Николай Леонов - Очевидцев, помнится, не было
– Ты повторяешься. – Николай посмотрел на часы. – Уже поздно, тебе больше нечего сказать?
– Нет, ты уж сиди. Поговорим. Сколько лет не виделись. И сказать мне есть что, только ты сначала убери пистолет.
– С ним вспоминается легче, – сказал Николай.
– Помнишь разведшколу? Чему только тебя учили тридцать лет назад? – Сергей театрально развел руками. – Если я опрокину стол, ты останешься без любимой игрушки. Но я не буду опрокидывать стол. – Он вынул сигареты и спички и закурил.
– Ты забыл, что у тебя по роли должны дрожать руки, – сказал Николай и впервые за весь вечер улыбнулся.
– Действительно, – Сергей посмотрел на свои руки с удивлением, – профессорская рассеянность меня погубит.
– Тебя погубит другое.
– Угрозами, Коля, ты от меня ничего не добьешься. Убери оружие, я все равно не верю, что ты можешь выстрелить.
Николай понял, что Сергей решил, что он трусит, и положил пистолет в карман. А сделав это, почувствовал, что снова идет у Сергея на поводу, разозлился и сказал:
– Не веришь? Почему? Тебя освободили за недостаточностью улик, но в прокуратуре никто не сомневается, что ты предал подполье. – Он сделал паузу. Сергей молчал. – Уверены, – повторил, растягивая гласные, Николай. – Выбрал ты хорошее место, и если я тебя пристрелю в порядке самозащиты, то никто не сможет утверждать обратное. – Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, аккуратно вручая его Сергею. – Всем известна твоя ненависть ко мне, известно, что ты пытаешься реабилитировать себя и все свалить на меня... Наконец, известно, что ты...
– Ответь мне, пожалуйста, – перебил Сергей, сделал паузу и отхлебнул из бокала. – Ответь мне, пожалуйста, в сорок втором году ты выдал всех на первом же допросе? Или немножко продержался?
Николай долго смотрел на Сергея и молча отвернулся.
– Что же ты не отвечаешь?
– Здесь нет Клавдии Ивановны, на уроках которой твоей любимой шуткой было подстроить каверзу и громко крикнуть, что это сделал я.
– Я воспитывал в тебе мужество. – На лице Сергея появилась легкая улыбка и растерянность. – Почему-то я считал, что мое призвание воспитывать в людях смелость и мужество. – Он пожал плечами и рассмеялся.
– Тебя не любили за это.
– Не любили, – согласился Сергей.
– Один я тебя любил, Сергей. Любил и все прощал. Остальные тебя только боялись.
– Зря боялись. – Сергей ответил так мягко и грустно, что Николай поверил. – Я был добрый, только не мог сказать добрых слов. Не умел почему-то, слова говорить не умел, Сбруев. – Сергей провел ладонью по лицу, и лицо вновь затвердело. – Раскис? Школьные шалости вспоминаешь? Восемь... Восемь замученных в гестапо людей. Таких каверз я в школе не подстраивал.
– Сережа, прекрати ломать комедию! – взорвался Николай. – Здесь нет Клавдии Ивановны. А меня ты больше не обманешь. Неужели тебе не надоело играть в сверхчеловека? Сказочку себе придумал и не можешь расстаться с ней? Думаешь, ты загадка? Возможно. Но не для меня. Замученные в гестапо люди тебя не интересуют. Ты хочешь реабилитировать себя, но для этого предателем должен стать я.
Сергей не двигался и был похож на восковую фигуру, только фарфоровый блеск в узких щелочках глаз доказывал, что он существо живое.
«Может, встряхнуть его пистолетом? – подумал Николай. – Хлопнуть под ухом, чтобы перестал валять дурака?»
– Встреча проходила в теплой, дружеской обстановке, – как бы очнувшись, сказал Сергей. – Высокие договаривающиеся стороны...
– Ты женат? – спросил быстро Николай.
– Ты же знаешь, что Анку замучили гестаповцы. Кажется, ты тоже любил Анку? – весело спросил Сергей. Лицо Николая твердело, на висках выступили капельки пота. – Анку расстреляли ночью. Свет от прожектора попадал в мою комнату. Анка держалась молодцом, за несколько секунд до залпа я слышал ее голос. Сейчас Анке было бы поменьше, чем нам. В общем-то умирать рано, правда?
– Тебе лучше замолчать, – сказал Николай.
Сергей закурил.
– Да, совсем забыл. Анку перед расстрелом гестаповцы отдали в солдатские казармы.
Николай вытянулся, медленно встал и отошел к кустам. Его рвало долго. Сергей, покачиваясь на стуле, смотрел ему в затылок. Когда Николай, прямой и белый, вернулся к столу, Сергей спросил:
– Заказать еще две порции шашлыка? Ты считал, что встреча со мной тебе пройдет даром?
