Андрей Воронин - Первое дело слепого. Проект Ванга
Нина глотнула кофе, затянулась сигаретой и приняла вызов.
– Не понимаю, что удивительного и тем более чудесного ты увидел в человеке, который умер от инфаркта прямо за рулем!
– Это смотря какой человек, – возразил Максим. – Во-первых, я его немного знал. Здоровье у него было прямо-таки бычье, уж ты мне поверь. А во-вторых, как-то все это очень странно. Это ведь не писатель какой-нибудь, не музыкант и не праздношатающийся прощелыга, а бизнесмен, глава солидной фирмы. То есть человек в высшей степени деловой и ответственный. И вот этот человек в один прекрасный день исчезает без следа, никого ни о чем не предупредив, не поставив в известность о своих планах. Исчезает, заметь, вместе со своим «мерседесом» на целых полтора месяца. Дела стоят, персонал фирмы не знает, что и думать, обращается в милицию, в ФСБ, разве что Богу не молится… Его ищут по всей стране, его портреты есть во всех отделениях милиции, номер его машины известен каждому инспектору ДПС от Москвы до самых до окраин. И – ничего. Как в воду канул. И вдруг объявляется в двадцати километрах от столицы. Мертвый. За рулем.
– Подумаешь, – сказала Нина. – Мало ли что! Может, у него был запой. Или, как теперь говорят, сдвиг по фазе. Временный. А потом пришел в себя и решил, что пора возвращаться домой…
– Есть несколько нюансов, – сказал Максим. – Во-первых, откуда он взялся? Новенький «шестисотый» – не иголка. Он полтора месяца в розыске, понимаешь? Откуда бы он ни ехал, его по дороге к Москве остановили бы непременно. И может быть, не один раз.
– А откуда ты знаешь, что его не останавливали?
– Гм, – сказал Максим. – А у тебя, солнышко, голова светлая не только снаружи… Слушай, бросай ты свою архитектуру! С твоими способностями рисовать коттеджи для вчерашних бандитов просто грешно! У меня есть знакомые, с которыми можно поговорить…
– Да не хочу я к твоим знакомым, – сказала Нина.
– Это почему же? Жаль бросать «застывшую музыку»?
– И это тоже.
– Так ведь та «музыка», которую ты сейчас исполняешь, это не Моцарт и даже не Максим Дунаевский. Это, солнышко ты мое, от силы «Мурка», на большее ваши коттеджи с саунами и тигриными вольерами просто не тянут…
– Ну, знаешь! Твоим опусам тоже далеко до «Войны и мира»! И даже до «Как закалялась сталь».
– М-да, – озадаченно сказал Максим.
– Ага, – засмеялась Нина, – задумался, любимец муз и Аполлона! Что, уела я тебя?
– Еще как. Я же говорю, у тебя светлая голова. Так вот, насчет Семичастного…
– Опять ты об этом!
– Извини. Просто я подумал: а вдруг ты мне еще что-то подскажешь? Я же не сообразил насчет того, что его действительно могли сто раз остановить по дороге. А ты сообразила. Может, еще что-нибудь сообразишь?
– Например?
– Ну, например, почему он такой мятый, обрюзгший и небритый, что это видно даже издалека и по телевизору…
– Запой, – повторила свое предположение Волошина.
Этот разговор был ей неприятен. Но он интересовал Максима, да и потом, о чем еще им было говорить за утренним кофе – о фасоне свадебного платья?
– Запой или сдвиг по фазе, – задумчиво дополнил Максим. – Ладно, допустим. Тогда еще один вопрос. Представь себе: вечер, пустое загородное шоссе, новенький «мерседес», за рулем которого сидит опытный водитель, обожающий быструю езду… Как ты думаешь, с какой скоростью он ехал?
– Думаю, что с большой, – не понимая, к чему этот вопрос, осторожно предположила Нина.
– А я думаю, что с огромной, – сказал Максим. – И вот на этой огромной, пускай даже просто большой, скорости с ним случается сердечный приступ. Машина теряет управление и слетает в кювет… Ты ее видела, правда? Похожа она на машину, слетевшую с дороги на скорости хотя бы сто километров в час?
Нина потушила в пепельнице окурок, глотнула кофе. Своими глазами видеть машины, на большой скорости сошедшие с дороги, ей не приходилось, но она приблизительно представляла, как это должно выглядеть. «Мерседес» Семичастного, пять минут назад мелькнувший на экране телевизора, ни капельки не напоминал нарисованную ее воображением жуткую картину. Он был целехонек, как будто в кювет его осторожно скатили, а то и вовсе бережно опустили подъемным краном.
– А может, он успел затормозить, – сказала она, наконец-то найдя лазейку. – Если, как ты говоришь, он был опытным водителем, мог просто сработать рефлекс.
