожные голоса, кто-то говорил, что он ничего не видит, и требовал отсосать кровь. Какую кровь, о чем они говорят? Кто-то сказал шестьдесят на тридцать, кто-то — двадцать один, кто-то снова требовал губку, горилла бросала нечистоты в Глорию. Они шли по дорожке, откуда могли видеть животных в клетках. Мэттью было восемь лет, а его сестре всего шесть, и горилла бросала нечистоты в нее. Она испачкала ее ярко-желтое платьице; он нагнулся, поднял солому с земли и бросил это обратно горилле, которая начала стучать себя в грудь. С этого дня он возненавидел цирк. Теперь что-то звенело, кто-то говорил: «О, проклятье, сердце остановилось. Давайте ускорим… Эпинефрин… следи за часами… один кубик». Мэттью взял телефонную трубку.
Синтия Хаэллен сообщала ему, что человек по имени Джордж Стедман на пятой линии. На столе Мэттью стояли часы-календарь. Дата на календаре показывала пятницу, восемнадцатое марта, на часах было девять двадцать семь утра.
— Кто он такой? — спросил Мэттью. — Что он хочет?
— Говорит, что хочет поговорить с вами о недвижимости.
— Я поговорю с ним.
По правде говоря, он охотно занялся бы чем угодно, чтобы только не видеть здания суда.
— Здравствуйте, мистер Стедман, это Мэттью Хоуп. Что я могу для вас сделать?
— А как ваши дела, мистер Хоуп?
— Отлично, спасибо. А как вы?
— Прекрасно, просто прекрасно.
— Я понял, что вы хотите поговорить со мной о сделке по недвижимости.
— Да. Я подумал, что вы могли бы прийти сюда.
— Знаете, мистер Стедман, я только что вернулся после отпуска, это мой первый понедельник, и на моем столе столько документов…
— Я бы пришел сам, но мы тоже только что начали устраиваться. Надо очень многое сделать, чтобы завтра натянуть верх.
— Простите?
— Верх, большой тент. Я Джордж Стедман из цирка «Стедман энд Роджер», вы не слышали обо мне?
— Да, слышал.
— Поэтому я сейчас так занят! Надо все собрать перед тем, как мы отправимся на гастроли в апреле.
— Я понимаю.
— Иначе, конечно, я бы пришел сам.
— Я ценю это, мистер Стедман. Но… есть ли в этом особая срочность? Сделка по недвижимости ведь не является вопросом жизни и смерти?
— Нет, нет, нет, никакой срочности, конечно. Но я человек действия, мистер Хоуп. И когда я хочу что-то сделать, то я стараюсь сделать это сразу же, вы понимаете? Где вы были?
— Простите?
— Где вы отдыхали?
— О! В Литтл Дикс Бей.
— Не думаю, что мне известно, где это.
— На Вирджил Гордан. Британские Виргинские острова.
— А, да. Итак, что вы об этом скажете? Не могли бы вы приехать ко мне сегодня?
— Я не знаю, где вы находитесь, сэр. И, как я уже вам сказал, сегодня будет не…
— А как насчет завтра? Мы находимся всего в получасе езды от вас, — уточнил Стедман. — Тимукуан Пойнт Роад, вы знаете, это бывшее ранчо старого Джексона.
— Да?
— Именно там мы и находимся. Мы потеряли нашу аренду на землю, которую использовали уже двадцать лет, поэтому я должен временно использовать то, что есть, не так ли? Именно об этом я и хотел с вами поговорить. Пожалуйста, приезжайте, мистер Хоуп. Это всего лишь в получасе езды, правда. И я вас не задержу, я обещаю. Кроме того, может быть, вы захотите посмотреть цирк?
Ни слова не говоря Стедману о том, что он ненавидит цирк, Мэттью согласился приехать к нему завтра в девять часов утра. Этот разговор занял ровно десять минут. Он записал имя Стедмана и продолжительность визита, хотя не собирался требовать платы за это время, если только Стедман не наймет его. «Синусоидный ритм», — сказал кто-то. Глория начала кричать во всю силу. «Тридцать пять на десять!» — кричал кто-то. Горилла стучала себя в грудь кулаками и прыгала по клетке, дергая за ее прутья, отскакивала назад, снова стуча себя в грудь, яростно, с вызовом рыча на Мэттью, когда он стоял на покрытой соломой земле, едва не замочив свои штанишки. «Шестьдесят на сорок, — снова раздался чей-то голос. — Зажим. Который теперь час? Пять сорок… Еще есть… Пять минут, Господи. И сорок… Осторожнее теперь. Внимательнее… Я сделал это… Осторожнее… Зажим… Спокойнее… Зашей его. Сто на…»
Дорога, ведущая на территорию, временно занимаемую цирком, была старая и грязная; прежде ею пользовались как въездом на ранчо Джексона. В то время, когда Патриция и Мэттью валялись на белом песчаном пляже на Карибских островах, в Калузе день и ночь лил дождь, и поэтому дорога была грязной и скользкой с огромными лужами и потоками воды, хотя солнце слабо светило в эту сравнительно теплую мартовскую субботу. Мэттью с трудом вел машину, «Азура Легенд», которая обычно была очень легка в управлении. Стараясь не застрять в глине и грязи, он заметил справа огромное поле, покрытое тонким слоем грязи, где в совершенно невероятном порядке стояли траки и трейлеры. В центре этого хаотичного скопления машин группа мускулистых мужчин, одетых в синие джинсы, яростно пыталась установить центральную опору огромного тента, который Стедман назвал «крышей». Мэттью не имел представления, как далеко продвинулся этот процесс. Слева маячила огромная серая фигура, и когда он повернулся, то увидел, как мимо его машины проходит слон. Он открыл окно, извинился, обращаясь не к слону, а к мужчине, который его вел, и спросил его, где он может отыскать мистера Стедмана.