Николай смотрел Сергею в лоб:
– Не торопись. Отдохни. – Он помолчал и без всякой связи продолжал: – Хорошо, что Шурик Масляков жив. Он точно помнит: тебя схватили на сутки раньше. Именно после твоего ареста начался провал подполья.
– Ты это кому говоришь? – быстро спросил Сергей и оглянулся. – Кроме меня, здесь никого нет. Ты говоришь это себе, Николай Сбруев, ты уговариваешь себя. Ты хочешь сохранить Кольку Сбруева, всеобщего любимца. Хочешь взглянуть, каким ты был до своей смерти? – Сергей вынул из кармана пачку фотографий, выбрал одну и перебросил ее через стол.
Николай взял фотографию, но не для того, чтобы ее рассмотреть. Групповой снимок отличников училища лежал у Николая на столе. Фотография нужна была Николаю, чтобы, разглядывая ее, сосредоточиться и вспомнить, чья еще карточка мелькнула в руках Сергея. Нестарый мужчина. Блондин. Курнос. И улыбка. Скромная улыбка смущающегося человека.
Николай сделал вид, что с интересом разглядывает свое изображение. У него была безукоризненная память на лица. Иногда он на улице узнавал продавца, у которого год назад покупал ботинки, узнавал девушку, с которой когда-то обменялся улыбками в метро или в кафе. Николай напрягся. Он вспоминал. Он чувствовал, что от его памяти зависит очень многое. От напряжения у него задрожали ноги. Сознание отбрасывало дни, месяцы, годы. Оно уходило назад. В прошлое. Как вычислительная машина, в долю секунды безукоризненная память просчитывала десятки и сотни вариантов. Калейдоскоп лиц, имен и ситуаций. Связанные с ним нелепые, но правомерные ассоциации, города и страны. Венгрия. Польша. Москва. Ленинград. Москва. Киев. Одесса. Харьков. Смоленск. Смоленск, Смоленск!
Николай вытянул руку, потом приблизил фотографию к лицу. Сквозь ряд молодых, настороженно смотрящих в объектив лиц проступал белый искрящийся снег. Улица. Заборы. Небольшие домики. Уходящие вдаль следы. Человек. Он уходит. Мальчишеская нескладная фигура, одно ухо зимней шапки по-заячьи торчит вверх. Остановился. Ближе. Ближе. Сейчас повернется.
В руках выпускника училища, девятнадцатилетнего Сбруева появилась боль. Волосы посветлели и прилипли ко лбу. Нос вздернулся и покрылся веснушками, а изо рта потекла кровь. Володя Полозенко!
Николай сквозь плотно стиснутые зубы потянул воздух.
Очная ставка в гестапо. Шестнадцатилетний связной отряда. Он корчится под ударами Губера. Пьяного. Володя не может скрыть свои боль и страх. Он дрожит и тихо повизгивает, но в промежутках между ударами смотрит на Николая безумными глазами и не узнает. Упрямо не узнает. Отчаянное сопротивление раздавленного мальчишки приводит гестаповцев в бешенство. Володю топчут ногами, потом выволакивают из комнаты.
Николай положил фотографию на стол и кончиками пальцев подтолкнул ее Сергею.
– Хочешь получить автограф?
– У меня уже есть, – ответил Сергей. – Ты хочешь сохранить этого Сбруева, но нельзя покойника вечно выдавать за живого. Лейтенант погранвойск Николай Сбруев умер в застенках гестапо. – Сергей говорил медленно, делал паузы и почти любовался эффектом. – Умер, и с этим ничего нельзя поделать. Покойника нельзя вечно выдавать за живого. Ты труп, Николай! Не радуйся, что у прокуратуры не было доказательств твоей смерти.
– Ты защищаешься очень эмоционально, Сережа. Не переживай так, прошло четверть века. – Николай посмотрел на кончик сигареты и стряхнул пепел. – В общем, сменим пластинку. Знаешь, у меня несколько раз появлялась такая мысль: может быть, не ты предал подполье? Предал, – повторил он и взглянул Сергею в глаза. – Слово-то какое! Черт сейчас не разберет, что произошло тогда в гестапо. Может быть, в отряде был провокатор? Немцы умели работать. Мы так озлобились с тобой, что забыли о существовании других людей. Я дошел до того, что взял с собой пистолет. – Николай усмехнулся и похлопал себя по карману. – Извини, но твой характер мне известен. Давай расстанемся и не будем больше встречаться. Я понимаю, что десять лет заключения – это не шутка. Постарайся забыть.
Николай говорил, чтобы выиграть время.
Он нарочно поддерживал разговор, который ничего не мог дать. Надо думать. Решать. Ключ там, в сорок втором, давно похороненном году. Ключ в руках воскресшего Володи Полозенко. На фотографии Володе около сорока. Шестнадцать плюс двадцать четыре. Все верно. И Сергей об этом узнал, а он, Николай, нет. Не знал, а теперь знает. Стало ясно, почему появился Сергей. Его сюда привел живой Володя Полозенко. Как остался жив Полозенко? Но ведь сам Сергей остался жив!