– На асфальте не было тормозного следа, – возразил Максим.
– Это что, передали по телевизору?
Соколовский рассмеялся, хотя и не очень весело.
– Молодец, – похвалил он. – Я же говорю: светлая голова! А главное, запутать тебя нелегко. Нет, по телевизору этого не передавали, и я понятия не имею, был там тормозной след или нет.
– У меня такое ощущение… – сказала Нина. – Даже не знаю, как объяснить. Если бы не знала тебя, обязательно подумала бы, что ты пытаешься раздуть сенсацию… Извини. В конце концов, может, ты и прав. Но что толку переливать из пустого в порожнее? Для тебя же не составит никакого труда позвонить в ГИБДД и узнать, был там тормозной след или нет!
Соколовский с грустной улыбкой покивал головой.
– Так может рассуждать только человек, далекий от журналистики, – заявил он. – Это было бы просто году этак в восьмидесятом и при условии, что я являлся бы спецкором газеты «Правда». Или программы «Время». А теперь… Ты что, всерьез думаешь, что там, в ГИБДД, все сидят и с нетерпением ждут, когда же им наконец позвонит вольный газетный стрелок Максим Соколовский?
– А что?
– Да ничего… Во-первых, по телефону со мной никто не станет разговаривать – просто бросят трубку, и дело с концом. А во-вторых, если предположить, что никакого тормозного следа там, на шоссе, не было, можно не сомневаться, что правды мне никто не скажет даже при личной встрече и даже за большие деньги.
– Почему?
– Потому что целехонький «мерседес» с покойником за рулем, лежащий в кювете и не оставивший за собой заметного тормозного следа, – это как раз и есть чудо. Притом такое, что его непременно нужно расследовать. А кому это надо? Машина принадлежала Семичастному, за рулем сидел он же. Смерть наступила от сердечного приступа… Очень мило! Обыкновеннейший несчастный случай. А что человек полтора месяца пропадал неизвестно где, а потом вдруг выскочил, как чертик из табакерки, и сразу же помер, не успев никому ничего объяснить, это, сама понимаешь, простое совпадение. Только вот мне почему-то кажется, что совпадение это слишком для кого-то удобно, чтобы быть случайным.
– Ну, знаешь! – с искренним возмущением воскликнула Нина. – Если так смотреть на вещи…
– Если так смотреть на вещи, – подхватил Максим, – можно выволочь на свет божий множество фактов, которые кое-кто предпочел бы надежно похоронить. Если так смотреть на вещи, можно надеяться, что в конечном итоге мир, в котором мы живем, станет чуточку чище, светлее и прозрачнее и чудеса в нем начнут случаться не только такие, от которых с души воротит.
– А если выяснится, что ты ошибся? – спросила Нина, поняв, что у Максима уже все решено и отговаривать его бесполезно.
– Я буду рад, – серьезно ответил он. – Или ты в самом деле думаешь, что смысл моей работы заключается в раздувании скандалов на пустом месте?
– Если бы я так думала, я бы с тобой не спала.
Максим опять усмехнулся, на этот раз немного веселее, и залпом прикончил кофе.
– Знаешь, – сказал он задушевным тоном, – ты только что сделала довольно потешное заявление. Во всяком случае, по форме. Однако я, как матерый журналист, привык, что называется, смотреть в корень и понял, что ты имела в виду. Поэтому отвечу тебе не менее потешным заявлением. Ты часто спрашиваешь, что такого я в тебе нашел. Так вот, отвечаю: вот это самое и нашел.
– Что? То, что я не сплю с раздувателями дешевых сенсаций?
– Н-ну-у… В общем и целом – да. В самом широком смысле.
– А как-нибудь поконкретнее ты не можешь объяснить?
– Могу, – сказал Максим, глянул на часы и вскочил. – Мать моя, времени то сколько!.. Ну-ка, бегом наводить красоту, если хочешь, чтобы я тебя подвез!
– Торопишься? – не без огорчения спросила Нина, как будто это не было видно и так.
– Очень, – подтвердил Максим. – Долг требует, чтобы я до захода солнца раздул пару-тройку сенсаций – по возможности, сама понимаешь, здоровых, потому что нездоровые дешевле, и, если раздувать их, норму придется увеличить самое меньшее вдвое. А когда дневное светило сядет, я непременно дам тебе более узкое, специализированное объяснение по поводу качеств, которые привлекают меня в твоей персоне.
– Эту бы грозу да на ночь, – с лукавой улыбкой сказала Нина, поднимаясь из-за стола.
– Все тебе будет – и ночь, и гроза, – с напускной свирепостью пообещал Максим.
Обещанию этому не суждено было сбыться, но в тот момент, в половине седьмого сырого и туманного сентябрьского утра, ни он, ни его невеста об этом даже не подозревали.
